Ари
Вверх... вни-и-з,
Вверх... вни-и-з.
Верх – низ.
Верх – низ...
"Остановите! ... Остановитесь! "
Вверх...
"Щелочку поправим, попра-а-а-вим… Щелюсечку!", - губы почти каса¬лись синюшной, состарившейся древесной плоти и поэтому здесь нужно быть особенно осторожным. Во-первых, нечего орать, а во-вторых,… нам не хватало только занозы.
Ари осторожно потрогал пальцем край доски на уровне глаз, так, что очень приближенный его кончик показался на миг даже более интересным.
Безымянный. С левой руки…
Длинненький ноготок, свернутый желобком почти в трубочку, мутно отливал словно процарапанным вдоль, лоснящимся, крыжовенным бликом. Пересекавшим и частично скрадывавшим границу перехода от белесой «чечевички» основания к черному, заметно выступающему краю.
Многое можно увидеть, приблизив вплотную. А смотреть...
Это Ари умел.
Подолгу, не отрываясь…
В те моменты, когда, кажется, нельзя пошевельнуть даже веком. И почти не дышать. Когда «стучит» только мысль.
Черное здесь нехорошо! Этот.... опять заметит
Земля!
И догадается…
«Этим» в его мыслях именуется отчим. Второй муж матери…
Ари старательно, с выворачиванием руки, прошелся острой вершинкой зуба под ногтем и сплюнул солоновато скользкий катышек.
Что б он сдох!
Сволочь, сволочь, сволочь…
Заводясь в подсознательном экстазе, он до боли уперся лбом в ребро деревянной планки перед собой и конвульсивно передернул плечами. Потом еще, и еще раз. Как это в придуманном все получается в сласть!
Справа! И слева… и снизу, под дых!
И ногами…
Он даже чуть слышно застонал. От удовольствия. На вершинах фантазий он потом еще и ссал на жертву. Так, чтоб по лицу, через глаза, через рот…
Переполняя.
Сейчас не вышло.
Она! Все ве-ерно подмечено, давай-давай…
За стенкой скрипнула и захлопнулась дверь.
Там!
И, значит, все!
Ни даже… волосок…
Лишь мерное сползание к цели. Как сталактит, миллиметр в столетие… Он умеет не торопиться.
Перетекая от нетерпения в мешки под глазами.
Ли-иза! Лизочек…
С платьица и начнем…
Смотреть в столь низко расположенную щелку было не очень удобно, зато никто из случайно проходящих мимо не заметит. Да и что сюда глядеть - щель между сараем и летним душем никому не нужна. А тут еще и досок вон каких-то … понапихали.
Свету бы там, внутри побольше… и дырочку.
Вообще-то он любил, чтобы это было не торопясь, летом – разве «кайф»? Подол через голову и готово! Зимой иное дело. И кожа нежнее… распаренная под одеждой. Пухло розовая... Не здесь, конечно, в закутке из нестроганных досок, и потому сложнее.
Ага, вот там еще посмотри… вот-вот, посильнее!
Ха-ха! И как? Не подкисливает?
От пальчиков?
Чем-то душненьким…
Сюда бы уж хоть ладошку-то…
К щели…
Ари сощурился, внутренне вытягиваясь в струнку.
Да не крутись же ты, с - сука!
Чем-то там загрохотав, Лизка на несколько секунд вообще исчезла из поля зрения. Наверное, это было кстати. Можно нормально вдохнуть и устроить глаз поудобнее.
Ну же!…
Журчанье воды, оцинкованный таз, табуретка… в мелкий цветочек какая-то ткань, зеркало…
Ну, ничего ведь...
Абсолютно! Ну, хоть бы что-то!
Где она, эта ваша прелесть? Ничего! Ну, ни капли, ни пол чуть-чуть…
Безгубая кривота и только?…
Как рыбья, что-то жующая пасть...
Станочек безопасного лезвия своим мельтешением туда-сюда просто раздражал. Как и ее пальцы. Красноватая кожа во влажной глубине под ними обещала кровь. Ее хотелось и, может быть, (что обиднее всего) она даже была… просто сметаемая чернотой пластика вместе с пеной.
Скривившись ото лба до подбородка, Ари с силой, почти раздавливая их, закрыл глаза. Невольно припоминая....
"Кисляк! Мерзкий кисляк!" Она ведь так…
Зажимая ноздри…
Сегодня её выпад, особенно задел. Он ведь толком и войти-то еще в дом не успел. И, потом...
Её платье, белое в синий цветочек...
Неплохо выглядело.
"Кисляк!" ...
Даже вспоминать... невыносимо.
Такая же! Такая же сволочь, как «этот»!
Дочь ведь!
Не удержавшись, Ари скрипнул зубами и, тотчас, едва ли не всей кожей, почувствовал, что там, за стенкой, притихли.
Неужели…
Сердце, сразу ёкнув, почти остановилось.
Вместе со всем остальным.
Сжимаясь в комочек!
В пылинку!
В ничто! В тончайшую тень...
Даже мысль, затаившись, прильнула к самой стене.
Шершаво серой.
Секунды....
Одна за другой, одна за другой…
Все более частя и сливаясь в непрерывно истошный писк. Попавшей в паутину мушки.
А мушка-то, вон! Смотри чуть левее.
Попалась!
Чуть дернувшись, взгляд выловил деловито снующего паучка и застыл. Прилипая. Не в силах уже оторваться. Есть гипнотическая завороженность в наблюдении приближающегося конца
И деревенеющие секунды...
Не вы-ышло...
Пора!
На одном дыхании, цепляясь за ветки и корявый ствол терна, умудрившегося прорасти именно здесь, в пространстве между стен, Ари тотчас бесшумно скользнул наверх и... тихонечко распластался по крыше сарая.
Будут ожоги…
Теперь можно было перевести дух…
И собраться с мыслями.
Царапины, ожоги - ерунда! Как миленько я все-таки устроен…
В такую щель…
И кошке-то... не вдруг, теперь….
Ни звука....
Ари еще плотнее прижался к позеленевшему шиферу и затих.
Так уж стараться, может быть, сейчас и не стоило. Широченная, беспорядочно заваленная по краям всяческим хламом, почти горизонтальная крыша надежно прятала свою середину. Это... просто привычка. Вжиматься, впитываться, не затенять...
От тени бы, кстати, он сейчас не отказался. И даже не потому, что жжет под ним, а потому, что светит. Это не для его кожи.
Не переносит.
От того ли, что тонкая, или из-за цвета, бледно-коричневого, кажущегося, порой, просто грязным? Не известно. А только не терпит и все. Сразу нездорово краснея, вспухая на глазах, а позднее и с нестерпимым зудом шелушась..
Голым он, конечно, не был, но и впопыхах съехавшей до колена штанины выцветшего, в который уже раз им ушитого с боков и подрезанного снизу растянутого трико с широковатым вырезом такой же по новизне футболки вполне хватало.
"Ари? Гаденыш? Как ты достал... Пришибу, щусенка!".
Лизкин голос раздался совсем рядом, откуда-то снизу, но он даже не пытался понять, откуда точно. Странное состояние, вдруг овладевшее им, сладко затягивало. Подумалось, что это совсем даже и не к нему. Ведь зовут его Аристарх и никакого Ари он просто не знает. Может и есть такой? Где-нибудь далеко... Вон там, может быть, много дальше, в тех домах, за висящим под веткой шариком абрикоса.
Там ведь где-то дорога? И Станция...
Это слово почему-то просто повисло в сознании. Как будто звеня. А еще в нем мерещилось какая-то раздвоенность: короткое основное, пусть и несколько странное, слово и эхо совершенно другого...
Надо сходить...
Поразило даже это. Как-то само по себе пришедшее на ум. Абсолютной простотой и размеренностью...
А и впрямь... я ведь не был там ни разу...
Застучавшая по крыше, видимо, брошенная в него горсть щебенки тоже показалась забавной.
Ари спустился немного позже. Когда рядом все стихло. Или самую малость до того. В любом случае, звук окончательно глохнущего мотора и лязг гаражных ворот он услышал уже почти «у себя». С бухающей дробью в голове и тяжестью под бровями.
Ему двадцать девять! И минуло больше недели назад!
Он это осознал как-то сразу, лишь только послышался шум подъезжающей с улицы машины... Даже поднятый с тропинки Лизкин пакет, почему-то оставленный ею, ни мало не отвлек.
Июль ведь! Почти середина...
Цифра показалась невероятной! Такого просто не может быть! Но... «Он», (иначе Ари родного брата не называл – много чести...), говорил ей, что «На двацульник» обязательно будет. Всем табором...
Лизке – двадцать! И, значит... мне – двадцать девять!
"Двадцать девять!", - застучало в мозг с частотой перебежек.
От угла сарая к кусту смородины, От нее к винограду «У прохода». Оттуда к проржавевшей решетке птичника... Если бы не ярко желтый кулек даже внимательный взгляд постороннего вряд ли что-нибудь заметил. Ну, качнется где-нибудь ветка или, покажется, что птица вспорхнула с земли… Вот и все
Ари знает здесь каждую ложбинку.
А вот и покосившийся штакетник! Калитка, собственно, много дальше. А здесь – просто лаз сквозь него. В просвет между реек. На протоптанную за ним у самой земли тропинку. Петляющую в зарослях сорняка.
Одно движение и там! Только....
Ну, зачем?...
Вверх... вни-и-з,
Вверх... вни-и-з.
Верх – низ.
Верх – низ...
"О-о-о-станови-и! "...
Он к этому, впрочем, уже привык, время было...
К рваному мельтешению зелени, вспышек света и темноты. К орущему в том же подсознании голосу, к, пусть и кратковременной, но пронзительной боли. Такое с ним бывает, когда заведешься...
Как же хочется оглянуться!
А вот тоски такой еще не случалась.
Ари сделал последний рывок и скользнул в лаз, толком не заметив как, за что-то зацепившись, надорвался кулек и его путь обозначил, оставшись у забора, жгут шелковисто бирюзовой ткани.
По поводу восприятия цвета, впрочем...
Сейчас у него были проблемы. То ли из-за подобия проступивших слез, то ли из-за нежелания что-либо видеть вообще.
Черно серыми казались не только земля, не только застрявшие и перемешанные в ней фрагменты каких-то сучьев, комков прошлогодней листвы, чего-то непонятного еще, но и небо из-под насупленного лба, и трава, и цветочки сурепки. И обычно ярко красная капелька ползущего по листочку жучка в черных точках, и пестренький конфетный фантик, застрявший в сушняке, и…
Все остальное.
В таких же тонах, как и маячащая впереди приземистая хатенка, беспорядочно обвитая плющом. Она все ближе.
Ах, если б не музыка...
Не оглянулся б...
Не буду и все. Не позволю!
Но, сколько б, порою, себе не тверди, сколько не повторяй, как заклинание - не выходит.
С Ари сейчас было именно так. Не получалось. Не получалось настроиться, как обычно.
Не выходи-и-ло!
Не возникало торжество отреченья и собственная позабытость всеми не грела, как всегда. Все, конечно же, разъедающим там у них ядовитым дымком, пусть не сразу, но обязательно отравляющим все.
И он... не выдержал.
Уже просто волоча свой кулек по земле, он обернулся.
Сквозь тенеты отставших в движеньи волос и чего-то еще…
Обиженно замирая.
Там, за этой мишурой, за реденьким частоколом забора, отделявшего участок «стариков» от основного, за стволами и ветками сада сразу за ним, за вывешенными на плетень еще дальше цветастыми половиками… было весело.
Ари различил свою мать… с кем-то из внуков на руках (поглазеть на зверька...) и… «этого», и нарядную Лизку, и… ненавистного «его». Сидящего сейчас у крыльца.
Старший брат…
Едва ли не в первый раз мысленно поставленные рядом слова, наконец-то, все вернули на место. Затмевая нервной пеленой глаза и каждую клеточку организма.
Он еще не знает про канистры! Х-ха! Но узнает…
Узнает, узнает!
Замков … понавешал…
Приду-урок!
Вот оно, вот оно! Удалось! И дом скачками метнулся навстречу. Растрепанные волосенки трепыхались из стороны в сторону, словно пытаясь избавиться от настигающего ярко желтого пятна за плечами. А вот и дверь…
Ошершавившая от бесчисленных подкрасок, от непогоды, от неистребимого древесного жучья, от толчков и ударов, от обиды за все. Она и сейчас успела только испуганно взвизгнуть, пропуская вовнутрь, и, недослушанная, яростно пнулась обратно, подпираемая сзади липким на ощупь засовом.
Оказавшись в доме, Ари без промедления миновал подслеповато освещенную и загромождено обставленную кухню с растрескавшимся потолком, и, коснувшись сдвинутой в одну сторону и давно потерявшей цвет дверной занавески, прошел в коридорчик без окон. В проеме, начинавшемся после небольшого простенка справа, показался круглый стол у окна, застеленный свисающей почти до самого пола тяжелой и темной, должно быть некогда бархатной, скатертью и диван.
Огромный, облокотившийся о стену. С продавлено круглыми подушками-валиками по бокам и измято откинутым к середине, подшитым чем-то пестреньким изнутри, крупно стеганым одеялом. На открывавшейся, пропылено серой простыне полураскрытые и какие-то потухшие очки.
Ари впрочем, кажется, смотрел просто в окно. С давно засохшим кустом герани в высокой, металлической банке. Или куда-то рядом...
Она хоть не рыскала глазами по углам... как «этот». И не делала вид, что не замечает...
Как мать...
Это он о старухе, вынесенной отсюда два года назад. Деда пережила, кажется, лет на пять... Бабушка.
Ари перевел взгляд на потолок. Невысокий и тоже, словно осунувшийся. С тряпичным, разлапистым абажуром вокруг, он не помнит с каких пор, сиротливо опустевшего патрона. Его комнатка напротив.
Туда он даже не взглянул, со вздохом проходя вперед. На миг затемненный закуток впереди слегка осветился и опять померк, словно прислушиваясь к звуку опускаемого там, за последней дверью, тяжелого крючка и замирая.
Пришел хозяин.
Странный он, этот хозяин. Ну, чего запираться? В пустом доме? Здесь нет даже мышей... боятся чего-то. И вообще....
Ни света там толком, ни обстановки. Полки, полки, полки... Крохотный, откидной столик под окошком в самом верху, рыжая клеенка, огарок свечи... Ниша, где, впрочем, можно даже прилечь и...
Считай, что все.
Как давно он, однако, это не доставал...
Сидя на полу, Ари погладил дерматиновый верх старомодно угловатого чемодана, вынутого из-под лежака. В местах касания рукой на нем проступил настоящий цвет. Красно-коричневый, но он, торопливо открывая крышку, этого, кажется, и не отметил.
Что там еще? Ах, ну да... Это же было лучшее время!
Два года!
Ари поднял лежащий сверху блестящий лоток для стерилизации медицинских инструментов. Из полированной нержавейки и...
Вон там, за связкой ключей!
...стеклянно матовый цилиндрик небольшого шприца для инъекций..
Помнишь ведь? Белоснежная палата, высокая, и тоже белая постель! И врач к тебе: "Ну-с, молодой человек?" А тебе-то отроду пять с небольшим... Медсестра тоже... тетя Валя, кажется? Старенькая... сиделкой была. Даже пела вам!
А это что?
Неужели? …
Ари смахнул рукой какую-то мелочь и вынул продолговатый кошелек. Явно женский, с металлическими шариками уже облезшей застежки..
Он!
Не забыл ведь тогдашний переполох? Да…
Цело хоть?
Веер вывалившихся купюр почти бесшумно щекотнул по руке. Желтые рубли и красные десятки...
Сумма приличная! Не даром, мать потом едва откачали... Помогал ведь искать? Ну-ну... не дрейфь! Так ей и надо...
И даже отвертка здесь?
Тогда такие были в редкость! С прозрачной, как янтарь, просто, словно светящейся рукояткой! И держится, как влитая! Не пропала, значит?
И брючина? Та самая?
Новенькие «Levi`s» за сумасшедшие, помниться, деньги! ...
Не удержался? И просто ножом? Понятно...
«Он» здорово тебя покатал в свое время... Проклятые качели!
Ах, если бы не они…
Здесь зато... метался, как вепрь!
А бить тебя тогда уже было нельзя...
Все стронулось вспять. И теперь ты едва достаешь до дверной рукояти...
"А они? А они-и-и! ..."
Ари судорожно зашарил обеими руками в содержимом чемодана, что-то случайно вываливая через край, а что-то и просто отбрасывая прочь. Часики, желтая гильза, зажигалка, брелок, блокнот...
"А... они...", - из сжатого, дрожащего кулачка, поднесенного к самим глазам, выглядывала пластмассовая головка крохотной, девчоночьей куколки.
Его лицо исказила гримаса. С выкатывающимися наружу глазами и раскрытым до обнаженности бугристо малиновых десен несоразмерно большим и странно смеющимся ртом. Он задыхался.
Внезапно, какая-то дикая мысль прорезала обезумевший взгляд и Ари, чуть распрямляясь, стал медленно поворачиваться назад. При этом и глаза, и рот его, опережая движение, исказились еще больше, а куколка... просто выскользнула из руки.
Валясь почти на бок в попытке дотянуться, он с силой дернул к себе оставленный у входа кулек и тут же, в сумятице нервозных движений, вывалил его содержимое на пол.
Кучка женского белья, расческа, полупрозрачная сумочка на ремешке, надорванный пухлый пакет из мягкой бумаги…
"А они-то? А сами? Чистю-у-ли!", - почти завыл Ари, закатывая глаза и брезгливо выхватывая пальцами что-то плотно свернутое там, в розовый комочек.
Разворачиваясь, потянутый за какие-то лямочки треугольный лоскутик полупрозрачной ткани с подкладкой беспомощно повис в его дрожащей руке на уровне лица.
Ари захохотал, тряся им перед собой и раскачивая. Потом, вдруг, опрокинулся на спину и закатался из стороны в сторону. Лоскутик плясал над ним, то, опускаясь на лицо, прижимаемый обеими руками, то вновь взлетая к потолку, а Ари визжал и сучил ногами.
Когда раздался первый стук во входную дверь и послышались голоса, он уже просто рвал его зубами, с силой протягивая ткань сквозь их стиснутый и неровно желтеющий ряд.
Шум, впрочем, не замедлил подействовать. Ари ухмыльнулся, как-то сразу обмяк, пространно глядя в потолок и наотмашь раскинув руки. Это продолжалось не долго.
Почти сразу застучали какой-то палкой и в окно.
Потом был глухой удар и надрывистый скрип, и крики, и топот в доме, и первый лязг над головой неподдающегося крючка.
"Быстро ты... - Ари звонко хохотнул в потолок, вытягивая жилистый подбородок и подбирая остро согнутые в локтях и как будто дрожащие руки, - среагировал! А на качельках покачаться, как я не хочешь?".
Его услышали, судя по стихшей на миг возне за дверью.
"Открой!", - голос отчима сдавленно захрипел в замочную скважину, но Ари его уже толком не слышал. Нужно было спешить.
Не выпуская шнурка из рук и тяжело озираясь, он торопливо уползал под стол. За свисающий с него клеенчатый полог.
Только, коснувшись головою плинтуса у стены, он позволил себе оглянуться. Вскидывая голову над плечом и на мгновение замирая. Потом грузно, с сопеньем протиснулся в щель у самого пола и, чуть повозившись в тесноте, двинулся дальше, окончательно сливаясь с чернотою.
Его долго искали.
Но не нашли. Перевернув все, что можно. Под почерневшей фанеркой в углу открылась неглубокая, уходящая в бок нора со стертой и погнутой столовой ложкой на дне. Туда бы не залез и младенец. К ложке кто-то в сердцах тогда добавил и с трудом вытащенную из-под плинтуса тряпицу.
Потом все ушли.
И стало почти тихо...
С признательностью…
г. Волгодонск, 21.11.08
