В том, что краток и горек наш век...
Я стою, пробудившись от страшного сна —
Мне приснилось, что я — человек.
По соленым полям я за плугом шагал,
Под дождем ночевал в шалаше,
Я молился о хлебе, и плакал шакал
О моей неспасенной душе.
Ах, как много их было — безумных ночей,
В небесах — пеленой — воронье.
Из толпы выкликало себе палачей
Голосистое племя мое.
Исчезали часовни в огне и в пыли,
Золотым благовестом звеня,
И кого-то на дрогах до Бога везли —
Мне приснилось, что это — меня.
... Надо мной вырастали кресты, как трава,
Только я из могил восставал,
И с рожденья болела моя голова
От вопросов, что сам задавал.
А меня одевало в простреленный френч
И совало мне в руки ружье,
И толкало меня на убийство Предтеч
Сумасшедшее племя мое.
То ли колокол бил, то ли плакал старик,
То ли целился в грудь пистолет, —
Сам себе до безвременной смерти за миг
На вопросы давал я ответ.
Сам себя торопил я в любви и в пиру,
И пускал под откос поезда,
И по опыту знал, что когда я умру —
Над землею погаснет звезда.
Помню пламя, и взрывы, и дрожь по песку...
... Ветер вихри горячие вьет.
Подносило ракеты к земному виску
Беспощадное племя мое.
О, как я многотел, многосерд, многолик
В этой самой последней войне.
Мне приснился просящий о милости крик,
Он приснился и замер во мне.
Больше мне не рождаться в обличьи людском —
Сяду птицей на мертвый порог.
Подойдет, подпоясан простым пояском,
Человеческий ласковый Бог.
Он отпустит грехи, и забвеньем даря,
Листопадом засыплет былье.
И вспорхнет, на воздушных потоках паря,
Воробьиное племя мое.
