Концертный зал потихоньку заполняется. Он совсем небольшой, овальный, с синим тяжелым занавесом и бархатными креслами. Я люблю синий цвет. Мне импонируют музыкальные инструменты, поющие низкими синими голосами и изредка позволяющие себе зеленые или лиловые модуляции.
Меня зовут Адик, и я - музыкант. Работаю в филармонии, можно сказать, живу за пюпитром вместе со своими собратьями… Наш оркестрик маленький, но дружный.
Этот момент перед концертом всегда полон предвкушения. В зале стоит особое сдержанное оживление, тихие голоса зрителей перекликаются с бормотанием инструментов, отдельные пассажи звучат смешками и мимолетными перебранками встретившихся на службе коллег.
Страсть, моя истинная страсть - Гершвин. "Summer ti-i-i-i-ime…" Мда.
Иногда я солирую. Забываю в те моменты, что я всего лишь сутулый еврейский парень, прикрывший глаза, согнувшийся в три погибели и качающийся на сцене в такт мелодии. Страшненький, в общем-то, но обаятельный. Забываю даже о тебе...
Я увидел тебя впервые и сразу подумал, что мы с тобой очень похожи. Я подумал, что моя жена никогда не умела звучать со мной в унисон, как ни старалась. Мы могли с ней болтать, дурачиться, шутить - все это у нас еще получалось, но это был дружеский дуэт, не более. Она всегда говорила высоким прохладным голосом, ангельским и летящим, но не затрагивающим сокровенных струн моей души. Пикколо бамбино… Ее зовут Теа. Мы часто играем вместе, но с тех пор, как узнал тебя, я почти не слышу ее партий.
Ты ворвалась в мою жизнь звуками охотничьего рожка. Резкими, страстными, призывными. Твой голос будил воображение и рисовал в нем осенний лес с вьющимися кое-где дымками костров, толпу всадников и бегущих по следу коричневых сеттеров, шелково блестящих на солнце. Рожок трубил свежо и тревожно, и я ринулся вслед за тобой, запустил синюю ноту в прозрачное небо - она полетела, как стрела из лука, попала в цель, в такт, в унисон, вплелась в твою партию и стонала от страсти, догнав вожделенную добычу… Тебя звали Кора.
Мы познакомились. Ты стала работать вместе с нами. Каждый вечер мы собираемся все вместе и даем очередной концерт. Как сегодня. Начинают альты. Исподволь, незаметно ведут они свой рассказ, предваряя спокойными голосами последующую любовную драму. Скрипки вторят, улетая выше и выше. Рояль отрезвляет, опускает с небес на землю, но увеличивает темп и пускается в погоню за новыми ощущениями.
Я начинаю партию. Низко и томно, прикрывая печальные иудейские глаза, я потихоньку выворачиваю наизнанку свой внутренний мир, наполняю пространство поиском гармоничных соответствий, неосознанным желанием любви, зовом души и плоти.
А вот и Теа. Она откликается радостным щебетаньем, трепещет крылышками, рассыпается брызгами трелей. Я отвечаю и усмехаюсь, мой голос слишком темен и тягуч, она взмывает ввысь, а я ныряю в пучину, проношусь молниеносным зигзагом по глубокой реке, оставляю влажные следы на морском песке...
И тут я перестаю ее слышать, потому что приходишь ты. Ты приходишь пронзительным вскриком раненой дичи, ты поэтична и опасно близка. Я вкладываю охватившее меня восхищение в сапфировый стон, я проживаю синкопу за синкопой и рву угловатый ритм любимого блюза. Ты согласна, ты вторишь, резко и лирично одновременно. Теа ревнует и легко, мелодично плачет. Ее утешают другие.
Я не слежу за дыханием. Звуки живут отдельно, льются медленным зигзагом пополам со всхлипами, и я, вслед за ними, сворачиваюсь змеей, чтобы прошептать, выдохнуть свое откровение восторженной публике.
Мелодия неожиданно кончается. Так же неожиданно когда-нибудь кончится жизнь.
Аплодисменты, крики: "Браво!" Мы выходим на поклон вместе, потому что это, все-таки, не жизнь, а искусство.
Намертво связанное музыкой трио: саксофон, флейта и валторна.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
*** Для информации:
Адольф Сакс, бельгиец - создатель саксофона;
Теобальд Бём - баварский изобретатель и музыкант, создатель современной поперечной флейты;
сor - валторна (франц.). Валторна возникла настолько давно, что история музыки теряет ее следы не только в веках, но даже в тысячелетиях.
