Идя к Нелли, Миронов едва не печатал шаг. Разговор предстоял, без преувеличения, судьбоносный: от его результата зависело, скольких мироновских подчиненных успеет покалечить Монгол, пока не получит мешок на голову. Поэтому Миронов настраивал себя на самый решительный лад и готовился к бескомпромиссному отстаиванию своей позиции. Позиция заключалась в следующем: делайте, что хотите, решайте свои проблемы, как хотите, но гробить своих людей Миронов больше не даст. Пока эта, мать ее и перемать, драная подстилка ворочала своими мозгами размером с чупа-чупс, Монгол уже успел «отметиться» на Петроградке. В этот раз, правда, никого не убил, но лицевые кости у Игоря теперь похожи на конструктор «лего». И почему этот чокнутый Кан не остался на контракте? Вот было бы приобретение для родимой армии. Это ж натуральный киборг-убийца. «Универсальный солдат» нервно курит в сторонке…
- Сергей Николаич, не надо больше никого ловить, - вместо приветствия выдала Нелли.
Миронов опешил на мгновение, потом решил, что с чупа-чупсом он, пожалуй, погорячился. Кивнул на телефон:
- Разрешите?
Нелли царственно кивнула в ответ.
- Сергей, отзови всех ребят из города, - приказал Миронов снявшему трубку Кошкину. А про себя порадовался, что не пришлось подключать кошкинские знания и навыки к поимке Монгола. Все-таки они дружили, хоть и своеобразно…
Миронов повернулся к Нелли. Неужели она его только за этим пред светлы очи выдернула?
- А к вам, Сергей Николаич, у меня поручение конфиденциального характера.
Ну так и есть. Миронов напрягся. Фраза «поручение конфиденциального характера» имела вполне определенный устойчивый смысл. Если Нелли сейчас зарядит его разделаться с Монголом, она будет послана так далеко, что не дойдет дотуда. Нашла Рэмбо…
Но Нелли протянула Миронову небольшой листочек бумаги. Десять цифр в верхней строчке – номер телефона. Восемь внизу… кхм.
- Позвоните, Сергей Николаич, сегодня. Не мешкайте. Вас свяжут с человеком, который решит все проблемы.
Тут бы и расслабиться, но Миронов забеспокоился еще сильнее. Интуиция у него была неважнецкая, но даже она криком кричала, что дело не просто нечисто, а явственно пахнет керосином.
Миронов выразительно посмотрел на Нелли. Та усмехнулась:
- Понимаю. Позвоните. Вам скажут, что делать вот с этим, - по столу скользнул тоненький белый конверт. – Кличка «Монгол» вам о чем-нибудь говорит?
Миронов сел. Нет, это ерунда какая-то. Так не бывает. А если и бывает, то лишь в дурацких штатовских боевиках.
Нелли явно была удивлена мироновской реакцией.
- Сергей Николаич, у вас есть какие-то вопросы?
- Есть, - если голос может быть остолбенелым, то у Миронова он был именно такой. – А вам-то самой эта кличка о чем-нибудь говорит?
- Перестаньте, Сергей Николаич. Мы с вами оба прекрасно знаем, кто такой Монгол. Киллер. Снайпер, если угодно. Не стройте из себя святошу. Вам все понятно, я надеюсь?
Чего уж тут непонятного. Нелли хочет заказать Кана киллеру по кличке Монгол. Миронов невесело усмехнулся, представив, как Монгол получает аванс и пускает себе пулю в лоб.
- Нелли Викторовна… Монгол не сможет выполнить ваш заказ.
- Это еще почему? С чего вы взяли?
- С того, что я знаю его имя.
Нелли вопросительно подняла бровь.
- Его зовут Чингиз Кан.
Явившись утром на истфак, Стеф прямиком угодила в празднование дня рождения Марата. Празднование это в вялотекущем режиме длилось безостановочно: во время лекций под столами тихо плыли пластиковые стаканчики, а в перерывах откупоривались бутылки и засылались гонцы «за ещем». Поэтому добрая половина истфаковского населения несколько неуверенно держалась на ногах, и к последней паре с трудом находила аудитории.
Памятуя о предстоящем дне рождения Дзена, Аня особенно не налегала на алкоголь, и за весь день выпила всего пару бутылок пива. Чингиз предупредил, что у Дзена пьянка будет безобразнейшая, и Стеф не хотела являться туда уже в «раскладном» виде. Тем более, она собиралась бдительно следить, чтобы Чингиз сам не налакался в дупель – еще не хватало его потом на себе до дому волочить. К тому же, без него было как-то скучновато. Аня за несколько дней успела привыкнуть к его веселому вниманию, и чувство некоторой пустоты рядом слегка портило настроение. Но Чингиз еще вчера вечером уехал по каким-то своим байкерским делам, и обещал забрать Аню после занятий, чтобы вместе ехать к Дзену. Интересно, что-то он там поделывает? Аня тут же вспомнила, какого калибра девицы разъезжают обычно с байкерами и тихо заскрипела зубами: развлекается, небось… он же у них там первый парень на деревне. А точнее, первый блядун, если верить Дзену. Блин!
- Стеф, ну ты только погляди! Какой зая!
Тьфу. Купчинская. Она, в отличие от Ани, «дринкала» подряд все, что передавалось под столами. А в перерывах, уже хорошо тяпнувшая, пыталась доказать Стеф, что Тихоня – это совсем не то, что доктор прописал, и настойчиво рекламировала каждые проходящие мимо штаны.
Стеф тоже тяпнула достаточно, чтобы начать отстаивать свою точку зрения по этому поводу.
- Ирка, ты ни хрена не понимаешь в мужиках! – покровительственно вещала Аня. – Ты мне хоть одного настоящего мужчину покажи здесь! Эти мамины-папины мальчики, которые еще толком от сиськи не оторвались, это мужчины, что ли?
- А это твое ходячее недоразумение – это, ты хочешь сказать, мужчина?
- И хочу! И скажу! Он не недоразумение! Побольше бы таких недоразумений! Он – мужчина до мозга костей, до отпечатков пальцев…
- До пятен на простыне! – фыркнула Купчинская.
- Иди ты в жопу! – Стеф еле удержалась, чтобы не поиграть в Жириновского, благо пива в бутылке еще на глоток оставалось. – Вот что значит хронический недотрах! Ирка, заведи ты себе мужика, в конце концов, и не парься! Глядишь, и подобреешь. А то ты в последнее время совсем остервенела.
Удар попал в десятку. Ира действительно хронически не могла обзавестись парнем. Фатальная невезуха. Купчинская начала медленно багроветь.
Тут бы и остановиться, но Стеф уже несло:
- Да ты хоть представляешь себе, что такое настоящий мужчина рядом? Хотя откуда тебе… Это когда ты идешь с ним по Петроградке после матча «Зенита», а у тебя ощущение, будто ты едешь на танке. Это когда после секса тебя не спрашивают: «Дорогая, тебе было хорошо?» Это когда без него ты не можешь заснуть. Когда, обнимая тебя, он не косится на ноги проходящей мимо блондинки. Когда все твои неразрешимые проблемы решаются щелчком пальцев. Когда он умеет просить так, что ты не можешь ответить «Нет». Когда он обнимает так, что косточки хрустят, а чувствуешь себя как на пуховых подушках. Когда за тебя голову оторвут самому президенту, причем в прямом смысле. Когда ты понимаешь, что ни одна в мире неприятность больше к тебе не просочится, потому что тебя защищают от всего на свете. Вот Чингиз – такой.
- Не, Стеф, ну ты совсем сдурела! Ты всегда рассудком страдала, но чтоб до такой степени… На какой день знакомства ты его к себе в койку пригласила? На второй, на третий? Смотри, подруга, так и до нашей Ирочки недалеко…
Она хотела сказать еще что-то, но ее и всеобщее внимание отвлек оглушительный рокот и сопровождающее этот рокот зрелище: на площадь Сахарова эффектной «свиньей» вырулили штук семь байков с очень колоритными седоками. «Свинья» с ревом подкатила к истфаку и, притормозив, расположилась напротив здания Двенадцати коллегий, даже не думая глушить моторы. Двое «беспечных ездоков» покинули седла и направились к истфаковской колоннаде. Аня с торжествующим удовольствием наблюдала за потрясенным лицом Купчинской: в одном из байкеров она опознала Чингиза. Вторым байкером был Доктор. Впрочем, когда Чингиз приблизился к Ане и легонько чмокнул ее в нос, Купчинская уже снова представляла собой безграничное презрение.
- Привет. Я смотрю, ты уже разгоняешься?
- Ну да, тут Марат день варенья празднует…
- Стеф, ты опасная особа! – пробасил Доктор. – Что с парнем сделала! Напрочь рехнулся! А какой парень был… Видела бы ты его год назад! В очередь двух девчонок целовал. А тут ты появилась, и пропал человек. С ним разговаривать теперь невозможно! Через слово – Аня, Аня, Стеф, Стеф…
Стеф улыбнулась:
- Если ты думаешь, что я по этому поводу расстроюсь – таки нет.
- А чего тебе расстраиваться? Тебе радоваться надо. Слышь, Монгол, тут Волки просили их на набережной подождать, а то они дороги не знают.
Чингиз нахмурился, раздраженно буркнул:
- Делать нам больше нехрен. Где мы там встанем такой кодлой? Если у них топографический кретинизм, это их проблемы. Ань, цигель-цигель, поехали, водка стынет.
Мотоциклетная «свинья» уже издавала нетерпеливые гудки. Стеф подхватила поудобнее сумку, позволила Чингизу обнять себя за талию и бросила горделивый взгляд на истекающую ядом Купчинскую:
- Ир, поздравь Маратика еще раз от меня, ладно? Пока!
Истфак был убит наповал. Несколько десятков глаз пораженных в самую печень историков наблюдали, как Тихоня по-хозяйски оседлал рокочущего металлического монстра, подождал, пока Стеф уже привычно запрыгнет сзади, и отсалютовал:
- Погнали!
Кожано-стальное великолепие взревело, потрясая самые основы тихого здания истфака (кто-то потом даже утверждал, что с колонны – пятой справа – осыпалась штукатурка), и снялось с места в карьер, оставив позади себя клубы выхлопного дыма и онемевших и оглохших историков.
Семенов еще раз бережно погладил кончиками пальцев стопку документов, закурил, отхлебнул давно остывший кофе. У него было чувство, сходное с тем, которое испытывает марафонский бегун, придя к финишу.
Он провел за этим столом почти сутки, выходя только в туалет. Списки призывников, списки личных составов воинских частей, списки погибших… Никаких доказательств, только сопоставление и логика. Семенов никогда в жизни не взялся бы рассказать, какими путаными закоулками бродила его мысль, пока не пришла наконец в пункт назначения. Он старался не думать о том, что теперь ему предстоит еще более долгая и сложная работа. Результат ночного бодрствования отдавался в мозгу бронзовым позвякиванием: Чингиз Кан, Чингиз Кан, Чингиз Кан…
Сомнений не было. И быть не могло. Все сходилось. Можно было дать девяносто процентов из ста. Чингиз Кан. Это Монгол. Если бы он работал на ФСБ или ФСК, был бы снайпером класса «мастер». Собственно, он таковым и являлся, только класс этот ему никто не присваивал. Уникальный самородок, чувствующий оружие, как толчки собственного сердца, обладающий невероятной природной меткостью. Выносливый, как робот. Непредсказуемый, как та обезьяна с гранатой. Он вполне мог быть тем пьяным металлистом, о котором, поднатужившись, вспомнили охранники Аль-Ади.
Любопытно было бы узнать, что же сподвигло отпрыска одного из самых успешных питерских бизнесменов заняться таким рискованным делом. Щекочет нервы? Убивает ради порции адреналина? Самоутверждается?
Нормальный следователь задал бы Семенову резонный вопрос: а тебе-то не все ли равно, почему он это делает? У тебя сейчас другая головная боль – убедить в своей правоте начальство. А потом собрать доказательства. Да такие, чтоб на их основании можно было Римского Папу посадить, не то что… А потом добиться обвинения. И вот это, пожалуй, будет посложнее, чем посадить Папу, потому что Аджимурат Кан достаточно влиятелен и богат, чтобы купить всю правоохрану вплоть до МВД, Большой дом там или не очень Большой…
Творчество кончилось. Начиналось то, за что Семенов свою работу порой ненавидел. Иногда, в приступах немотивированного романтизма, он сравнивал себя с художником, который написал картину и теперь не может ее никому продать. Большинство коллег и все начальство считало Семенова невозможным для его профессии романтиком. Не только за эти красочные сравнения, а преимущественно за то, что Семенов непременно старался докопаться не то что до мотивов преступлений, а до их истинных причин. Ему непременно нужно было влезть в душу к подследственному и вытряхнуть ее наизнанку, в результате к окончанию следствия Семенов знал своих фигурантов лучше их самых закадычных друзей.
Именно поэтому Семенову было не все равно, почему Чингиз Кан взялся за СВД. Поэтому он сейчас торопливо сооружал очередной запрос – в ИЦ ГУВД. Там наверняка знают, что такое Чингиз Кан.
Пристанище Дзена, гордо именуемое квартирой, располагалось в чертовой тьмутаракани где-то на Ленинском проспекте.
Лестничная площадка сотрясалась от забойного хэви, гремящего из квартиры сигналом: не промахнитесь, мол. Чингиз с сомнением глянул на звонок, но все-таки притопил кнопку положенные семь раз. Дверь открылась на удивление быстро – не прошло и десяти минут.
- Ой, парни, а че это вы так быстро? Я и убежать не успел! – вместо приветствия проорал Доктор.
Дзен что-то проорал в ответ, что именно – Стеф не слушала, потому что находилась в некотором смятении от внешнего вида хозяина тусовки: Дзен вышел встречать гостей в расстегнутой рубашке и плавках, слегка продранных спереди и обвисших сзади. Темно-русые волосы длиной почти до поясницы он стянул во внушительный хвост.
- Привет, привет, заползайте! – Дзен сиял голливудской улыбкой и нимало не смущался ни Стеф, ни прочих особей женского пола, присутствовавших в квартире. – Ботинки можно не снимать, все равно грязища.
- Дзен, ты чего это? Играешь совратителя? – попытался пошутить кто-то из прибывших.
Дзен опустил глаза на непрезентабельную дыру в плавках:
- Да нет, вентиляция…
- А я уж думал, новая фишка, - с деланным сожалением протянул Чингиз. – Для пущего удобства, чтоб время на раздевание не терять… Даже хотел позаимствовать…
- Что, плавки?
- Да нет, идею.
В единственной комнате было накурено, и раскрытое окно плохо спасало. Человек пятнадцать в разных позах развалились в разных местах – кто на диване, кто на пуфиках, но большинство предпочло пол, поскольку порядком уже початая снедь почему-то красовалась на расстеленной на полу клеенке. Какая-то парочка, устроившись в углу за шкафом, активно предавалась плотским утехам, и судя по тому, что на них никто не обращал внимания, такое непотребство считалось здесь обычным делом…
- Это «дежурный угол», - шепотом просветил Аню Чингиз. – Если кто чего пожелает – туда. Правда, есть еще ванная… но без двери. Зато с непрозрачной занавеской.
В следующие полчаса прибитая таким положением дел Стеф была подвергнута тщательному знакомству с присутствующим обществом. Оказалось, что о ней уже все слышали, и похоже, ее появления вместе с Чингизом ожидали, как гвоздя программы. Женская составляющая общества ревниво сверлила ее глазами и улыбалась пираньими оскалами, а мужская часть во все гланды завидовала Чингизу, на что Монгол ослепительно улыбался и скромно пожимал плечами:
- Должно же и мне когда-нибудь повезти…
Для них быстро очистился плацдарм, и не где-нибудь, а в привилегированном месте, у стены, с небольшой подушкой, по соседству с виновником торжества.
- Монгол, а ты чего уселся? – возопил вдруг Дзен. – Ты курицу обещал! Без курицы не нальем!
- Да я от любви пьяный.
- Ну куру-то сделай, упырь!
- Куру сделаю, так и быть, - и Чингиз стремительно поволок уже подогретого Дзена на кухню. – Покажешь, где что.
На кухне он первым делом плотно закрыл дверь, закурил и спросил очень тихо (впрочем, можно было и не тишиться – музыка грохотала так, что услышать в комнате что-либо из кухни было просто невозможно):
- Что-то есть?
Дзен кивнул и положил перед Чингизом на стол обыкновенный почтовый конверт. Чингиз сложил его в несколько раз и сунул в карман.
- Не посмотришь?
- Потом. Не хочу портить настроение.
- Слушай, братишка, тебе не кажется, что пора это прекращать?
Монгол вздохнул, нервно втянул сразу полсигареты, выпустил клуб дыма.
- Да нет. А разве мы можем?
- Не знаю. Но думаю, попробовать стоит.
- Что такое? Пахнет жареным?
Дзен тяжело облокотился о стол.
- Хрен поймешь… Мне это надоело. Все время как на пороховой бочке.
- Когда ты мне эту работу предлагал, ты об этом не думал.
- Ты думаешь, я понимал, во что ввязываюсь?
Чингиз потушил сигарету и тут же схватился за следующую.
- Никто не понимал. Давай так. Если можно уйти – уйдем. Я последний хрен без соли доедать не буду. Мне самому все это остоюбилеело. Ну а если нет?
- Ладно, братишка, прорвемся. И хорош курить, скоро никотин из ушей закапает!
Чингиз слегка улыбнулся, но тут же снова помрачнел:
- Смотри, Дзен. Мне теперь не все равно, что со мной будет. Я, считай, только с этого понедельника жить начал…
- Ну так и живи! Ты же из каких только передряг сухим не выходил!
- Я тогда никого не любил… - прошептал Чингиз. – И жить не хотел.
- Куру готовь, горе луковое! – вдруг рявкнул во все горло Дзен.
Чингиз аж подпрыгнул от неожиданности, но тут в кухню вошла Соня со словами:
- А что это вы тут делаете, а?
- Решаем, с медом курицу делать или с перцем. Зайка, а ты как считаешь?
- Да хоть со стрихнином! Народ бунтует, требует именинника, и желательно с главным гитаристом. Слышишь?
Из комнаты действительно донесся слаженный ор луженых байкерских глоток, скандирующих: «Сне-гу-роч-ка!»
- Именинника сейчас получите, а с гитаристом придется подождать, поскольку он у нас временно переквалифицировался в шеф-повара!
Дзен повлек Соню в комнату, успев показать Чингизу сжатый кулак: держись, мол, все будет пучком.
Чингиз обреченно вздохнул, потушил сигарету (третью не то четвертую подряд) и принялся за «золотую» курицу, свое фирменное блюдо, без которого не обходились ни одни посиделки.
Стеф ни на секунду не пожалела, что приехала сюда. Было потрясающе весело. Рекой лилось все подряд – водка, вино, пиво и непристойные анекдоты. Ржач стоял до небес. Трое байкеров жарко спорили о каком-то кардане, девица справа закатывала глаза, рассказывая соседке:
- Блин, он в койке – просто ураган! Я никогда в жизни так не трахалась! Жаль только, что ему кроме секса ни фига не надо. Прикинь, встал, оделся и ушел, только дверь хлопнула. Даже не попрощался, а на следующем слете встретились – так себя вел, как будто ничего и не было! Подонок он, короче…
- Так его Кипа и назвала – «мальчик-пиздец», - ответствовала та. – Он с ней денька три позаморачивался этим летом, она аж кипятком писала, и потом точно так же свалил, как будто они едва знакомы…
Если бы Стеф послушала их разговор подольше, она бы поняла, что речь идет о Чингизе. И наверняка бы все ее удовольствие от вечеринки улетучилось в момент. Но дослушивать Аня не стала, потому что сидевший слева от нее парень по прозвищу Вторник пришел сюда без пары, и от нечего делать стал Аню развлекать.
Вторник был хорош собой, как Адонис, и вдобавок блистал весельем, красноречием и обаянием. Про таких людей говорят «человек-праздник». Общаться с ним было невероятно приятно и радостно, Аня и общалась, и даже простила Вторнику руку, как бы невзначай положенную на талию, и излишне близкое расстояние от его губ до ее уха. Говорил Вторник о Сталине и о репрессиях, но таким голосом, будто шептал ей на ухо всяческие непристойности. Аня снисходительно с ним спорила, но с таким выражением лица, будто ее приглашают в постель, но она раздумывает. Что у Вторника на уме, было понятно и очевидно всем, кроме Ани, и поэтому она благосклонно принимала знаки внимания, не подозревая, что творит нечто «криминальное». Вторник ворковал и ворковал, Аня мурлыкала в ответ…
- Вторник.
Голос Чингиза прозвучал негромко, но как-то так, что перекрыл весь гвалт гулянки.
Вторник вздрогнул всем телом. Стеф оглянулась.
Чингиз стоял в дверном проеме, неподвижный, как каменная статуя. Каким он был грубым по сравнению со Вторником! Какими резкими, рублеными - черты лица! Каким диким – взгляд, какими жесткими – плечи! В Чингизе не было толики той радости, что была у Вторника, ни капли бархата в голосе, ни солнца в улыбке. Он весь был – обсидиановая скала, холодная, твердая, острая. Только хищная злость, только суровость, только воющие глаза волка-одинца.
Он заявил свои права на нее, на Аню Стефанову по прозвищу Стеф, и пушистый, как холеная лайка, Вторник покрылся холодным потом под этим яростным взглядом каменного чудовища, и убрал руку с талии Стеф, и как-то весь уменьшился в размерах, только что в уголок не забился.
И Стеф поняла, что зверь, хоть и укрощенный, хоть и прирученный, все равно остается зверем. И ей стало страшно. Впервые в жизни по-настоящему. Неправда, не была она укротительницей чудовища. Это кошмарный зверь взял ее, как добычу, и теперь не отступится от своего ни перед кем, и будет драться за нее, и загрызет любого, кто покусится на его собственность.
Чингиз не стал ни тащить Вторника на лестницу «поговорить», ни устраивать сцену прямо в квартире. Он просто одернул не в меру зарвавшегося претендента. Но Аня впервые задумалась о том, с кем она связалась. И поступила совсем не так, как велела бы ее свободолюбивая натура.
Стеф пробралась к Чингизу, прижалась к плечу, словно говоря: «Я здесь, я твоя!», и Монгол ощутимо успокоился, обнял, притиснул к себе – «мое!». Аня едва заметно улыбнулась. Впервые в жизни испытанное чувство принадлежности оказалось неожиданно приятным.
Инцидент был исчерпан, гуляки понемногу возобновляли гомон и возвращались к выпивке и закуске, Вторник тоже «отдубел» и принялся ластиться к какой-то байкерше, едва видной из-под копны африканских косичек… Очередной семикратный звонок в дверь нарушил эту своеобразную идиллию. Дзен удивленно глянул на Чингиза – похоже, он больше никого не ждал, но пошел открывать.
- Поздравляем с днем рождения, желаем счастья в личной жизни, Пух! – раздался в прихожей противный пискливый голосок.
Чингиз так и встрепенулся, отпустил Аню и опрометью бросился на голосок с воплем:
- Лисонька!!!
Удивленная, Стеф выглянула в прихожую. С выражением неописуемого восторга на лице Чингиз обнимал невысокую пухлую девчонку, страшную, как братья Колобки из мультика. В дверях неуклюже топтался парень, тоже мало чем отличающийся внешностью от крокодила.
Реакция присутствующего общества удивила Аню еще больше.
- За-мок-Иф! За-мок-Иф! – загромыхало из комнаты. Один за другим байкеры выскакивали из комнаты и с радостными воплями тискали новоприбывших.
- Ур-ра! Будет рокенрол! – орал Чингиз.
- Ну и соскучились мы по вам, ребята! – орал Дзен.
- Лисонька! Соловушка моя! – орал Доктор.
- Лисичка! Зорг! – орал Вторник.
Забытая и немного обиженная, Аня вернулась к столу. Девица в африканских косичках, тоже покинутая Вторником ради толстой страшилки Лисы, сердито пробурчала:
- Ну все, теперь можно хоть публичное самосожжение устраивать, никто внимания не обратит.
- Почему? – поинтересовалась Аня.
- Сейчас увидишь.
Действительно, большая часть присутствующих мужчин, в том числе Чингиз, радостно суетилась вокруг толстухи, усаживая поудобнее, наливая вино, накладывая закусь…
- Господа, прошу любить и жаловать! – провозгласил счастливый Дзен. – Краса и гордость питерского андеграунда, группа «Замок Иф»! «Блэкморс Найт» и рядом не проходили!
- Ой, да ладно тебе, Дзен! – еле слышно из-за грохнувших воплей и аплодисментов пропищала Лиса. – Сидай лучше, мы тебе новую песню в подарок привезли!
Шум стих моментально. В благоговейном молчании над «столом» проплыла гитара. Зорг ударил по струнам. Мощное бархатное контральто залило комнату:
Моего сердца не хватает на всех,
Кого любил, и кого полюблю...
Моя душа - это раненый стерх,
Пляшет огнем по тонкому льду...
Когда вокруг все как-то не так,
Когда устал быть сильным всегда,
Не сжимаются руки в кулак,
И от тоски взрывается голова...
Незряче уставившись куда-то в стенку, с мечтательной полуулыбкой на губах пела Лиса. В этот момент она казалась почти красивой…
Крикну - Боже, если ты есть,
Разорви мою грудь до размеров вселенной,
Чтоб я смог вместить весь мир и гореть!
Но чтоб душа оставалась нетленной!
Я не умею здесь жить...
Глубокие низкие звуки рвались из горла Лисы, заставляя слушателей покрываться мурашками. Ее голос выбивал из реальности, завораживал, как удав Каа – несчастных мартышек. Этот голос будил неясную тягучую тоску, словно в жизни упущено что-то самое важное, словно вся окружающая действительность – серое бессмысленное никчемушество, а где-то есть и настоящая жизнь, яркая, как голос Лисы…
Моего сердца не хватает на всех,
С кем дружил, с кем пел и грешил...
Мы живем ради мелких утех,
Я устал, я себя взбередил...
То гуляем, то пьем до утра,
Импровизируя с жизнью своей...
Ищем истину в кривых зеркалах,
Отражениях глупых теней...
Слышишь, Боже, если ты есть,
Разорви мою грудь до размеров вселенной,
Чтоб я смог вместить весь мир и гореть!
Но чтоб душа оставалась нетленной!
Стеф не могла поверить своим глазам: где в Лисе помещался этот огромный, необъятный голос? Как может такое невзрачное существо издавать эти колдовские звуки?
Моего сердца не хватает на всех,
Кого любил и кого полюблю...
Как же быть, когда все пусто в душе?
Когда-нибудь я до конца догорю...
Я не сплю...
Запрос оказался не первый и не последний. Прочитав справку на Чингиза Кана, Семенов хмыкнул и принялся строчить запросы в УБОП, УБНОН, Прокуратуру, Федерацию традиционного и спортивного ушу… Едва он поставил точку в очередном запросе, из-за двери опасливо высунулась голова лейтенанта Зайцева:
- Антон Андреич, вызывали?
Зайцев явно надеялся, что перепутал, и Семенову от него ничего не надо.
- Вызывал. – Голова Зайцева сокрушенно поникла. – На, возьми эти сочинения, и завтра утром ответы чтоб были у меня на столе.
Голова Зайцева вытаращилась:
- Антон Андреич, помилуйте! Я еще после ГУВД не отдышался! Я ж не Карлсон, чтоб за два часа везде успеть!
- Ты еще здесь?
Голова Зайцева что-то обиженно пробурчала и скрылась вместе с запросами. Семенов покривился ему вслед: эх, молодежь… Снова взялся перечитывать ГУВДшную справку и снова захмыкал. Похоже, на сыночке могущественного Аджимурата Кана природа капитально отдохнула. Парень тянул к себе все дерьмо, какое только попадалось на пути. Как там кто-то пел: «Их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть…» Тот самый случай. У Семенова детей не было, но лучше уж никаких детей, чем такие вот… упыреныши. Он даже представлял себе этого Чингиза Кана: наглый взгляд, вальяжные манеры, «вы ничего не докажете» и «Да вы знаете, кто мой отец?» Семенов еще раз сморщился. Ничего, бывают и хуже. Наверное.
Аня сидела на кухне в квартире Дзена, курила и едва не плакала от злости. Вот уже полтора часа Чингиз не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Да и никто не обращал. Чингиз пел под гитару дуэтом с Лисой, вызывая вполне заслуженный восторг, пил все без разбору и успел уже основательно набраться. Вел он себя при этом отвратительно, флиртовал со всеми девицами подряд и так пошлил, что краснел порой даже Доктор.
Привыкшая быть в центре внимания, Стеф была обижена до глубины души: в этой тусовке до нее никому не было никакого дела, а поскольку как объект сексуальных домогательств она не годилась (ссориться с Монголом вряд ли кто хотел), то интереса для мужчин она не представляла. Что же до барышень, то они явно объявили ей бойкот за кражу всеми обожаемого и желанного Монгола.
Ане очень хотелось взбрыкнуть и гордо и незаметно убраться восвояси, но тому препятствовали несколько существенных «но». Во-первых, Стеф даже приблизительно не представляла себе, в какой стороне тут метро. Во-вторых, время перевалило за полночь, и идти к метро не было смысла. В-третьих и в-главных, было уже довольно поздно, чтобы в одиночку совершать вояжи по незнакомому району. Однажды Аня имела неосторожность совершить такую глупость, едва осталась цела, и повторять опыт не собиралась.
Поэтому она сидела на кухне в гордом одиночестве, курила и предавалась активному себяжалению, пока ее уединение не нарушила Лиса.
- О, а чего ты тут одна скучаешь?
Аня едва сдержалась, чтобы не нагрубить в ответ. Именно Лиса с ее роскошным голосом и бесконечным балагурством отвлекла на себя и Чингиза, и всех присутствующих. Еще теперь с ней задушевные беседы вести!
- Я не скучаю, - ровно проговорила Стеф.
- Оно и видно, - Лиса окинула ее цепким взглядом и вдруг улыбнулась: - Обиделась?
- Чего?
- Да ты не обижайся. Это неконструктивно, особенно здесь. Раз про тебя забыли, ты сама в этом виновата. Никто тебя персонально общать не будет.
- Тебе-то что за дело?
Лиса закурила и снова усмехнулась:
- А мне до всего есть дело. И мне очень дорог Монгол. Я хочу, чтобы он был наконец счастлив и спокоен. Ты можешь дать ему и спокойствие, и счастье, потому он тебя и выбрал. Ты для него нужнее воздуха, а ты сидишь тут и дуешься, как мышь на крупу.
Аня молчала, насупившись.
- Впрочем, как знаешь. Сиди и сопли на кулак наматывай: никто меня не любит, никто не понимает. Видала, сколько там красуль? И каждая его хочет. А Монгол, если обидится, раздумывать не будет.
- Он и так не раздумывает, по-моему, - процедила Стеф.
- Да ну, брось! Это он рефлекторно, манера общения с женщинами у него такая. Поддерживает имидж «мальчик-пиздец». Иди к нему, сядь рядом, попроси спеть для тебя. Поцелуй его, в конце концов. Гарантирую, он вмиг забудет обо всем на свете. Если тебе нужно внимание, иди и привлеки его, блин! А я отдохну, надоело уже весь вечер на арене без страховки…
Каждое слово Лисы падало в разобиженную душу успокаивающей прохладной каплей. Чертова толстуха оказалась еще и проницательной, как спецагент. Аня раздавила в пепельнице недокуренную сигарету и встала.
- Люби его изо всех сил, Ань, - в спину ей произнесла Лиса. – Он этого заслуживает. И не говори, пожалуйста, Зоргу, что я курила, ладно?
В шахматы Нелли играть не умела. Не то чтобы не получалось, просто ленилась учиться. К тому же, разрешение некоторых жизненных ситуаций было куда сложнее и интереснее шахматных задач.
Сегодня Нелли приняла решение, от которого у нее самой бежали по спине мурашки. Она не стала передавать заказ на Аджимурата Кана другому киллеру. И сейчас, наверное, Монгол уже получил этот заказ… Собственно, почему она так решила, она до сих пор толком не понимала. Но когда Нелли услышала от Миронова имя Монгола, ее словно кто в спину толкнул: «Ничего не меняй!» И Миронов получил указание звонить.
Теперь Нелли пыталась разобраться, кто же ее толкнул и чем все это может обернуться. Вариант раз: если Миронов прав, Монгол, естественно, отклоняет заказ. И что? И все? Искать другого исполнителя? А время кто вернет упущенное?
Вариант два: Миронов ошибся, и Монгол принимает заказ. Это в идеале.
Вариант три: Миронов не ошибся… но Монгол принимает заказ. Это уже из области фантастики. Но, черт побери, как соблазнительно! Чтобы сынок грохнул папашу по заказу! Жаль, что нереально.
Хотя почему нереально?!
Нелли даже съежилась от внезапного озарения. Еще не оформленная мысль, предчувствие идеи сверкнуло в мозгу. Нелли с шумом выдохнула, прикусила губу и почти помчалась варить кофе: медитативность занятия помогала размышлять.
Когда над узеньким горлышком джезве вспухла ароматная пенка, Нелли уже улыбалась.
Конечно, Монгол откажется. И тогда надо будет его заставить.
Осталось придумать, как, но это уже технический вопрос…
