/продолжение возобновлено/
… прогулка Восьмая (автономная)
– Стою я в кулисе – жду реплики на свой выход. А на сцене что-то… Как ты точишь?! Кто же так?!.. Нет! Ну, точно – руки не из того места… Дай сюда! – Кирилл чуть ли не вырвал из рук Виталия нож и оселок и… стал показательно вжикать по обломку наждачного круга.
– Ну! И я же – так же, – почти возмутился Виталий, видя, что Арист проделывает абсолютно те же движения. Может, чуть только ловчее и быстрей.
– Да?!.. Смотри! Вперед – правой плоскостью и под углом в пятнадцать градусов, назад – то же самое, но левой. Туда – сюда! Туда – сюда…
– Кир! Ты зануда – других таких не сыскать!
– А ты, Таль… а вы все ни хрена не умеете, как следует!..
– Ну да! Я, пожалуй, и задницу подтираю не как следует. Покажешь?!..
Когда Ариста, наконец, поперли из театра за «антисоветчину» после множества «наездов» за подобные же мысли и деяния, когда и он сам уже не хотел, не мог, как ему тогда казалось, больше оставаться на плаву в мутном болоте провинциальной «култур-мултур», взял его на завод симпатизировавший ему главный инженер… учеником токаря.
Начальник получил выговор по «партийной линии» за нарушение негласного правила – не брать на рабочие должности интеллигентов, а особенно – с вредоносным образом мышления. А Кирилл уже через полгода не только завершил свое ученичество, но и получил довольно высокий – пятый квалификационный разряд. Работа, как и на всяком советском предприятии того времени, протекала в рваном темпо-ритме – то ее, работы, нет почти вовсе, то аврал с запредельными нагрузками оборудования и сверхурочными вкалываниями «гегемона» «за ту же зарплату» и щадящими премиальными.
И стал Арист, в сободное от перевыполнения «встречных планов» время, производить из щедрых отходов государственных материалов «левую» продукцию – латунные, бронзовые, стальные (только из «нержавейки»!), эбонитовые и деревянные (только «красного дерева»!) подсвечники, канделябры, рамки под фотографии и другие изоминиатюры. Нет, это не был подпольный бизнес советского периода – не имел такой жилки-струнки наш мастер. Кирилл одаривал родственников, друзей, знакомых и малознакомых изделиями своих рук и требовал восхищения своим мастерством, настаивая на внимании осчастливленных к должным поразить их всех деталям, оттенкам, нюансам – обводкам, рискам, шлифовке, точности примыкания составляющих… Одаренные и восхищались, раз надо, хотя их радовал уже сам факт получения единственной в своем роде вещицы. Через год-полтора все имели по нескольку Кирилловых шедевров.
Эра канделябров сошла на нет, закончилась. Арист настолько освоился на заводе, что стал вслух отмечать неурядицы, пакости, головотяпство, что диким цветом буйствовало вокруг, – то многое, что делалось не «как следует». И задумал он с Валей Марцевичем, свободным к тому времени художником-кинооператором, снять фильм о заводских безобразиях. Название пришло сразу – ДЫРА. Сюжеты парили в воздухе и буквально валялись под ногами. Завод имел образцово-показательную проходную – с электронным слежением, звероподобными дядьками в униформе и кудлатыми, с человечьими глазами псами.
А в пятикилометровом заборе, окаймлявшем территорию завода, в полутора десятках «там и сям» зияли рукотворные дыры. И через эти дыры… текла жизнь… туда и обратно: хиляли с работы и заявлялись на нее, родную, в любое время; являлись и убирались посетители всех мастей, при этом, убирались чаще всего, что-либо нужное в личном хозяйстве прихватив («хозяева», конечно же, прихватывали чаще и больше «гостей»); спацкурьеры гоняли, когда было надо, а надо было всегда, за портвешком и водочкой…
Были «дыры» и прям на территории завода, прям в его цехах. Так, в родном Аристовом токарном меж рядами станков стояли во множестве контейнеры на колесиках, в которые сбрасывались некондиционные, бракованные изделия токарного же производства. В авральные периоды и предпраздничные вахты особо коммунистического труда вместимости «брачных» контейнеров оказывалось маловато, и брак-продукция вываливалась на пол из переполненных… Вот все это, с позиций самого социалистического реализма, под бодрящую стукофонию советских маршей, и сняли Кирилл и Валентин. Только в одном моменте позволили себе наши художники отступление от правды – на глянцево-зеленых боках тех контейнеров «по жизни» ничего не значилось, и Кирилл, очень во всем заботящийся о том, чтобы все было понятно и завзятому дураку, под вырезанный заводским художником трафарет отштамповал красным по зеленому «БРАК» на всех контейнерах…
В общем и целом, фильм снимался почти открыто, и презентпоказ был почти открытым, а вот скандал вышел безо всяких «почти» – и в высоких заводских кругах, и несколько шире. Была попытка «запретить демонстрацию на все времена», а Третий секретарь горкома блеснул эрудицией и предложил «смыть пленку». Но времена были уже несколько не те, и даже Арист почти не пострадал, его сослали… в заводскую лабораторию – там все блистало чистотой, сияло белизной и там не было брачных контейнеров. А Кирилл там был единственным токарем, точил экспериментальные детали, то есть – детали из различных материалов, которые здесь же и испытывали – на сжатие, на растяжение, на разрыв… Работа – по высшему, седьмому разряду, которую Арист выполнял с блеском – иначе ему принципы не позволяли, – а получал за нее по своему пятому – в этом и была фишка наказания.
Освоившись на новом месте и имея и здесь массу свободного производственного времени, Арист смастерил бокс для подводной съемки – под кинокамеру Вали Марцевича, выточил комплект шахматных фигур с тяжелыми магнитными вставками и на стальном листе воспроизвел шахматную доску. И, облачившись втроем – прихватили с собой в качестве оператора жену Вали, Нину, – в легкие водолазные снаряжения, сняли они фрагменты шахматной партии на дне озера Свента, в интерьере водорослей, камышей и любопытствующей стайки шелешпёров. Скандала теперь не было, пленку с фильмом не «смыли», на двух кинофестивалях фильм «Всюду жизнь» получил высшие награды…
– Ну, и жду я реплики на свой выход. А Юрка Цаулинь ее не говорит. С большого бодуна – лопочет какую-то чушь, а нужных мне слов... А я, рассвирепев вдрызг, сказал себе: «Не скажет – не выйду!» А он продолжает чушь буровить. Помреж рычит шепотом: «Выходи! Выходи!..», пытался меня вытолкнуть – я ему чуть в глаз не дал. А Юрка не говорит нужного мне «Вот так вот!», хоть стреляй в него. Я повернулся… и ушел в гримерку.
– И что?
– Дали занавес.
/продолжение будет/