Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

БЛИИИН!!! СРОЧНО!

Провайдер сообщил, что планирует переезд на другие серверы. Сайт временно (?) сдохнет.

Скоро начнётся.

Прошлый раз такое было меньше года назад и заняло порялка месяца.

Надеюсь, всё пройдёт нормально...

 

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 81
Авторов: 0
Гостей: 81
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

Для печати Добавить в избранное

Дневник Скверной Скамейки (6-я выборка) (Проза)

   /продолжение/

Март

Первый день. Среда
Под утро — снова мелкий дождь. С вкраплениями редких снежинок и снежной крупки. Ветер. От +1-го до +5-и. Снег на дорожках и газонах не залеживается, растворяется дождем. К полудню с неба сыпать перестало, небо посветлело, но не более того.

О Гордееве. Или о Хазарове?
Итак, Хазаров на поминках решил покаяться в бестактности, которая до совсем недавнего времени казалась ему доблестью, которой он, как доблестью, хвастал направо-налево тем, кто не присутствовал во время ее проявления.
В театре проходил заключительный вечер Первых Дней Славянской Культуры, которые с той поры проводятся ежегодно вот уже пять лет под флагом Центра тех же самх славянских культур. Тогда же это событие совершалось в первый раз.
До начала вечера Гордеев раза три останавливал в кулисах Хазарова, которому предстояло вести концерт, и настаивал на том, чтобы ему, поэту Гордееву, была предоставлена возможность обратиться к залу со сцены. Хазаров в первые разы пытался убедить Михея Севастьяновича в том, что это не впишется в контекст программы, что программа и так перенасыщена, что это просто невозможно… А потом, как только Гордеев вновь приближался, Хазаров демонстративно поворачивался к нему спиной и отходил к кому-нибудь.
Начало концерта Хазаров предварил обращением к собравшимся — поздравил с праздником, поблагодарил за участие так многих, несмотря на садово-огородную пору, и призвал к терпению и выдержке, так как желающих поделиться своими творческими достижениями много, а обиженных не должно быть.
Концерт близился к завершению, когда, начав объявление очередного номера, Хазаров, который пижонски демонстративно никогда не пользовался микрофоном, увидел вдруг у свободного микрофона Михея.
Хазарову хватило ума не пытаться тут же остановить Гордеева. Князь не ушел со сцены, остался у портала, скрестил руки на груди и всем своим видом как бы просил прощения у публики «за этого сумасшедшего». Гордеев же бросал в зал гневные призывы, обличал власть имущих, требовал бдительности и вперемежку с этим читал свои стихи.
Продолжалось это минут десять. А когда Гордеев завершил, наконец, свою дерзкую акцию и под вежливые аплодисменты удалялся со сцены, Хазаров не без сарказма бросил в зал: «Спасибо. Я не сомневался в вашем долготерпении, но то, что ваша выдержка столь безгранична, не ожидал даже я».
Ожидаемых им аплодисментов Хазаров не получил. Лишь Надежда Дорофеева в третьем ряду ойкнула и коротко всплеснула руками. Тогда Князь расценил ее вскрик и жест как единственное в зале понимание и одобрение так изысканно выраженного им, Князем, пренебрежения.
Оказалось, что это было последнее публичное выступление Михея Севастьяновича Гордеева, последний вопль его души. С запозданием в два года дошло это и до Хазарова, и теперь он, на поминках, каялся принародно. В глубине души при этом таил надежду остаться в выигрыше и тут. «Какой тонкий, открытый, самокритичный человек этот Князь», — думал за других о себе Хазаров…

   Второй день. Четверг
Сухо. Ветрено. Весь день не больше и не меньше +3-х. Всяк сам по себе. Тем более до меня никому нет дела. А и хорошо. Не уходит мысль от Гордеева.

Александр Александрович Курносов не менял своего отношения к Михею Севастьяновичу Гордееву на всем протяжении их знакомства. В отличие от многих иных. И когда Михей Гордеев был молодым и успешным преподавателем, и когда разошелся во взглядах и позициях с коллегами по кафедре, и когда серьезно занедужил, Курносов был всегда незаметно и полезно рядом.
У Гордеевых в новейшее время обнаружилось родовое имение, ну не имение, так, собственность — хуторок с неухоженной земелькой и полуистлевшим домишкой, но с официальным названием Гордеевка. Михей Гордеев всю жизнь мнил себя крестьянским сыном. Отражалось это и в его стихах.
…Все образуется — все образумимся.
Начнем с нуля, чтоб значить единицей.
Всё нараспашку! Все разденемся, разуемся,
Поля засеем рожью и пшеницей!..
Когда серьезно заболел, совсем поселился в Гордеевке. И Саша Курносов часто наезжал, помогал по хозяйству — помаленьку восстанавливали недосгоревший отчий домишко.
Летом к Гордееву наезжали друзья и просто хорошие знакомые, из тех, с кем он еще не совсем расплевался. А так как таких и до конца его дней было не мало, то бывало, что разом собирались человек по семь-десять. Пивка попить, в баньке погреться, побалагурить на природе…
Вот раз Михей Севастьянович и решил городских мужиков приобщить к «облагораживающему крестьянскому труду». Собрали они с Сашей Курносовым по соседям с десяток кос, отбили-навострили их. Встретили гостей под вечер, привечали, угощали… Когда укладывались на ночлег, Гордеев объявил, что подъем утром будет ранним и — на покос!
Не без труда растормошили Михей и Саша лежебок раным-рано, едва солнце встало, напоили парным молоком с ржаным домашним хлебом. Опохмелиться никому не позволили. Косы на плечи — и пошли.
Мимо ровных участков сочной спелой травы привел Миша друзей к межевой канаве в конце вотчинной земли. Канава густо заросла злым бурьяном и мелким пока еще кустарником.
—Вот, друзья, — молвил торжественно Гордеев, — урок вам до обеда: обкосить скаты канавы с обеих сторон по всей длине. Здесь всего-то и двухсот метров не будет, так что — по тридцать метров на брата. Но…
—Севастьяныч! — взмолился один из косцов. — Бога-то побойся! Смотри, лопухи в руку толщиной! И скаты у твоей канавы какие-то сильно крутые! Я лучше вот тут, на лужайке…
—Разговорчики! — с напускной строгостью прикрикнул Гордеев. — Во-первых, это тебе не лопухи, назвал бы уж лучше развесистой клюквой. Запомни и внукам потом расскажи — это конский щавель и репейник. А во-вторых… Нет, это и есть во-первых, работайте!
—Михей Севастьянович, — вежливенько выступил самый молодой, — а зачем нужно обкашивать эту канаву? Вода же по ней как будто не течет…
—Очень просто, — был ответ, — чтоб красиво было. Чтобы глаз твой радовало.
…Я разбивался, чтоб воскрес
Мой прадед, общий мир наш древний,
Чтобы на месте свалки — сад
Красой чтоб был и наслажденьем,
Чтоб шли к нему и стар, и млад,
Ведомые поминовеньем…

   Восьмой день. Среда
Как обещали мужики-доброхоты, так и вышло. Непогода отступила, как только вышло за полночь. И весь день ничего с неба не сыпалось, весь день солнце. До +5-и. Исчезли следы снега и вчерашнего, и те, что оставались в виде грязных грядочек по обочинам. Из вчерашнего остался лишь ветер, да и тот ослабел.

В первой половине дня, чуть ли не с самого рассвета от рынка потекли потоки мужчин с цветами. К середине дня многие несли их уже открытыми — тюльпаны, розы, гвоздики, нарциссы, ирисы, гиацинты, герберы…
А уже сразу после полудня эти же цветы понесли женщины во всех направлениях. Лица их еще не весенние, но уже без вчерашних серых теней. Глаза искрятся, а у некоторых и щеки в легком румянце. Наверное, у тех, кого не только цветами осчастливили, но и рюмкой вина…
И обмен тем, кого как поздравляли. Судя по разговорам, улавливаю, что Хазаров и здесь отличился. Как прирожденному и признанному дамскому угоднику, ему и сегодня пришлось обращаться к женщинам с публичными поздравлениями. Открывая в своем колледже неофициальное торжество с чаепитием для преподавателей, Хазаров сказал:
«Милые дамы! Дорогие коллеги! В этот день хочется найти особенные, необычные слова, чтобы выразить те особенные чувства, которые мы, мужчины, питаем к вам всегда, в любой день, но не всегда умеем найти достойные вас и наших к вам чувств слова.
Это, если сказать обобщенно, от имени всех нормальных мужчин. Но я обращаюсь к вам, наши славные, милые, дорогие соратницы, не от этих всех, даже если иметь в виду именно нормальных, а вот от этих нас, стоящих перед вами и среди вас.
А нам-то как раз трудно найти особенные, не слышанные вами вчера слова, ибо! мы-то всегда говорим новые, свежие, не затертые! И я надеюсь, мы надеемся, что вы прямо сейчас подтвердите то, что я не покривил против истины! (Гром аплодисментов. Аплодируют дамы, господа и сам Князь.)
Но в том-то и состоят мои затруднения, что уж сегодня-то обращение к вам должно быть особенно особенным! (Короткие аплодисменты.)
И я нашел такие слова! Их вряд ли решился бы произнести кто-либо из моих товарищей здесь. Их вряд ли вы услышите от кого-нибудь из мужиков и за пределами этих стен. Я же, как человек восточный, позволю себе эту вольность.
Вот она. Пусть все ваши мужчины, как то: супруги ваши, ваши любовники, ваши… други — никогда, ни разу не смогут уснуть рядом с вами, тем паче захрапеть, пока… пока не притронутся нежно к вашему… животу! Любви вам и счастья! (Мгновенная заминка… и залп аплодисментов.)»
Они там, в колледже, еще не успели завершить застолья, а мимо меня уже проносились отзвуки хазаровского спича…

   Двадцать шестой день. Воскресенье
Те же вчерашние от нуля до +5-и. И ветерок тот же, промозглый и доставучий. Неуютно, и об этом частые слова и мысли. Всем уже хочется тепла. Еще и потому, что легкое дыхание весны ощущается почти два месяца. А в густое не переходит. Заждались. И я со всеми.

Вместе с мыслями об обманчивой весне, изредка — о выборах в России. Горячих сторонников кого-либо из претендентов не наблюдается. Путин?.. Зюганов?.. Явлинский?.. Кто там еще?.. Что он Гекубе?..

Нора Браховская жгла в этот день во дворе у строящегося дома Жоры Покосова письма к ней разных лет и, как она сама сказала, «разных эпох». И конспекты разных эпох жгла тоже. Перебирала по листику, что-то прочитывала и бросала в костерок. И светло плакала. Большую часть предавала огню, но не все — кое-что откладывала для Ксении, а еще кое-что — прямо для внуков.
Костя Хазаров пошел к вечеру оттаскивать от аутоинквизиторского костра Нору. Шел через лесопарк и удивлялся — оказывается, в лесу кое-где между сосен и елей снег, а на тропинках прочный панцирь льда.
Нора и Косте предложила самому бросить в огонь кое-какие его давние бумаги, заблудившиеся среди ее. Костя и стал бросать. И тоже не все. Ну как мог он уничтожить такое, скажем:
«10 июля1976 года. 9.35. 10-ый день путешествия. На спидометре 1982 км. Ночевали на окраине села Беспечное (Бэзпэчнэ) на берегу огромного пруда, в котором рыбхоз разводит карпов. Поэтому «У цёму сэли усэ заборонэно!». Берега пруда утыканы табличками, запрещающими каждая свое: ловлю рыбы, купание людей и лошадей, водопой… Но все, что «заборонено», на самом деле здесь же и совершается: стада купающихся людей, лошадей и пасущихся коров, ловля карпов на частные удочки и бреднями…
…Как только Нора умылась по утру, почти к ее рукам пожаловал по берегу аист… Мы с ней так и решили — Знак!..
…Селяне и вправду беспечны. Скажем, не задумывались о происхождении названия (им, видите ли, не интересно), а когда натолкнул на эту мысль, стали пытаться толковать: «мабуть, усим обэспэчэни» или «мает назву бэспэчное»…»

Юльку Нора родила через девять месяцев и четыре дня.

По друидскому гороскопу, Нора — рябина: «Несмотря на хрупкую и изящную внешность, дерево крепкое и прочное, выносливое. Она умеет неутомимо и мужественно противостоять всем трудностям судьбы. Рожденные под этим знаком, склонны к философии, проявляют художественный талант. Любят пылко, страстно, часто меняют партнеров, но в любви отличаются большой порядочностью. Если жизнь предложит выбор между любовью и долгом, как правило, выбирают второе. Обладают талантом общительности. Тоскуют по восхищению со стороны других. Под знаком Рябины родились: Гораций, Корнель, Мюссе, Поль Гоген, Мария Стюарт, Уолт Дисней…»
А Юля, по друидам, — клен:
«Аккуратный, ухоженный, малость кокетливый. Следит за модой. Полон энергии и бодрости, неутомим. Любит всевозможные новинки. С энтузиазмом защищает всякие новые идеи, но сам редко реализует собственные проекты.
В любви он сложен. Но это не означает, что он не сможет найти счастья, если встретит партнера с аналогичным мышлением и вкусом. Под знаком Клена родились Екатерина Медичи, Лукреция Борджи, Леонардо да Винчи, Ч.Чаплин…»
Один к одному в обоих случаях. Почти. Эти друиды!..

   Тридцать первый день. Пятница
Весь день едва ощутимый и заметный дождишко. И похолодало. Но уже не опустилось даже до нуля.

Хазаров снова переживал содержание убереженных от огня фрагментов из личного архива: письма к нему, дневниковые записи, наброски когда-то важных идей, мыслей…
Из того же дневника, «бортового журнала» свадебного путешествия с Норой, тещей и тестем (вторым мужем Анастасии Даниловны):
«11.06.76. 10.10. На спидометре 2041 км. Вчера в середине дня подъезжали к стольному граду Киеву. Все сильно проголодались и решили объегорить тех, кто торопился пообедать где-нибудь в самом Киеве. Намеревались отобедать в пригородном ресторане «Мельница у дороги». Ан! — «спецобслуживание»… А напротив «Мельницы», на месте старого села («миста») Карачарова стоит в сиянии тридцати трех десятков солнц, отраженных в громадных стеклах, ресторан «Жокей» — ипподромная вотчина. «О-о-о!» — сказали мы и сели на втором этаже в громадном, как сам ипподром, совершенно пустом зале. И обедали целых два часа, полтора из которых пришлось на ожидание первого «блюда» — хлеба. Вид на ипподром с тренировочными забегами умерял, как мог, наш гнев и голод… Взяли с нас пятнадцать рублей еще и с копейками! И подумал я: «Ничто не исчезает бесследно — раньше здесь свистал, буянил и грабил Соловей-Разбойник, а теперь…» Где ты, Илюша из Мурома? Где ты?!...»
Из записей первых студентов Хазарова в самом начале семидесятых, при прощании с ними, когда Князь «бросил» их и уезжал сюда насовсем: «Если когда-нибудь мне покажется, что жизнь проходит как вода меж пальцев и ничего не остается, кроме разочарований, если я «упаду» и лихорадочно начну хватать все вокруг, ни с чем не считаясь, потому что «живем один раз» и нужно успеть урвать свою толику, тогда я пойму, что стал забывать Вас, Константин Михайлович. Саша Дощенко»; и еще: «Жалею, до негодования жалею, что так мало, преступно мало уделяла внимания работе над собой по Вашим рекомендациям, мало брала от Вас. А сколько можно было бы взять! Чтобы и Вы получили, как высшую благодарность, мои успехи в творческих исканиях… Еще раз повторю — очень жаль расставаться с Вами… Очень!.. Айгуль Тахтынова».
А вот из писем Норы, из декабря семьдесят пятого. Они еще даже не жених и невеста. Она — в Вильнюсе, в университете, а он — здесь. Вот: «…Я не хочу стать твоей частью и боюсь, что быть отдельной не смогу. Понимаешь? Я хочу быть самоценной. Я чувствую, как растет моя зависимость от тебя. Чисто физическая зависимость. А я, видишь, как и все, материалистка. Сначала хлеба, а уж потом — зрелищ… Я боюсь зависеть от своего тела. Смогу ли я с ним сговориться?.. И вообще, я все вру! Я уже твоя часть, и иначе я уже не могу. И еще я боюсь, что буду зависеть от тебя больше, чем ты от меня…» И еще: «Послушай, дурацкая у тебя работа! Конференции, собрания, отчеты… Это же наверняка шумно и ненужно. Все нужное делается тихо, разве что кузнецы шумно работают, но у них же шум со смыслом, одухотворенный, я бы сказала, шум. А собрания твои — шум без смысла, настолько пустой шум, что даже эхо не сотворяет. Ведь чтобы явился шум на шум, надо повесить в воздухе угрозу удара…»


/продолжение воспоследует/

© Кобяков Валентин (Tin), 07.08.2009 в 00:55
Свидетельство о публикации № 07082009005558-00119990
Читателей произведения за все время — 87, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют