В мире земном, в этом хаосе, в бешеном гвалте
Путь для поэта от слова к поющей строке,
Вдруг проявившись кровавым пятном на асфальте,
Болью пронзает, как истина в черновике.
Бог дал и взял, и, наверное, это так надо,
Видит все образы он и свои образа,
Дарит стезю – семь кругов беспокойного лада
Тем, у кого льётся песней душа, как слеза.
Эй! Отворяйте-ка! Ангелы, черти и прочие!
Вышло к перу все, что долго рубить топорам,
Ярко поставлен уверенный знак кровоточия,
Вырос в цветах поминальный Могилище-храм.
Встаньте сюда подышать полной грудью на ладан,
Проповедь эта разверзнет в душе полынью
И зазвенят семь кругов беспокойного лада,
И поразят откровеньем подобно копью.
Кто-то по собственной воле выходит на паперть,
Как же быть с жизнью уставшим себя отпевать?!
И навсегда остаётся скорбящая память,
Голос её не умеет, не может молчать.
Явно, что здесь не могло быть иного расклада,
Слёзы с крестов окропили церквей купола,
Пройденный путь – семь кругов беспокойного лада
Провозглашают звенящие колокола.
В небо к владыке, хоть спицею стать в колеснице,
Знаем, что он на такие дары не сыпуч,
Всё ж – та звезда из созвездия самоубийцы
Сквозь колокольню пускает незыблемый луч.
Ввысь улететь и сгореть – в этом жизни услада,
Время поэта воскреснет вселенской весной,
И отыграв семь кругов беспокойного лада,
Жить продолжает поэт, уходя на восьмой.
1988
