от ракитных кустов – в мир Кусто и ракетных мэтров,
от избушек кривых до монбланов из бушьих тушек
вместо хвойных серёжек умытой луной Ай-Петри.
Внезаконный зверёк, беглый каторжник с потаскушки
накрывается китаянкой, а не китайкой,
и во сне заплетается, и говорит в подушку
то ли керчь, то ли речь про алкаческие я-майки,
про трусы-паруса – ассолированы Босфором,
спорно-нервным, как ударение в стайке камбал…
И рисует желтушечке больно над сердцем горы,
а она ему крысится: сплю, мол, окстись, не лапай…
С арматурой сарматит по дню и барбитуратит,
мрачно думает: «калька чифиря» и «вот бы кильки…»
обзывает зарплату в сердцах what-the-hell-зряплатой,
покупает авиамарку и пишет в спилку
самых-самых-что-есть-пчеловодов, что «этим пчёлам
передайте посылку – я мог бы отрезать палец, –
не пропустят… bureaucracy… правда, не нашей школы –
человекоподобность тут, всё-таки, über alles».
А у нас – подколодные змеи по-волчьи-воют:
кожу – можно, но всё не содрать масс-пошив османский –
натянулся, как стяг, над беременностью пивною,
и просрочена лет так на вечность улыбка-маска.
Как их „гречка” сладка – солью губ и свинцом пощёчин,
и свинцовой примочкой – какие они „жалейки”!
Третий кочет зарезанный, утро ведь, третий кочет –
а они не пускают и гладят вовсю по шейке...
И порою так хочется – боже, прости за пошлость, –
опереточно мечемся, – генный синдром прислуги-
клоунка, – как вагон наркоты, подойти к таможне
и доверчиво ткнуться в носик щенистой суке.
