/продолжение/
… прогулка Десятая (автономная)
Клавдия Петровна, прохаживаясь между рядов, дает проверочный диктант.
– Внимательно. Не торопитесь. Думайте. …сотрудники… …соучас[т]ники… … сотрапезники…
Тут же замечает, что одиноко сидящий «на Камчатке» написал сотрапездники.
– Рю-юша, а проверочное слово в последнем слове?..
Ристи мгновение подумал, коротко хмыкнул, буркнул себе под нос: «Надо же!» и исправил «е» на «и».
* * *
– Ты же, Ариститус!.. характер у тебя собачий! И претензии твои – невероятные!..
– Эт из кого цитата, Андрюша?
– Актеры, по-твоему, бездари, режиссеры – недоумки, а все вместе – еще и негодяи… И, заметь, не только из этого ряда!
– Вот. А это – уже твое. То есть – ты сказал.
– Ты… ты не… виляй! Скажи честно, ты себе сам бываешь хоть когда противен?!.. Нет, не так! Ты хоть раз вслух сказал, что не прав?! Хоть в чем-то? Малом?.. И честно, искренне?
– Тебе говорил. Много раз. И…
– Я – не в счет. От меня твоя дурь отскакивает. Сразу. Не обсохши. На твое несчастье, я у тебя один такой. Я о тех тебя спрашиваю, кого ты с садистским удовольствием… обижаешь, походя, не пропускаешь малейшего случая. Обижаешь… Это не то слово… Тебе по морде ни разу не съездили?! Раньше, когда я тебя еще не знал?!
– Еще чего. Пусть бы…
– Вооот! Совершенство хреново! Получал бы оборотки в юности еще, так, может… Да что я об тебя язык ломаю?!.. Уже четверть века! Горбатого… Это уж точно – про тебя! Вот сейчас – какого ты… на него наехал?! Ты что-то исправил? Ты хотел исправить? Ты надеялся… надеешься, что он будет у тебя спрашивать, как нужно?.. или совсем… уступит тебе режиссерский… пульт?! Или ты хотел передо мной покрасоваться… выдрючиться? Розан… прокисший! Так я же тебя… сто лет знаю… только в этом качестве!.. Вынудил. Прости! Выпросил. Что молчишь, гений мой недо… …развитый?..
– … Видишь ли, Жень… Ты не… Я… это… от… отчаяния... Может быть.
* * *
– Ххху-ты! Твою мать! Каждую пачку вскрываю – и матерюсь. Надо же! Так сложно было кому-то дотумкать до простого – сигареты в пачке должны быть фильтрами вниз! Вот, руки грязные, и вынужден мацать ими фильтры, а потом – в рот. Идиоты!
– А сахар нужно покупать головами и колоть самим – от этого бывают крошки, а крошки можно…
– Горьковский Бессеменов не такой дурак, как ты его сейчас изобразил. Он бы… Я всегда сразу переворачиваю их фильтрами вниз, а тут вот… Идем, вымоем руки и… Вась, тебе приходилось писать характеристики?
– Ну, да! Я ж начальник.
– Хо! А все начальники только тем и заняты. Я спрашиваю не о твоих подписях. Ты сам характеристики сочинял?
– Я как раз из тех идиотов, какие не подписывают того, что не сами сочинили.
– Ну, уж – врешь ведь. Да ладно. Значит, знаешь, что там да как.
– А чего это тебе занадобилось? Кому? Куда? И причем тут я?
– Скажи, Лёнь, вот что бы ты написал в характеристике мне?
– А ничего, Кирюша. Я, слава Богу, не твой, начальник. Чего ты тут на немазаных колесах развозишь?
– Нет, Федя, а все-таки, нашелся бы ты что-либо… внятное… толковое – обо мне?
– Да иди ты! Конечно бы, нашелся – зануда; не дурак, но с очень завышенной самооценкой; не пьет, но очень любит выпить; баб не любит, но они к нему липнут, а у него уже нет сил отказывать…
– Я серьезно, Костя. Мне нужна твоя рекомендация. В партию.
– Чего-о-о! В кккакую… партию?
– А ты знаешь еще какую-то?
– Но ты же!.. Ты же, Арист, прожженный… антисоветчик! Со стажем! А?..
– Ты сам меня звал. Лет пятнадцать назад. Идё-о-ом! Будешь иметь трибу-у-уну! Будешь вправлять мозги-и-и дубоголовым… Помнишь?
– Ну? Созрела ягодка-долгоспелка? Да кто тебя возьмет теперь?! В КГБ досье – с десяток томов…
– Понимаешь, Жора, я поверил Горби. Он хоть и тракторист колхозный, но у него же глаза человеческие… И говорит без бумажки, а иногда – и толковое. Это же… это же, в сравнении, – иллюзион высшего класса!.. А на Запад повез с собой не красоток безмозглых, не генералов со свиными рылами, – академиков… Велихова того же!..
– Мммда-а-а! Воистину – неисповедимы…
И – Кирилл вступил. Добыл рекомендации, все три – народ-то припартийный кукиши из карманов тогда уже чуть и повыпростал. На партсобрании голосов «за» тоже чуть превысило. На парткомиссии в горкоме было вышла заминка, да один из рекомендателей совсем наглость потерял и заявил, что если Ариста не возьмут, то и ему, рекомендателю, в партии этой делать нечего, и что с ним из нее выйдут еще три дюжины протестантов – и огласил список.
А через год ГКЧП пригекачепило. Только раз и довелось Аристу воспользоваться трибуной для вразумления заблудших. Жаркую свою речь он тогда закончил вопросом: «Вот вы… мы строим коммунизм. Ну, завтра или когда там – построим. Как бы и рай на земле. А дальше-то что? Ну! что?! Как там у нас – с непрерывным диалектическим развитием?» Ответа, естественно, не воспоследовало – одни матерщинные междометия.
Вечером того дня, когда маленькие серенькие лебедёшки никак не могли довершить свой веселенький танчик, Кирилл сказал себе: «Если до 9-ти завтрашнего утра моя партия не скажет своего грозного «Нет!» этим уродам, выйду из моей партии к… той самой матери!»
Его партия ничего не сказала. Арист вбросился в машину и в 9:05, пнув ногой дубовую дверь, влетел в апартаменты горкома, держа на отлете злющее заявление о выходе-с-отвращением. В здании витал сизый дымок, воняло горелой бумагой и чуть – серой. Клерки, измордованные ночным шабашем, уже не суетились.
Первого, которому Кирилл хотел сказать в с ё, не нашел. У туалета столкнулся с Третьим… третьей секрета… секретуткой. Ей и сунул под нос свое набумажное отвращение. Даже не глянув в лист, третья протянула ладонь в недоотмытой на ней саже и, глядя в стену, выдавила: «Билет!» Арист выворотил из кармана брюк огромный потный кукиш, сунул его в самый в нос партайгеноссин, бросился к двери, грохнул ею так, что с одного крюка слетела и стряхнула с себя облако пыли бархатная гардина… Выскочил на волю... На что?.. На куда?..
В сквере, сидя на скамейке, Кирилл жадно выкурил три сигареты подряд, а затем вынул из карма ручку и партбилет и на страничке, следующей за измаранной штампиками об уплате взносов, начертал: «Партстажа деда моего, отца и матери в сумме было 99 лет. С моим – у нас теперь 100. Славный позор! Простите, дети!»
* * *
Все было не так. То, что в райском саду Древом Познания Создатель назначил не яблоню, как принято заблуждаться очень уж многим, а смоковницу, фиговое дерево, инжир, теэну, если – на арамейском и иврите, это малое, незначительное заблуждение. А вот то, что Перволюди, негодники этакие, злостно нарушили взаправдашний запрет Всевершителя и за это поплатились – вот это… вот это!..
А на самом-то деле было как? Господь и сценарий весь сам накропал, и срежиссировал все сам, всю ту комитрагедию, и «Браво!» кричал, аплодируя… На то он и – Он!
Ему ж, Всевидцу, не кенарь с канарейкой бесплодные в саду за оградой нужны были, а именно те, кто б «работали в поте лица» и «в муках рожали». Вот Он и спровоцировал Адама-то с Евой той, как малых деток: «Не тронь, Микитка, утюга – обожжешься!» И что – Микитка? Вот и Адамчик с Хавушей попались. И не будь того Божьего Промысла, мы б о них так ничего бы и не знали. Бы. Нас бы, попросту...
Надо же!
/продолжение воспоследует/