Зачем только послушал… Ушицы, вишь, захотел… Он-то сам посуху, а меня в воду погнал. А кто ж опосля Ильина дни в воду лезет?.. Оплошал, оплошал. Нет, не моё то дело. Господь каждому его ипостась с рождения назначил и каждому занятье свое определил: иноку Петру рыбу ловить, отцу Никодиму законы блюсти, а мне летописи переписывать. Да.
…воспріятѣ нищелюбіє. И самоє чєстноє тѣло своє изсусашє… кхе-кхе… Не ко времени, не ко времени отец Феодор в Подновье отправился. Ох не ко времени. Когда вот теперь обернётся? Надо-ть будет ещё разок к ему наведать, после вечери. Авось воротится. А то хворь эта сатанинска в могилу прежде срока сведёть. Прошлой осенью инок Микула тако же занедужил: загорячился, кровью харкал – а отец Феодор возьми да излечи хворь евонную. Да-а-а, знатный травознатец отец Феодор, даром что за снадобьями его со всей округи люд грешный идёть. И монастырю от того выгода… кхе… Отец Ондрей в большом почёте отца Феодора держит, и лишний кусок за трапезой подкладывает, и медку на праздник с послушником шлёт. Хотя с другого боку, не так уж и часто хвори нас одолевають. А вот список с летописи сделать, да так, что б слово в слово и ни буквицы не порушить – такое не каждому под силу. Однако ж отец Ондрей медку мне на праздник не прислал.
Будто не ведомо отцу-келарю, что летопись переписать потруднее будет, нежели травку по лугам выискивать. Тут стать особая нужна, и рука твёрдая, что б буковка к буковке ложилась, слово к слову, строка к строке – безошибочно. И ещё надо-ть, что б свеча горела ровно, без мерцания. Дрогнет огонёк – и тенёчек на лист по-иному ляжет. А ляжет по-иному, так и буквица видом своем меняется; была «сьлово», а стало «есть» – и поди ты разбери, что летопись сея глаголет. Так-то! А ему медку жаль.
Ладно-ть, перепишу ещё два листа, и хватит на седни. Во всём свой рубеж есть, и в моём деле этот рубеж весьма важен. Нельзя лишне напрягаться, а то опять же рука дрожать начнёть – и побегут буквицы по листу аки таракашки по шестку. Хе-хе, таракашки по шестку, сказал же. Послушники в трапезной тако бегають. Смешно. Давеча Гришка-сапожник по всходу скатился, я едва в сторону отринул. А он так и брякнулся затылком об пол. Хе, тож смешно вышло. И поделом ему, ироду лупоглазому! На той седмице просил сапоги новые сточать, а он, безбожник, пятиалтынный затребовал. Да что ж это за сапоги такие, коим цена пятиалтынный?! Иноку Никитке за восемь денежек сточал, а отцу Феодору и вовсе забесплатно. И не просто забесплатно, а ещё холстиной обернул и в келью отнёс. А с меня пятиалтынный! Ну ничего, я ему попомню, попросит прошение написать… В другой раз я с него не беличью шкурку возьму, а бобра стребую. И что б не корь какой-нибудь, а чёрного, без единой отметины.
Ишь, пятиалтынный… И как язык повернулся… Сапогам этим красная цена – гривенник, стало быть, он сверху пятак наложил. Вот пожалуюсь отцу Никанору, так он быстро его вразумит. Я прошлый год с купчишки Замятина сверху сговоренного двугривенный взял, так отец Никанор епитимью на меня наложил. Велел список с Лаврентьевой летописи сделать, и пока не сделаю, из кельи что б ни ногой. А в пищу велел давать токмо хлеб да воду, будто в пост строгий. Так я за три дни тот список сделал! Хе, думал, я долго не управлюсь, а я взял да и управился. А всё потому, что руку мою сам господь ведёть и в помощники святых Кирилла и Мефодия посылает. Так-то! А он епитимью…
Нет, не любит меня отец Никанор. И отец Ондрей тоже не любит. Завидують. И что я позабыл тут? Звал же отец Митрофан к себе. Что не пошёл? Ни в чём бы отказу не ведал. Ведь и келью сулил отдельно от прочих, и всё что сверху – всё моё будеть. Так нет же, не пошёл, дурень…
Ох, несведущ был, тёмен. Ныне прозрел, да что толку? Ладно-ть, и мы не лаптем деланы, хе. Я вот возьму да в ответ тою же монетою. А что? Коль им можно, так и мне не воспрещено. Возьму да по-иному в списке напишу. Слово не то поставлю, или совсем не поставлю. А что? Вот он список, предо мною. И пущай потом разбираются. Хе-хе! Вот смех-то! И никто мне не воспрепятствует. Никто! Только надо-ть перо новое отточить поострее… и что б свеча горела ровно, без мерцания…
В миниатюре использован отрывок из Нижегородского летописца.
