2000 год. Январь
Первый день. Суббота
Одномоментный грохот почти упорядоченного фейерверка на площади, перекрывающие его вопли невидимого мною многолюдья и зарево над деревьями и зданиями, какого я не помню со времени последней войны, возвестили приход нового года и в наш город…
Погода не мешала ликованию — выпавший в этот день легкий снежок подбелил тот, что лежал уже недели две и посерел, темпе-ратура близкая к нулю, полное безветрие. Последнее обстоятельство несколько подпортило атмосферу на сквере — едкие газы от взорванных петард осели вокруг меня. Но кроме меня здесь дискомфорта никто не ощутил. Сосна, моя подружка, оказалась выше этого безобразия. Я же чихнула беззвучно и… забалдела…
И почувствовала на левом своем колене осторожную тяжесть легкого девичьего зада…
Какой негодяй! Какой… Я так была уверена в его порядочности… И она тоже… Подруга! Только хихикает… Все! К ним не вернусь!.. На этой мысли девушка встала, оставив мне облачко смеси запахов чистого тела и простеньких духов. Чтобы я еще… Силуэт ее растаял в тускло-оранжевом свечении скверных фонарей. Раньше девушку на сквере я не видела…
Хлопки и взрывы на площади вновь стали разрозненными, нестройными. Зазвучала ядреная музыка. И отдельные крики в микрофон, в многоголосый сырой воздух: «Ельцин! Сла-ва Ель-цину! Е-ельци-ин! Е-е-ельци-и-ин! Ель…»…
И что им дался Ельцин? Ну подал в отставку. Так это ж за горами, за кордонами. Обидно, скажем, нашему мэру. Он им, нынешним горлопанам, и дороги! и мосты! и ледовый дворец прямо к новому году! и то! и се! А они — «Ельцин!» Обидно, должно быть.
Сразу за Центральным Общественным Туалетом, что в правом от меня углу сквера (еще один подарок мэра неблагодарным горожанам), на улице, примыкающей к площади Единения, загорелся вдруг белый «опель». Часть гуляющих на площади у Главной Елки тут же превратилась в зевак у горящей машины. Примчалась пожарная команда, благо пожарная часть — в семидесяти шагах от моей подруги Сосны. Горящий двигатель залили белоснежной пеной. Пена сползла, и на капоте обозначилась черная дыра величиной с канализационный люк. Хозяин «опеля» потерянно заглядывал сквозь дыру в моторный отсек…
На правое мое колено опустился крепкий зад молодого человека. Пахнуло тоской одиночества. ...Ну новый. Ну двухтысячный. Ну и что!.. А потом — две тысячи первый… А потом… последний… И врут, врут… Себе — прежде всего… Симулируют радость, веселье… А в глазах у всех тоска… Встал тяжело, тяжело повернулся туда-сюда, пошел, сутулясь. Запрусь, телефон отключу… И его я видела впервые.
К рассвету голоса и звуки стихли. Утомившийся город тяжко спал.
С разных концов сквера появились первые завсегдатаи — две одинокие женщины с собачками. Хозяйки еще не сошлись на диагональной дорожке, а их подопечные уже обнюхали друг друга и принялись друг другу себя демонстрировать. Кобелек-пуделек Жоржик сказал: «Сейчас она увидит. Сейчас!» Обежал шустро вокруг сучонки, подкатился к фонарному столбу, значительно глянул на сучонку, дождался ее внимательного взгляда и молодецки резко вскинул правую заднюю лапку. И… не рассчитал — неловко опрокинулся на спину, перекатился, встал на все четыре… Сучонка-пуделек Алиса, жалеючи самолюбие кавалера, отвернулась, сказав для себя: «Дурашка! Ты и так мне нравишь-ся!» Кобелек же расценил ее движение как выражение презрения и, не отряхнувшись, затрусил в сторону…
Город просыпался. Загрохотали трамваи. Из форточек потекли запахи перестоявшей на столах еды. Вновь я ощущала разновеликую тяжесть задов на своих коленях, месиво голосов и мыслей о том, кто что ел и пил в новогодних застольях…
Второй день. Воскресенье
К часу-двум ночи в окнах окрестных жилых домов света было наполовину меньше, чем в прошлую, первую. То есть половина народу еще допразднововала, а другая… Как-то, лет двадцать пять-тридцать тому обратно, сидела со мной дама. Читала Андрея Платонова. И я с ней. Кое-что. «В городе бесчинствовали собаки, а люди, наверное, тихо размножались» — вспомнилось сейчас.
У нас нынче собаки не лаяли.
Медленно продефилировали Савва Павлович Скворцов, главный специалист по компьютерной технике университета, и Хазаров Константин Михайлович, учитель, психолог и т.д., который не прочь называться Князем, но об этом как-нибудь потом.
—… Палыч, и как, у твоих умнющих машин крыша не съехала при переходе на двухтысячный?
—Брось ты! Все это туфта была.
—Так была или оказалась?
—Если честно, у меня лично сомнения были до конца. Я дежурил у машин. Взмок, пока решился включить одну после двенадцати. Зажмурился даже, прежде чем глянуть на экран. А ко-гда… 01.01.2000... — чуть не до потолка подпрыгнул. А вот в Германии шустрые парни создали фирмочку и три года втюхивали бюргерам якобы защитные программы и чипы. Совали их везде: в микроволновки, стиральные машины, телевизоры, может, и в унитазы… Кучу денег…
К вечерним сумеркам ощутимо потеплело, поднялся довольно густой туман. Уличные и скверные фонари превратились в гигантские одуванчики - одуваны. На совсем отсыревшие мои колени никто не присел. Мысли прохожих были загружены стрем-лением скорее добраться под крыши, к теплу…
/продолжение воспоследует непременно/