На берегу реки широкой,
В которой плавала луна,
Сидел убогий, одинокий
Монах, как мрачный сатана.
Кругом холмы блестели светом
Луна и звезд – небесных сфер,
Что восхищают тех поэтов,
Которых любит Люцифер.
И тишина. И лодка плыла
По той реке куда-то в даль.
Она, должно быть, позабыла
В своем движении печаль.
Здесь ветра нет. И нет деревьев.
Как саван черный этот край.
Жар-Птица отряхнула с перьев
То ли Сентябрь, то ли Май.
Монах же думал о великом,
Кляня ничтожество свое.
И кровь закапала на книгу
С названьем скверным: «Бытие».
Туман сгущался. И прохлада
Свежила юное лицо
Монаха старого. Расплата
Уже свивалася в кольцо.
«Да, все, наверно, мирозданье
Со мною рядом.»– думал он.-
«Но я не вижу в покаянье
Крупицы смысла. Жизнь – сон.
В монастыре мы жизнь проводим,
Как и в миру. Наш бог один.
Он – суета. С ума он сводит.
И мы друг друга не простим.
А бог небесный? Не смешно ли?
Я долго отпускал грехи.
И ты, распятый, бог нам что ли?
И твой отец? К чему «хи–хи»?
Кто в тебя верит? Кто безумен!
Есть только смерть. И нет любви.
А что всегда читал игумен?
Что все нуждаются в крови!
Люблю я кровь. Златые чаши
У нас на алтаре стоят.
И каждый прихожанин скажет,
Что в чашах тех иль кровь, иль яд.
Что, в принципе, одно и то же.
Вино и кровь, – как две сестры.
Причем родные. Жребий брошен
Еще с младенческой поры.»
И он одел на шею камень.
(Или то камень был в душе?)
Поплыл в туман. И больше с нами
Он не увидится уже.
Луна ж светила, звезды тоже.
Как будто не было его.
Может то ложь? А может, может…
Никто не разберет всего.
лето 1996 (из 7 альбома)