В это время дня летнее кафе пустовало. Полуденный зной разогнал прохожих по домам и даже сотрудники близлежащих офисов, не смотря на близость обеда, на показывали носу из кабинетов, глотая свежие струи из-под кондиционеров, у кого таковые конечно же имелись.
Под грибком, растекшись в дешевом пластмассовом стуле, сидел немолодой полный мужчина, вяло потягивая теплое пиво и обмахивая носовым платком рыхлую раскрасневшуюся физиономию. Одет он был в пляжные сланцы на босу ногу, широкие шорты до колен, а спину и пузо владельца облепила цветастая рубаха.
В заднем кармане шорт, немилосердно спрессованный, лежал паспорт. В среде воров-карманников такой карман называется «чужой», ибо извлечь из него бумажник даже для начинающего «щипача» проще, чем чиркнуть два пальца об асфальт.
Однако, в данном случае, ни двумя, ни тремя, ни всеми имеющимися пальцами вытащить паспорт из кармана возможным не представлялось, настолько плотно документ прижало к владельцу. Казалось, если потянуть изо все сил за коричневые корочки, то вслед за ними оторвется от стула и немалых размеров задница.
Паспорт этот позволял каждому желающему убедиться, что сидящий под грибком никто иной, как гражданин Афанасий Семенович Доходяга, проживающий в панельной пятиэтажке неподалеку.
Афанасий Семенович тяжело вздохнул и посмотрел на часы. Будто повинуясь его мыслям, к стоянке подрулила видавшая виды Тойота, изрыгнув из своего громыхающего музыкой чрева двух коротко стриженных крепышей в спортивных костюмах, кроссовках и бицепсах. Крепыши окинули взглядом пустое кафе, клюющую носом официантку в тени и, переглянувшись, подсели за столик к гражданину Доходяге.
– Ну, чо? Это ты что ль киллер? – насмешливо поинтересовался один из них, тот, что был повыше, видимо старший.
Признаться правда, облик Афанасия Семеновича никак не вязался с образом наемного убийцы. Однако самое удивительное в том, что гражданин Доходяга молодых людей в их догадках разубеждать не стал.
– Сколько раз я просил ваше начальство, – вздохнул он, ни сколь не отрицая свой привнесенный статус, – не присылать на встречу имбицилов…
Крепыши переглянулись, но на непонятное слово обижаться по молчаливому согласию не стали.
– А ты не свистишь, дядя? – прищурился тот, что был пониже.
– Давай сюда! – поморщился Доходяга и требовательно затрепетал пухлыми пальцами, поросшими пучками волос.
Крепыши снова переглянулись и тот, что повыше выложил газетный сверток.
– Сколько здесь? – Доходяга нетерпеливо надорвал бумагу и пробежался ногтем по уголкам банкнот.
– Пять килограмм. Остальное потом…
– Кто? – Доходяга отхлебнул из пластикового стакана.
– Вот этот, – тот, что повыше ткнул в фотографию на газете.
– Однако! – брови Афанасия Семеновича взлетели вверх, – Боюсь предположить откуда дует ветер…
– Когда будет?
– Сегодня, – Доходяга убрал сверток в целлофановый пакет-маечку, давая понять, что разговор закончен.
Крепыши поднялись, погрузились в машину, хлопнув дверцами, и Тойота уехала, оставив после себя сизое удушливое облако, недвижно повисшее в асфальтовом мареве.
Гражданин Доходяга же, напротив, никуда не поспешил. Так и остался сидеть под грибком, прихлебывая дурное пиво, медленно, но неотвратимо приближающееся к точке кипения.
Ее приход он пропустил. Как, впрочем, и всегда. Она возникла откуда-то неслышно и внезапно.
– Не предложите присесть? – то ли спросила, то ли удивилась она.
– Тьфу-ты, прости господи, – вздрогнул Доходяга.
Женщина в огромной красной шляпе, в красном же платье с какими-то легкомысленными кружавчиками на рукавах уселась, не дожидаясь предложения, напротив, возложила ногу на ногу. Едва ли не половину ее лица закрывали темные очки. Была она стройна, строга и ухожена. Однако давно уже перешагнула возраст, когда незнакомые люди где-нибудь в общественном месте обращались бы к ней со слова «девушка».
– Что ты за человек, Доходяга? Одной ногой в могиле, а туда же… Деньги эти, зачем они тебе?
– Я пока не спешу, – выдавил Афанасий Семенович внезапно севшим голосом.
– Да ты оптимист! – женщина изогнула тонкие губы в улыбке и сняла очки, – Итак?..
Афанасий Семенович поспешно отвел взгляд: он знал по собственному опыту, в глаза собеседницы лучше было не смотреть.
– Этот, – волосатый палец ткнул куда-то в скомканную газету.
2. LADY IN RED.
– … А-а… Мы ведем свой репортаж с… а-а… места происшествия, – корреспондент захлебывался словами от сознания собственной значимости, – Несколько минут назад… а-а… джип кандидата в губернаторы от оппозиции… а-а… Поликарпа Застройкина, протаранив ограждение… а-а… моста, упал в реку. По предварительным… а-а… данным Поликарп Петрович погиб на месте. Водитель, охранник и референт, также находившиеся в машине, – корреспондент удивленно сверился с бумажкой, – а-а… не пострадали. Прокомментировать ситуацию мы просим начальника управления внутренних… а-а… дел…
Запиликал телефон. Доходяга выключил звук телевизора.
– Впечатляет, Афанасий Семенович, впечатляет, – проскрипела трубка незнакомым голосом.
– Кто это? – поинтересовался Доходяга строго, но больше для порядка.
По интонациям и так было понятно, что на том конце провода Очень Влиятельный Человек. Очень влиятельный человек видимо считал также и пропустил вопрос мимо ушей.
– Я распорядился удвоить ваше вознаграждение, – трубка выдержала паузу, – Как вы понимаете, это далеко не предел. До свидания.
– Всего доброго! – пожелал Доходяга пиликающим гудкам отбоя, – Заходите к нам еще! Любой каприз за ваши деньги! Мы рады вам, вы благодарны нам…
В дверь позвонили.
– Оперативно! – отметил Афанасий Семенович и пошел открывать.
Воображение услужливо рисовало ему крепыша в спортивном, не смотря на жару, костюме, доставившего толстенную пачку премиальных банкнот. Но на лестничной клетке не оказалось ни крепыша, ни спортивного костюма. Не говоря уже про банкноты. Собственно, там никого не оказалось. Доходяга перегнулся через перила, поглядел вниз-вверх, раздраженно дернул плечом и вернулся в квартиру.
Давешняя дама в огромной красной шляпе восседала в кресле перед телевизором и перекатывала носком остроносой туфли трехлитровую банку, доверху набитую долларовыми пачками.
– Ох, – выдохнул Афанасий Семенович и схватился за сердце.
– Самые надежные сберегательные банки это двухлитровые и трехлитровые, – проговорила дама, и уголок рта ее изогнулся в презрительной усмешке.
– В гроб ты меня загонишь!..
– Всенепременно, – дама кивнула, поигрывая длинным мундштуком с тонкой сигаретой, рисующей в воздухе замысловатые дымные узоры.
Доходяга сглотнул:
– У нас договор…
– Договор дороже денег, – покивала дама и вздохнула, – Скучно мне с тобой, Доходяга. На что ты тратишь последние капли? Я понимаю, что ничего путного, тем более великого, ты совершить не можешь. Ну так хоть бы в беспутство ударился: бабы там, шампанское, икра… Глядишь, пару потомков бы успел зачать, кровь продолжить. Нет же, ты фантики зеленые квасишь!..
В дверь снова позвонили.
– Это ко мне, – бесцветным голосом произнес Доходяга.
– Абсолютно верно, – согласилась собеседница.
С сигареты ее сорвался пепел. И истаял, не долетая до пола.
На пороге квартиры стояли двое мужчин в белых халатах и шапочках. Доходяге подумалось, что это доктора. Пожалуй, если на человеке белый халат и шапочка, то это, надо полагать, доктор.
– Доходяга Афанасий Семенович здесь проживал?
– Здесь, – запинаясь, признался Афанасий Семенович, – Он самый… а… проживал… почему?
– А вы сами кто будете? – строго спросил первый мужчина, видимо старший.
– Я… Я… Доходяга и есть…
– Брат значит. Тут распишитесь! – доктор протянул какой-то формуляр и авторучку, – И вот тут.
Буквы мельтешили у Афанасия Семеновича перед глазами, никак не давали собраться с мыслями.
– Брат?.. Чей брат?..
– Чей… Покойного. Чей же еще? – доктор вынул из ослабевших пальцев Доходяги ручку, – Где труп?
– Ка… Какой труп? Я не… Ох… Что-то нехорошо мне, – Афанасий Семенович схватился за сердце, – Задыхаюсь…
– Разрешите! – доктор решительно отстранил Доходягу и вместе с напарником проследовал из прихожей в комнату, – Женщина! Труп в этой квартире?
– В этой, – дама в красном кивнула.
– А, собственно, где?
Дама затянулась и медленно выдохнула облачко дыма.
Из прихожей донесся звук падающего тела.
– В прихожей смотрели?
Мужчины неуверенно переглянулись и помотали головами:
– Н… Нет...
– Зря.
Естественно, дама в красном оказалась права. Как и всегда все женщины. Труп навзничь лежал в прихожей, аккурат угадав головой на половичок.
– Да, действительно, – согласился второй доктор, пощупав у покойника пульс.
Хотя какой, к черту, пульс у покойника?
– Труп… Только вопрос, чей…
– А вам чей нужен? – участливо поинтересовалась дама.
– А… Афанасия Семеновича Доходяги, – ответил первый доктор, сверившись с документами.
Паспорт, с немалым трудом выдернутый из заднего кармана шорт, подтвердил, что это именно тот труп, который в данный момент нужен.
– Странно, – первый доктор задумчиво потер шапочку на лбу, – Сначала расписался, а потом умер…
– Позвольте, – возразила дама в красном, – что же тут странного? Вот если бы он сначала умер, а потом расписался, это было бы, пожалуй, странно.
Мужчинам не оставалось ничего, как в очередной раз признать превосходство женской логики. Все как-то сразу встало на свои места и доктора, привычно разложив формуляры на кухонном столе, в обе руки принялись покрывать их каракулями, похожими на ритуальный орнамент, разом забыв про леди в красном.
А была ли она на самом деле? Конечно была! Без ее присутствия не состоится ни один, даже самый завалящий труп.
3. СЛЕДУЮЩИЙ.
Не смотря на свои сорок два, Толик Мукин успел достичь многого: сохранить волосы вокруг ушей, развестись с женой и стать чемпионом технологического НИИ по тетрису. Однако тетрисом любовь Мукина к спорту не ограничивалась, еще в душе его горела страсть к футболу. Не настолько, конечно, чтобы самому гонять мяч, но переживал он от души, до сорванных голосовых связок, до валокардина.
По выражению лица Мукина сослуживцы могли понять, как вчера сыграли «наши», совсем плохо или просто игра не задалась. Мукин помнил наизусть время трансляции матчей на две недели вперед, суммы гонораров известных игроков с точностью до седьмого знака и мог обрисовать сильные и слабые стороны любого тренера любому желающему. Да и просто любому, на желания того не взирая. За это Мукина побаивались и уважали.
Второй болезнью Мукина была рыбалка. Здесь, опять же, в тьмутаракань на первой электричке он не таскался, под дождем не мок и не возвращался домой наполовину высосанный комарами, зато с легкостью мог поведать нюансы изготовления мушки для подледного лова хариуса в день весеннего солнцестояния.
На рыбацкие причиндалы, снасти и литературу Мукин изводил половину зарплаты. Вторая половина уходила на алименты, а на остальное он существовал. В крохотной «хрущевке» с микроскопической кухней и прихожей, зачем-то совмещенной с единственной комнатой. Получалось, что у Мукина либо вовсе нет прихожей, либо он в прихожей жил.
Зато, если Мукин хотел пустить кому-нибудь пыль в глаза, то говорил, мол, квартирка так себе, зато прихожая двадцать два метра. За последние годы современные, повышенной комфортности новостройки, правда, поубавили интригу, и Мукин всерьез подумывал, не снести ли ему стенки санузла, чтобы стать обладателем двадцати трех с половиной метровой ванной.
Автомобили и женщины Мукина не интересовали в принципе. Потому что ни на первое, ни на второе не хватало никаких средств, а на второе еще и шансов. Спроси Мукина, счастлив ли он, он ответил бы, что счастлив. А что ему еще оставалось?
Но на данный момент самым интересным в жизни Мукина являлось то обстоятельство, что он, Мукин летел с крыши родной «хрущевки». А если называть вещи своими именами, то откровенно падал.
К занятию этому, настолько печальному, насколько и непродолжительному, привела Мукина отчаянная попытка «пошевелить» подъездную антенну, потому как телевизор в последнее время показывал так плохо, что больше напоминал радио.
Сложно сказать, что послужило причиной столь рискованной затеи, то ли любовь к футболу, то ли домовой электрик, что еще на прошлой неделе содрал все шесть антенных усилителей, сторговал их на железячном развале и уже успел к этому времени протрезветь. Но факт остается фактом, Мукин летел вниз, отмеряя балкон за балконом.
Вот, скажем, птица в полете – величавое горделивое существо. А полет человека?.. Где раскинутые в стороны, подобно крыльям, руки? Где осанка? Где немой, но извечный вопрос во взоре: «Почему? Ну, почему люди не летают?» Сейчас даже замороженная курица дала бы Мукину фору по красоте и элегантности.
Сложный рисунок асфальтовых трещин намертво запечатлелся у Мукина в памяти. А через какое-то мгновение уже сам Мукин запечатлелся в асфальте. Во всех, так сказать, подробностях…
– Мукин, поднимайся, а то простудишься.
Мукин разлепил веки и попытался сфокусировать взгляд. Расплывчатое пятно оформилось в даму в красном, присевшую на краешек лавочки. Мукин с трудом отлепился и присел напротив. Вздохнул:
– Как наши с немцами сыграли, не знаете?
– Три ноль.
– Да… С утра не задался день, – поморщился Мукин, разглядывая свой отпечаток в асфальте, – Я, надо понимать, умер?..
– Слегка, – кивнула дама, – Полагаю, мне нет нужды представляться?
Мукин помотал головой.
– Приятно иметь дело с умным человеком.
– Ну, – смутился Мукин, – я же инженер…
Дама позволила себе улыбнуться.
– Короче, инженер, такой расклад. Ты еще некоторое время поживешь, но мы заключим соглашение…
– А можно вопрос? – перебил Мукин.
– Ну, давай…
– Бог существует?
Дама пожала плечами:
– Может быть.
– А жизнь после смерти?
– Возможно.
– А что появилось раньше, курица или яйцо?
– Не знаю, – помедлив, ответила дама.
– Что за соглашение? – Мукин недовольно поджал губы.
Встреча с потусторонним миром открытий не сулила.
– Я дам тебе еще время. Но тебе предстоит выбирать тех, кому предстоит умереть.
– Это что это? Вместо меня что ли?
– Не вместо тебя. Вообще. Любого из шести миллиардов. Кого угодно. Один день – одна жизнь.
– Зачем это? – насторожился Мукин, – Я полагал, у вас этот, генеральный план…
– Элемент случайности, – пояснила дама, – Чтобы не расслаблялись.
– Нет, – Мукин, подумав, покачал головой, – Не стану.
– Подумай! – дама приложилась к длинному мундштуку, – Это же власть. Это возможности почти без границ.
Мукин молчал.
– В конце концов, есть масса людей, которые тебе просто ненавистны, – настаивала дама, – Вот, футбольные судьи например…
– Да! – подхватил Мукин, – Они все пидарасы, все!..
– Или пидарасы! – развивала тему дама, – Гомосеки, геи, гомики! Ты их любишь, я знаю…
– Во, точно! Повсюду развелось их, расплодилось, понимаешь! Шагу ступить нельзя… Но, не могу…
– Тогда приглашаю, – дама указала на отпечаток в асфальте, – на исходную позицию.
Мукин окинул прощальным взглядом пустой двор, свою пятиэтажку и послушно улегся. Асфальт был холодным.
– Вы все равно умрете, – вздохнула дама, – Все. Вопрос только в том, когда.
– Знаешь, – Мукин говорил лежа на щеке и от этого получалось смешно, – я жизнь прожил – ничего не украл, никого не убил и не ударил даже… А теперь выкупать за такую цену, – Мукин пожевал губами, подбирая слова, – дополнительное время? Грустно, конечно, помирать. Я себе спиннинг присмотрел ультра легкого строя… Чемпионат Европы, опять же, скоро… Лучше бы ты меня сразу, без вопросов… А то «пидара-асы»…
И зажмурился…
– Мужчина! Вам плохо, мужчина? – Мукина трясли за плечо.
Он осторожно открыл один глаз и увидел двух теток в одинаковых серых костюмах с маленькими крестиками на лацканах.
– Мне плохо, – передразнил Мукин, закатывая глаза, – Да мне пиздец!!.
– Это вы, ведь, с крыши упали? – строго спросила одна из теток, видимо старшая.
– Я, – признался Мукин.
Отпираться не имело смысла.
– Вот! – удовлетворенно констатировала тетка, – Все оттого, что вы не веруете в истинного бога нашего! – и, помахивая в такт себе маленьким черным томиком, понесла, – Ибо сказано в писании…
– Откуда вы знаете? – поспешно прервал Мукин.
– Что? – не поняла тетка.
– Что не верую… В вашего… Этого… Как его?..
– Так вы, что же, тоже? Свидетель?
– Конечно! – заверил Мукин.
Тетки недоверчиво переглянулись.
– А вы не врете?
– Мамой клянусь! – поклялся мамой Мукин.
– Ну, ладно тогда, – тетки помялись, – Живите…
Мукин сглотнул.
– Спасибо.
4. ОСОБЫЕ УСЛОВИЯ.
Теперь день Мукина начинался с мыслей о смерти. С мыслями о смерти Мукин брился, чистил зубы и съедал яичницу. Давился в переполненном троллейбусе, пукал в кресло на работе, таращился в телевизор, демонстративно не здоровался с соседкой, и, наконец, засыпал, констатируя с мрачным удивлением еще один прожитый день.
Даже в туалет Мукин ходил теперь не просто подумать, а подумать о смерти. И постепенно эти мысли вытеснили все другие. Всю без остатка жизнь заполнило ожидание. Порой Мукину казалось, что он уже давно умер, а все окружающее лишь грезы отлетевшей прочь души.
Однажды Мукин не выдержал, поставил посреди комнаты, совмещенной с прихожей, табуретку, сел, и принялся ждать.
И она пришла.
Возникла неслышно, облокотившись на подоконник, затянулась сигаретой и задумчиво окатила дымом старую герань в горшке, отчего та почернела и скукожилась на глазах.
– Че-то я не пойму, – проговорил Мукин обиженно, поглядывая на высохший цветок, – то живите, то не живите! Так же с ума можно сойти…
– А ты сам-то, как хочешь?
– Нет! Я, конечно, хочу!.. Но как-то уже не получается, – Мукин развел руки.
– Так может тебе и вправду пора?
– Елки-моталки! – разозлился Мукин, – Пора, так кончай! И нечего устраивать тут игрушки-погремушки, понимаешь! – и буркнул, насупившись, – Я жаловаться буду…
Хотя, кому он собирался жаловаться, Мукин и представить не мог.
– Дурак ты, Мукин, – дама в красном вздохнула, – Хоть и инженер. Я тебе второй шанс подарила. За честность твою судьбу принять, такой, какая есть. За то, что жизнь свою ценишь не выше жизней других. Думала, об асфальт шмякнешься башкой, думать начнешь, что в мире еще другие вещи есть, кроме ящика и продавленного задницей дивана…
– Страшно мне, – признался Мукин, – Раньше о тебе не думал, и жилось худо-бедно. А сейчас руки опускаются, за что ни возьмись. Тщетно ведь все в итоге…
– Все суета сует! – продекламировала дама и Мукин уловил в ее голосе издевательские нотки, – «Все пройдет!» – гласила надпись на внешней части кольца царя Соломона. «И это тоже!» – вторила надпись на внутренней… Хорошо, Мукин! – дама тряхнула головой, словно решившись на что-то, – Я не потревожу тебя больше до тех пор, пока ты сам не решишь, что твой путь закончен!
– А ты не врешь? – прищурился Мукин.
В комнате разом потемнело, повеяло холодом. Дама сорвала очки и в сгустившемся сумраке зрачки ее отчетливо сверкнули красным пламенем, и торжественно продекламировала голосом, резанувшим металлом, от которого жалобно задребезжали стекла:
Я – жизни тень, конец кольца –
Пути младенца в мертвеца!
Младенец лишь прорежет крик,
Как дух испустит свой старик.
– Не обделался? – участливо поинтересовалась дама.
Голос ее уже не звенел, набежавшая в комнату тьма рассеялась. Мукин неуверенно помотал головой.
– Не зли меня, Мукин, – предупредила дама, – Я никогда не вру, – и повторила еще раз, – Ты не умрешь, пока не захочешь.
– Хых! – выдохнул Мукин, – Прикольно! – и по старой привычке попытался ухватиться за волосы на темени, забыв, что по такому адресу те давно уже не произрастают.
– Однако, – предостерегла дама в красном, – мое обещание не распространяется на любые увечья, не сопоставимые с жизнью, полученные в результате случайности, злонамеренно или в связи с ненадлежащим обращением.
Мукин на всякий случай кивнул, но все-таки решил переспросить:
– А с ненадлежащим, это, простите, куда?..
– Ну, значит, это дело, – дама щелкнула себе по шее холеным красным ногтем, – во-вторых, вот, курево, – дама предъявила мундштук.
– Ганджубас? – подсказал Мукин.
– Ганджубас, – согласилась дама, – потом нездоровое питание, малоподвижный образ жизни, нервные перегрузки…
Мукин заметно погрустнел.
– Зато в остальном ты – Маклауд! – подытожила дама, – Бывай!
И, сделав на прощание ручкой, оставила инженера наедине с высохшей геранью.
– Во поперло! Во мне поперло! – Мукин сорвался вприпрыжку по своей огромной прихожей, – Теперь заживем! Эх, теперь заживем!..
Взгляд Мукина чем-то привлек горшок с мертвым цветком. Мукин склонился и застыл в изумлении. Там, деловито распихивая перегной округлыми боками, на свет пробивался острый упругий росток.
…На скамейке в скверике сидели две дамы. В одинаковых широкополых шляпах, в платьях с легкомысленными рюшечками. Только на одной рюшечки были красного цвета, а на другой – синего. Дамы замерли в излюбленной позе всех дам: одинаково выгнув спину и возложив ногу на ногу. Их туфли кивали остроконечными носами в такт друг другу, выражая полное согласие.
Спроси какого случайного прохожего, он, конечно же, ответил бы, что перед ним совершенно разные, хотя и очень похожие, дамы. Но на самом деле, дамы были, самые что ни на есть, одинаковые.
– А вдруг он правда не попросит, инженер этот? – спросила дама в синем.
– Все просят, – вздохнула дама в красном, – Когда приходит время.
– Да, – покивала дама в синем, – Закон жизни!
– Закон Фостерс!.. Иной раз, правда, смысла ждать до конца нет. Когда и не жизнь это вовсе, а так… Тень…
– А если нет разницы, – поддакнула дама в синем, – зачем жить дольше?..
Со стороны оживленной улицы донесся истошный визг тормозов и звук удара.
– Пора, пожалуй, – поднялась дама в синем.
– Мой только через полчаса, – дама в красном взглянула на часы, – По дороге в больницу, не приходя в сознание. Посижу еще… Подышу…
