Это письмо я хочу начать фразой одного моего знакомого по имени Слава. Когда Слава хотел кого-нибудь ободрить, он говорил следующее: - Трудно только первые сорок лет, а потом полегче.
Ну вот, прошло не так уж много времени, и я снова пишу Вам письмо. Теперь, когда жить стало легче, и даже позади кризис среднего возраста, мне перестали нравиться фильмы про войну, шпионов, разбойников. Такие произведения, где герои дерутся, фехтуют на саблях, стреляют, причиняя друг другу увечья и даже смерть. Перестали нравиться, это даже слишком мягко сказано. Иногда – должен покаяться – мне хочется, чтобы создатели особо жестоких произведений, сделали друг с другом то, что они пишут или снимают. А в далёком детстве у меня было всё наоборот. Вы, конечно, помните, я уже писал, что меня называли мальчиком-наоборот. Я тогда ходил всегда вооруженный «до зубов», а фильмы про войну мог смотреть целыми днями и вечерами.
Однажды так сложились обстоятельства, что вместо детского сада моя мама привезла меня на место своей работы, в поликлинику. Чтобы я никому не мешал, меня посадили за стол, дали карандаш и лист бумаги, сказав: - Сиди тихо и рисуй. Рисовать я очень любил – опять же танки, самолёты; солдат, которые бесстрашно сражались – во врачебном кабинете же, тем временем началось рабочее утро.
Врачи готовились к приёму пациентов. Медсёстры оживлённо ходили из кабинета в кабинет, принося нужные инструменты, бинты, лекарства. Фамилия одной из медсестёр была Застрялина. Это была очень важная медсестра. Она постоянно была нужна сразу нескольким врачам. Поэтому в кабинете то и дело звучала её фамилия.
- Застрялина здесь? – спрашивала моя мама-врач. – Где Застрялина? – вторила ей её коллега. – Вы не видели Застрялину? – заглянув в кабинет, спрашивала какая-нибудь другая медсестра. И тут я не выдержал. В кабинете раздался звонкий детский голос:
- НЕ ЗАСТЛЯЛИНА, А ЗАСТЛЕЛЕНА! – поправил медработников мальчик-наоборот.