Исповедь грешницы (Рассказ)

Исповедь грешницы
Рассказ
Из всех скамеек бульвара эта оказалась единственной, на которую можно было присесть. Только на её деревянном сиденьи не были видны отпечатки от обуви молодёжи,  повсеместно сидящей, сгорбившись, на спинках этих скамеек с обязательной бутылкой или банкой пива в одной руке и сигаретой в другой. Прямо - нахохлившиеся воробьи на проводах.
Весеннее солнце скорее ласкало даже душу, чем тело. А истрёпанный зимней болезнью организм старика сейчас весьма нуждался и в том, и в другом. И ещё в покое. Когда тебе порядком за семьдесят, покоя хочется всё чаще и чаще. Но, едва прикрыв глаза, он услышал, как у его скамейки задержались детские голоса, а молодой женский голос вежливо спросил: «Не помешаем?». Старательно гася раздражение, старик с трудом разлепил уже налившиеся весенним теплом веки. Прощай, покой!
Их было четверо: действительно молодая и даже красивая женщина, девочка лет восьми, и два мальчика, лет шести и трёх. На удивление, фраза оказалась не просто формальной вежливостью. Все четверо молча стояли и выжидающе смотрели на него. Было ясно, прояви он неудовольствие, и они уйдут. Но старик неожиданно галантно приподнялся и пересел ближе к краю.
- Располагайтесь. Всё равно другой чистой скамейки более не найдёте, я их все проверил.
Женщина благодарно улыбнулась ему и села на середину, приглашая детей рядом. Они присели было, но уже через минуту вспорхнули: «Мы поиграем».
Искоса поглядывая на красивый профиль матери, старик обратил внимание, что дети совершенно разные. Точнее, младший мальчик разительно отличался от брата и сестры. Весна только началась, но лица старших солнце проконопатило уже настолько, что они были сплошь усыпаны веснушками, а русые волосы отдавали медью. Младший же был смугл и темноволос. И, в отличие от сестры и брата, не хохотал, а лишь смеялся, причём регистром раза в два ниже.
Эти различия старика отчего-то заинтересовали настолько, что сонное настроение совершенно покинуло его. Наблюдая за детской беготнёй, он даже достал внеплановую сигарету, что только подтверждало возникшую у него заинтересованность к детям. Хотя, что ж, собственное бытие давно уже, наверное, перестало приносить ему остроту ощущений. Здесь же налицо было развлечение для ума.
Прикурив от зажигалки, боковым зрением он увидел, что дым сигареты потянулся в сторону соседки по скамье. Отпустив детей играть, она так и сидела всё это время в одной позе, не проронив ни слова даже детям. Впрочем, особой необходимости в том и не было, им совсем не требовались замечания. Причиной такого её состояния могло быть что угодно,  и старика это явно интриговало. Возникшая неловкость с дымом давала повод к осторожной разведке.
- Извините за дым. – Он помахал рукой перед собой, разгоняя несуществующий уже след дыма. – Я буду поаккуратнее.
Женщина как бы очнулась, и с секундной задержкой повернула голову в его сторону.
- Да нет, вы совершенно не беспокойтесь из-за этого.
Она медленно достала из сумочки пачку сигарет, вытряхнула одну, взяла губами. Старик встал и поднёс ей зажжённую зажигалку.
- Спасибо. – И снизу внимательно посмотрела ему в глаза.
Они курили молча, и пауза переходила опять в молчание.
- Я наблюдала за вами…
Старик даже вздрогнул внутренне, настолько неожиданно прозвучал её голос. «Да как же она наблюдала, не повернув голову и на миллиметр, птичье зрение у неё что ли?», первое, что пришло ему в голову от такого откровения.
- … И обратила внимание, что и вы заметили. Вы тоже заметили, что они разные.
- Да это, вроде, дело обычное, ведь родителей-то двое, - попытался отшутиться старик, всё ещё не пришедший в себя после такого начала разговора.
- Нет, здесь другой случай. Это результат моей измены мужу, как мне все говорят в спину.
Ровный, совершенно лишённый эмоций голос, отсутствующий взгляд, устремлённый в какую-то перспективу впереди себя – да здесь ли она сейчас находилась, подумалось старику? Да ещё такие откровения постороннему человеку. А женщина вдруг  порывисто повернулась в его сторону.
- Я четвёртый год всё это ношу в себе, ни с кем не делюсь. И всё это время разговариваю сама с собой, и с ним… Не сочтите меня сумасшедшей, хотя я на неё, наверное, и похожа, но у вас такие добрые глаза, в чём-то похожие на его, что мне захотелось именно вам рассказать то, чего не говорила ещё никому. И не скажу, наверное, потому что у меня нет подруги, которой можно излить душу. А это, оказывается, так важно и необходимо, когда в этом нужда. Я раньше этого не понимала. А с вами мы разойдёмся, и никогда более не встретимся. Мне станет легче, а вам всё это давно интересно. Ну, вы меня выслушаете?
Старик, кстати, совсем не выглядел дряхлым и немощным. Сухощавый, вполне прилично одетый и, если бы не следы прожитых лет на чисто выбритом лице, никому бы и в голову не пришло назвать его стариком. Наверняка женщина обратила внимание на то, что рука, протягивающая ей дорогую зажигалку, была без малейших признаков старческой немощи, с ухоженными ногтями. Манеры, внешний вид – всё это располагало. Он понимал это, будучи не новичком в психиатрии и совсем недавно ещё интересуясь ею, как журналист, почти профессионально. Предложение этой женщины было, конечно, неожиданным, и это несколько настораживало. Но и лестным, он и это осознавал.
- Если вам это так необходимо, то я внимательно выслушаю вас.
- Ну, так знайте – я действительно изменила своему мужу, они все правы. – Она говорила теперь страстно, но тише обыкновенного настолько, что старику даже приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить что-либо. – Но я не ожидала, что у меня ещё может быть ребёнок. Врачи сказали, что шансов практически нет. А тут эта встреча…
Она судорожно вздохнула, выбросила недокуренную сигарету, достала новую, прикурив от расторопно поднесённого стариком огня. Заодно он подсел поближе, чтобы можно было слышать лучше.
- Я никогда не считала себя ханжой и условности, если они надуманные, для меня  пустой звук. Но и предательницей не была никогда. Когда будущий муж уходил в армию, мы с ним только начали встречаться и только и успели-то немного поцеловаться. Были, конечно, с его стороны попытки к близости, но только я сказала ему: нет, дело не в том – соблюсти невинность или потерять, а в нас самих. Служи, я буду ждать тебя два года. Придёшь, не станешь наркоманом, не станешь вон той мразью, каких полно вокруг, и будешь любить меня – тогда всё и решим.
Эти два года, они мне не просто дались. Я за это время всех своих подруг потеряла, со знакомыми мальчишками рассорилась. Ведь я действительно ни на какие дискотеки не ходила. А если шла в компании на шашлыки, то именно на них, и ни на что ещё. Обо мне и сплетни пускали, и смеялись в лицо. Да только изменить моё поведение было невозможно. Я только убедилась, что по большей части люди злы, глупы и завистливы. И если не хочешь пострадать от «друзей», нужно держаться от них подальше. Во всяком случае – не допускать их к себе в душу. Избегать дружеского общения вообще, конечно, глупо. Но, только, нужно всегда держать определённую дистанцию. Тогда и отношения хорошие появятся, за одно это уважать будут. Не будут любить? Так и слава Богу! Не нужна мне такая любовь: сегодня с тобой обнимаются, а назавтра просто гнусность говорят. Я и сегодня так же рассуждаю, потому-то и нет подруг.
Он очень хороший человек, мой муж. С армией ему повезло, смог там изучить компьютеры. А потом институт по этому профилю закончил, и сейчас программист, как все говорят, очень грамотный. Когда Юляшка родилась, мне пришлось свой институт оставить, хотя муж и очень переживал. Но потом и Илюшка появился. А потом я заболела – и ни о каком восстановлении в институт речи уже идти не могло. Да и успокоилось в моей жизни всё: двое детей, муж – это всё требует большой домашней работы. Я даже чувствовала, что счастлива, жизнь удалась. Но, видно, не знала я ещё её, эту жизнь. А может, и не любила никогда по-настоящему своего мужа, ведь сумела же голову не потерять тогда, ещё сопливой девчонкой, перед его армией.
…Когда Саша в кафе в мой обеденный перерыв подсел к моему столику, случайно, просто с улицы зашел, я только посмотрела на него и… Нет, меня не пронзило каким-то током, как иногда в таких случаях говорят. Но мне стало так тепло на душе! Он только извинился и тоже стал ждать официантку, как и я. На меня посмотрел раз, и всё, никаких попыток к знакомству. И я не смотрела на него, но по мне прямо какая-то благодать разливалась, по-другому и не скажешь. Он, кстати, сразу как сел, сигареты с зажигалкой на край стола положил. Но не закурил! Хотя и время было, и пепельница на столе стояла. И мне это так понравилось! Я терпеть не могу, когда во время еды, не после, а именно в процессе, курят. Да ещё, если и окурки в грязной посуде гасят! Меня прямо физически мутит от всего этого. Я говорю иногда, когда уж сильно достанут: да вы посмотрите, хотя бы, на культурных людей, как они ведут себя. Вон, к примеру, все по нескольку раз «Титаник» смотрели, а не обратили внимания, что там воспитанные люди вначале обедают, а потом идут в курительную комнату. Так вот Саша, он и попытки не сделал закурить до обеда. Я позже думала: он меня без всяких усилий одним только этим взял. Хотя, дело было совсем не в сигаретах.
Но конечно, он был очень воспитан. И это сразу бросалось в глаза. Его манера держать себя, разговаривать – всё выдавало воспитание, какое-то благородство, что ли. Когда подошла официантка, я заказала ей стандартный обед. А Саша, повторив приблизительно тот же набор, попросил сразу же принести два бокала красного сухого вина. И тогда только обратился ко мне, понимая, что заказ двух бокалов в такой ситуации  выглядит двусмысленно. «Вы извините меня, что взял на себя смелость заказать один из бокалов и для вас. Перед обедом сухое вино только на пользу, а если вы за рулём или пить вино просто не расположены, у меня и в мыслях не будет обидеться на вас. В конце-концов, я могу и оба бокала выпить. Но у меня сегодня день рождения, причём круглая дата, пятьдесят лет. Возлияний вечером с товарищами не избежать, а сейчас вдруг захотелось, чтобы первой меня поздравила незнакомая молодая и красивая женщина. Вы подходите по всем параметрам. Если не откажете юбиляру в этом капризе, я вам буду очень благодарен. А на том свете этот ваш добрый поступок вам зачтётся». И так добро улыбнулся! Если бы он только мог предположить, над чем смеётся…
Господи! Да если бы он попросил меня бутылку этого вина из горлышка выпить, я бы и в этом не смогла ему, наверное, отказать! Но вслух я ничего не сказала. У меня, будто спазм горла какой-то получился, и я только кивнуть и смогла. И потом, это его обаяние, оно на меня действовало как колдовство какое-то. Я понимала, что что-то со мной творится, но разбираться в себе у меня не было ни времени, ни желания.
Когда принесли вино, я подняла свой бокал, сказала «Поздравляю!», отпила немного, назвала своё имя. Как-то невежливо было вести себя по-другому. А он назвал себя и начал говорить.
Музыкант, первая скрипка в оркестре городского театра. Холостяк, поэтому часто обедает в этом кафе. Меня приметил давно, знает и время, когда я бываю здесь. Подсел к моему столику, естественно, не случайно, а ждал на улице моего прихода. И неожиданно произносит: «Я хочу вам признаться, что готовился к этому дню, к встрече с вами. Мы сейчас ждём обед здесь, а дома у меня, между тем, накрыт стол на двоих: на меня и вас. Я отлично понимаю, что всё это отдаёт смесью авантюры с нахальством, однако прошу вас: давайте откажемся от этого обеда и поедем ко мне. Надеюсь, не стоит лишний раз подчёркивать, что со мной вы в абсолютной безопасности».
В какой бы нирване я не находилась, но это предложение меня обескуражило. Так все красиво началось и вдруг – элементарный съём! «Я даже не знаю, как вам ответить! Я замужем, у меня двое детей. Да и потом, я на работе сейчас…». «Отпроситесь! Прямо сейчас позвоните и отпроситесь! Не думаю, что вам часто приходится с работы таким образом уходить». «В первый раз. Хотя, подождите, я ведь говорю вам, что я замужем. И я совсем ещё не решила отпрашиваться…».
Саша вдруг потер ладонью левую сторону груди и посмотрел на меня так тоскливо, что у меня сердце перевернулось. «Что-то болит здесь сегодня с утра. Пожалуйста, поверьте, я не ради совращения вас всё это подготовил. Если бы я эту цель преследовал, я не стал бы действовать так грубо. Да и не мой это стиль, умыкание девиц. Я, почему-то, всё ещё надеюсь, что хотя бы час общения с вами вы мне сегодня подарите. Не знаю, как сказать, но у меня с утра какие-то и светлые, и мрачные предчувствия. Какая-то тоска на душе. Итак, на что вы решаетесь?».
Я не берусь давать оценку свому последующему поведению, хотя, что же здесь оценивать – конечно, я поступила ужасно: по отношению к мужу, к детям, да и к себе тоже. Но только у меня как будто бы помимо моей воли сорвалось вдруг с языка: «Поедемте». Я много потом думала об этом своём поступке, анализировала – почему я так поступила? Ведь я всегда была «морально устойчивой», я любила, пусть – как казалось мне, своего мужа и с презрением относилась к адюльтеру. Измена мужу – в моём представлении это один из наиболее тяжких бабских грехов! И вдруг, фактически с незнакомым мужчиной иду к нему в дом, с совершенно непредсказуемыми последствиями. Не знаю, что за затмение на меня напало, но вот, согласилась.
В общем, спустя полчаса мы были у него. Я так, наверное, сильно нервничала, что не очень хорошо воспринимала обстановку квартиры. Единственное, что сразу бросилось в глаза – стеклянный журнальный столик был действительно сервирован на две персоны. Посередине стояла крохотная вазочка с фиалками, бутылка, фужеры. Саша взял пульт, зазвучал очень хороший джаз, что-то из блюзов.
Едва мы подсели к столику, и я пригубила вино, как на меня опять напало то блаженное состояние, что уже было в кафе. Его близкие глаза, голос – я, наверное, была в полуобморочном состоянии. Вероятно, он заметил это, потому что встал со своего стула и подошёл ко мне, сидевшей на софе. «Я прошу вас, не волнуйтесь так, пожалуйста. Вы в любую секунду вольны встать и уйти. Не надо бояться меня…». И он поцеловал мне руку…
Лучше бы он этого не делал. Я, может, и развратна в душе, и полная дрянь, но честное слово, я не знаю, что произошло со мной. Вот здесь, действительно, током пронзило! Это странно и стыдно говорить, но какая-то сила меня потянула к нему настолько, что я сама подставила ему свои губы. И конечно – разве он мог сдержаться? Он поцеловал меня…
Дальше произошло то, о чём я всю жизнь буду вспоминать со стыдом, страхом и… как великое счастье. Я обхватила его за шею, притянула к себе и упивалась его поцелуем как…, как впервые в жизни. А потом, я просто рванула с него рубашку, даже, кажется, разорвала её…
Я тогда сошла с ума, теперь я это понимаю. Но только такого наслаждения духовного и физического я не испытывала никогда ранее. И не испытаю, конечно. Однако самое глубокое потрясение было ещё впереди, хотя и близко. В самый пик ощущений со мной случилась истерика: я рыдала навзрыд, слёзы лились ручьем, а я целовала его мокрое от пота и от моих слёз лицо, обхватив его ладонями. Он пытался меня успокоить, что-то говорить, но меня было не остановить. Неожиданно он, как-то странно вздохнув, вдруг тяжело обмяк на мне, а голова безвольно скатилась в сторону. Я ничего не поняла, вначале, и просто перевалила его вбок, но рука его так неестественно странно откинулась в сторону… Ужас, такой ужас охватил меня, что я на мгновение застыла, а потом стала тормошить его бить по щекам, хотя, наверное, поняла сразу – он умер.
Я понимаю теперь: я вдвойне виновата в его смерти. Если бы не поехала к нему, если бы так тогда не испугалась, если бы не струсила… Если бы немедленно вызвала скорую, может быть его и удалось спасти. Впрочем, в таких случаях вряд ли. Но трусость эту я никогда себе не прощу. Только что так любить этого человека, и вот теперь, так жалко дрожа от страха, суетливо одеваться, собирать свои вещи, боясь оглянуться на беспомощно раскинувшееся на софе тело. И даже перед тем, как выскользнуть из двери на площадку, я так и не посмотрела на него на прощанье.
Уже только на улице поняла, что веду себя как последняя стерва. И если немедленно не сделаю что-то, то лучше и мне немедленно умереть, так я себя презирала. Но что сделать? Вспомнила, что входная дверь в квартиру осталась не запертой. Подошла к таксофону и с него позвонила в скорую. Назвала адрес, сказала, что в квартире только что умер человек, вероятно от сердечного приступа. И отключилась, не слушая дальнейших вопросов.
Мужу о своём преступлении всё рассказала в тот же вечер. Он знает - я никогда не лгала ему, поэтому поверил сразу. Спросил – и что же теперь? Решать тебе – ответила я ему, моё отношение ко всему этому ты знаешь. Как знаешь и то, что такого никогда в жизни со мной не повторится. Только мне было бы легче, если бы ты простил меня, независимо от того, останешься теперь со мной или нет. И муж ответил: о разрыве не может быть и речи, на тебя действительно нашло затмение. Ты слишком много пережила, успокойся сама, а я всё это постепенно в себе переварю. Ненависти у меня нет ни к тебе, ни к тому покойнику, глупо к покойнику ревновать. У нас двое детей, я люблю и их, и тебя. А эта горечь – она уйдёт со временем. Время всё лечит.
Сашу хоронили всем симфоническим оркестром. Его, оказалось, все там очень любили и знали о его слабом сердце. О том, что в последнее мгновение жизни он был с женщиной, все уже знали, и можно представить, что они говорили по её адресу. Я ничего этого не слышала, но муж ходил на похороны, хотя я и просила его не делать этого. А потом была и благодарна. Это – как закрыть последнюю страницу.
Но оказалось, у этой трагедии случилось продолжение, да ещё какое. Через пару недель я поняла, что беременна. Вначале, не могла в это поверить, ведь врачи сказали определённо: больше детей иметь не сможешь. Консультирующий врач беременности поразился и долго меня поздравлял. А я – как мне было сообщить об этом мужу? А после того, как сказала, долго потом тихо ночью плакала в подушку. Муж был категоричен: никаких абортов; мы, было, отчаялись, а этот музыкант вылечил тебя. Так что, будем ему благодарны за это, и ребёнка вырастим как своего, да он и есть свой.
Я ещё только ходила беременной, а в спину мне уже начали шушукаться. Кто-то знал о том, что детей я больше иметь не должна бы. Кто-то, возможно, видел меня в кафе с Сашей. Не знаю, но слушки поползли. А уж когда родила Сашеньку – как я благодарна мужу только за это имя! – и стала видна разница между детьми, долго потом чуть ли не в лицо «участливо» улыбались. Однако меня это совсем не заботило и не заботит. Вот, лишь бы здоровье у Сашеньки было, как у первых двух.
- Спасибо, что выслушали меня! Вы так помогли мне, даже не представляете – насколько! – Женщина с каким-то полувсхлипом порывисто взяла старика за руку.
Старик, давно уже выкуривший «плановый» запас своих сигарет, осторожно посмотрел на соседку, не плачет ли? Но глаза её были сухими.
«Характер, однако», с уважением подумал он.
- С мужем, как я понял, тоже на эту тему не разговариваете?
- Нет, конечно. Я ему только одно условие поставила, когда поняла, что он действительно простил меня, и что мы остаёмся вместе: никогда, ни при каких обстоятельствах на эту тему даже не намекать. А выговориться так хотелось! И не с кем! Мамы уже нет на свете, искренних подруг не было никогда. Спасибо вам. Мне теперь легче жить дальше будет.
- Да, я понимаю вас. Слушателя всегда по жизни не хватает, уж поверьте мне. Ну, а ваша история, оценки я ей давать, конечно, не буду. Да она вам и не нужна. Вы и сами с этим прекрасно справляетесь. Главное – дети, вон они какие у вас прекрасные. И с мужем, судя по всему, вы счастливы.
- Вы правы, мы с мужем очень гордимся детьми.
Женщина встала со скамейки, подозвала детей, и они неторопливо потянулись к выходу из парка.
«А всё же, она так и не ответила на мой последний вопрос, - подумал старик. – Счастлива ли она? Вряд ли. Ведь какой поначалу был счастливый брак, а вот надо же, страсть оказалась сильнее. Если бы не смерть, она бы ушла от мужа, наверняка. А как сложились бы потом отношения, когда чувства поутихли? Пожалуй, этот расклад оказался наиболее в её пользу. И она это понимает, похоже. Но помнит всё, и её это мучит. Что ж, каждый несёт свой крест».
И старик, наконец в покое, прикрыл свои красноватые веки.