Клиенты, не отвлекаясь на диалог главбуха с ночным сторожем, деликатно утыкались в бумаги.
Впрочем, по ночам я не всегда спал: то стучал на превосходной "Ятрани" свои антирежимные стишки, то до состояния глубокой прострации, то бишь до утра, "уходил" в компьютерные игры.
Я дежурил на первом этаже. На втором ночевали электронщики из соседнего кооператива. Они переписывали компьютерные игры и программы, ремонтировали магнитофоны и телевизоры, пили водку и самогон. Кроме них наверху постоянно были гости - леди с потертой внешностью, джентльмены, синие от напитков и татуировок и им подобное общество.
Одним словом, там собирались в высшей степени симпатичные мне люди, которые были без ума от компьютерных игр и моих стихов. Естественно, что когда один из них, сорока-пятидесятилетний Гена, пригласил меня "на банку пива", я не отказался.
Наверху, за исключением дам, были все: сорокалетний Игорь в короткой прическе "а ля центурион" (пять лет лагерей) с прищуром матерого кота наблюдал за потугами тощего электронщика Андрюхи (из своих двадцати семи тот отдал четыре года армии и дисбату), стремящегося добить очередную эскадру звездолетов на экране компьютера-телевизора. За столом у стены, развалясь, сидел бывший шофер Диман. Рядом, с умилением созерцая игру зайчиков в рюмке водки, полулежал в кресле обрюзгший пятидесятилетний Жора (два года за хулиганство: "Дак то по молодости, по глупости... И все же лихо мы им...").
- А вот и мы, - пыхнув перегаром, подтолкнул меня Гена.
Крепкие мужские рукопожатия. Один Андрюха, не оборачиваясь, сунул мне узкую потную ладонь и тут же отдернул - вражеские звездолеты наседали.
...Уже облезлые стены казались теплыми и мягкими, лица ребят - ласковыми и мудрыми. Уже Жора, поблескивая слезящимися глазками, убеждал меня не вступать на зоне в "семью" - примут, а потом и на воле достанут: "грей" братву чайком да табачком, переводы денежные да травушку-дуравушку тоже посылай - ты-то на воле, а они зону топчут...
Поддакивая Жоре, сиял стальными коронками Игорек и тут же, раздеваясь, демонстрировал многочисленные наколки: Сикстинскую Мадонну на груди, храм на спине, "перстни" на пальцах, человека с дубиной на левой голени, руку с кинжалом - на правой. Расстегнув ширинку, развеселил всех свисающей надписью "Ну, погоди!" На конце фразы покачивался немигающий синий глаз.
Каждая наколка имела свое значение:
- Эта - двести шестая, за хулиганство, эта - число сроков, эта - картежный шулер... Главное, Юрик, - говорил мне Игорек, - не играй ни с кем в карты. Даже за просто так... Подожди... Держи руку вот так. В другую бери нож... Не хочешь? Ну, на расческу. Теперь бей... Ха-ха! То-то! Это, Юрик, тюремное каратэ, - Игорек, засучив рукава на мускулистых руках, хищно улыбался и, прищурившись, становился в другую стойку.
- А если я с разворота - ногой в грудь? - предлагал я свой единственный прием.
- Попробуй, - скалился Игорек, и после неловкого хмельного разворота я обнаруживал свою ногу у него под мышкой, а его ногу - возле моего паха. - Ха-ха! То-то!..
Потом мы опять садились за стол. Андрюха, глотнув рюмку, снова бежал к телевизору, и жужжание звездолетов покрывалось его матюгами.
- А потом, - проявлялся из зыбкой пелены Диман, - нас с полканом командировали в Афган. Вот не поверишь, Юрок, попали мы к стройбатовцам. Я пожил у них недельку, и говорю: какой же вы стройбат, вы же десантура. А они мне: у десантуры какие задачи? высадиться, уничтожить, погрузиться, улететь. А нас высаживают из "вертушек" с заданием ПОСТРОИТЬ. Но и это не все. Построили, а теперь охраняйте. Поэтому мы, в отличие от ВДВ, умеем не только с парашютами прыгать да копытами махать, но и строить... Юрок, ты не поверишь, но когда мы расставались, я плакал... - и Диман, в самом деле, заплакал.
Потом мы пили пиво и водку. Когда надоедало однообразие, мешали водку с пивом и охлаждались "ершом".
Уже время и пространство перестали восприниматься как нечто раздельное, длящееся и объемное. Лица, предметы и звуки изменили присущие им черты. Уже давно сладко-непослушным стало тело, как откуда-то издалека доплыл голос Гены:
- Андрюха, выключи компьютер, давай телевизор посмотрим.
- Да подожди, тут этот мудак никак на орбиту не выходит, - огрызнулся Андрюха, не оборачиваясь.
Джойстик в его руке лоснился и трещал. Корабль на экране, повинуясь джойстику, летел то влево, то вправо и трескуче осыпал очередями вражьи корабли.
- Андрюха, сейчас фильм интересный будет.
Генины слова потонули в стрекоте выстрелов и бессвязном мате.
На некоторое время Гена выплыл из поля моего зрения, и в комнате погас свет. Оборвались выстрелы, и темнота после удивленного молчания разрядилась Андрюхиной бранью. Свет вспыхнул, но экран щетинился серыми точками: программа была сбита, и ее нужно было писать заново.
- Ты, сука, ты что сделал? - полез на середину комнаты Андрюха.
- Хватит твоих игр. Дай кино посмотреть, - не обращая внимания на "суку", хрипнул Гена.
- Ты, сука, я тебя спрашиваю...
Когда я плавно, словно под водой, повернулся, они уже барахтались на грязном полу. Кряхтя и хрипя, хватали друг друга за лица, выворачивали ноздри, лезли пальцами в глаза.
С трудом оторвавшись от стула, я, шатаясь, двинулся к ним. Когда они, намертво сцепившись и упираясь друг в друга, поднялись с пола, я попытался вклиниться между двумя измазанными жаркими телами.
- Юрок, отойди, - разом прохрипели они.
- Геныч, ты же вдвое старше Андрюхи, хоть ты будь благоразумней, ты же ему в отцы годишься, - заплетающимся языком проговорил я. Затем, повернувшись к Андрюхе, повторил эту же чушь, но в нем пробуждая уже сыновни чувства.
Не знаю почему, но они разошлись. Тяжело дыша и исподлобья разглядывая друг друга, они разошлись: "Все нормально, Юрок... Все нормально..."
Разошлись, чтобы незаметно выскользнуть в коридор.
Об этом я догадался лишь тогда, когда из-за двери послышались характерные щелчки: так стучат по физиономии.
Но не успел я встать, как они вошли и, не глядя друг на друга, уселись в разных углах.
- Андрюха, ты еще молодой, и я прощу то, что ты меня ударил, - Гена потер красную скулу, - но сейчас ты возьмешь ведро с тряпкой и вытрешь свое ссаньё в коридоре. Мы здесь работаем, а ты...
Закончить он не успел. Андрюха схватил что-то со стола, молниеносно подскочил к Гене и, помахав рукой у того перед грудью, отпрыгнул и разжал кулак. Из него выпал самодельный ножик. Заточка.
Гена встал со стула, бессмысленно поглядел на меня и, неловко переступив на месте, позвал:
- Юрок...
Я, еще ничего не понимая, встал со стула и, оглядываясь на заточку, подошел к нему. Увидев располосованную на груди рубаху, я глупо спросил:
- Он тебя задел?
- Да... - задумчиво ответил Гена и расстегнул рубаху. На груди, под левым соском, была аккуратная дырочка. Кровь не шла.
Разом, скачком все обрело свои очертания и объемы. Оглядев комнату, я спросил у Димана, стоящего возле Андрюхи:
- А где Игорек?
- Часа полтора назад ушел с Жорой.
- Водка есть?
Схватив непочатую бутылку, хрустнул пробкой.
- Вата?
Диман рванул полосу от своей рубахи.
- Подожди... - прохрипел Гена, и на всем его лице выступили капли пота. Ноги Гены подкосились, и я еле успел его подхватить. Дотащив до стула, усадил. Генино лицо было бело как лист бумаги. Бултыхнув водку в тряпку, я начал протирать рану. Кровь не шла. Где-то я читал, что это плохо. Я был абсолютно не готов ко всему этому. Беспомощно оглянувшись на Димана, я увидел, что он трясет за грудки обмякшего Андрюху и, толкая тому в руку заточку, кричит:
- Ну, ну же! Теперь меня... Давай!
Андрюха прятал лицо в ладони и истерично всхлипывал.
- Диман, хватит херней заниматься! Помоги же перевязать!! - взвизгнул я. Похоже, Андрюхина истерика передалась мне.
Диман, сломал заточку о порог и выбросил ее в окно.
Мы перевязали Гену. После перевязки долго решали - звонить врачам или не звонить - рана-то ножевая.
- Не звоните, посадят дурака, - очнувшись, хрипел Гена.
- Ну и хрен с ним! - орал Диман.
"Дурак" раскачивался на стуле, согнувшись и вжав лицо в ладони.
Сошлись на том, что Диман вызовет "своих" врачей, которые "не стуканут". Перед приездом "скорой помощи" на крайний случай договорились о том, кому что говорить. Моя легенда была самая простая: ночью, когда я сторожил свой кооператив, ко мне постучались. Я открыл. За дверью стоял Гена. Он попросил закурить. Я сказал, что курево у меня закончилось, и он, проворчав: "Пойду, на улице стрельну", - ушел. Больше я ничего не знаю.
Врачи забрали Гену и "стуканули": в семь утра, когда Андрюха ушел, а мы с Диманом допили бутылку начатую при протирании раны и он тоже ушел, на пороге показался рыженький старший лейтенант милиции.
Увидев милиционера, я не испугался: допитая бутылка то и дело растягивалась на лице идиотской улыбкой. Улыбаясь и хихикая, я пересказал старлею свою "легенду". Старший лейтенант с удовольствием вдыхал густой перегар и понимающе подхихикивал. Поулыбавшись и похихикав, мы расстались. Только после его ухода я вспомнил, что он, понимающе хихикая, исписал полблокнота.
На следующее дежурство я пришел с традиционным опозданием. В кооперативе кроме менеджера Ирины (менеджером она была по трудовой книжке, а фактически мыла полы и собирала профсоюзные взносы) уже никого не было. Перекинувшись с ней незлобивыми матюгами, я взял ключ и ушел в "спальню".
Через два часа, когда Ирина ушла, постучался Игорек.
Играя желваками, он бухнулся в кресло и вцепился в меня трезвым плотоядным взглядом. Смотрел до тех пор, пока бычок не стал жечь пальцы. Затянувшись еще раз, швырнул окурок на пол и спросил:
- Андрюху видел?
- Нет. Утром приходил мент. Он...
- Знаю, - перебил Игорек. Закурив вторую, договорил, - и взял Андрюху за жопу.
- Андрюху?!
- Да. И тот раскололся.
- Сколько же ему дадут? - захлопал я глазами.
- Не ему, а вам с Диманом.
- Чего?!..
- Он вас подставил.
- ??..
- Андрюха сказал, что ушел на улицу стрельнуть курево, а в комнате остался ты с Диманом и Гена. Когда он вернулся, Гена задыхался с дырочкой в левом боку, а вы с Диманом валялись бухие. Все.
- И что теперь делать? - я дрожащими пальцами потянул сигарету из пачки.
- Говорить, что говорил, - отрезал Игорек, протягивая свою сигарету.
- Но этому же не поверят, - возразил я, прикуривая.
- Ты меня понял? Говори, что говорил, - цепко глядя мне в глаза, повторил Игорек. - Главное, не сбивайся и не меняй ничего. Ты все помнишь?
- Да.
- Повтори.
Я повторил про ночной визит Гены за куревом.
- Все, - кивнул Игорек, комкая бычок, - а этого козла я грохну.
- Андрюху?
- А кого же еще?! Да его и на зоне сразу опустят.
- За что?
- За Геныча, да и за заточку тоже. На воле - заточкой...
- А с Геной что?
- Все в порядке. Удар в ребро. Почистят кость и через недельку выпишут.
- Так что ты с Андрюхой делать будешь?
Игорек тяжело посмотрел на меня и процедил:
- Бабки стрясу.
- Сколько?
- Штуки три.
- Три тысячи?! - ошалел я. Больше двухсот рублей я никогда в руках не держал.
- А что, ты свою жизнь дешевле ценишь? - блеснул коронками Игорек.
Следователем по делу Андрюхи оказался бывший участковый с Кряжа, где жил Гена. Проведав своего знакомого в больнице, он напрямую спросил: "Дело заводить или сами разберетесь?", на что Гена ответил: "Разберемся".
Через полмесяца Гену выписали. Они с Игорьком и Жорой где-то откопали перепуганного и забухавшего Андрюху и стрясли с него шестьдесят рублей - больше у того не было.
В ближайшую же ночь деньги обменяли на три бутылки самогона и канистру пива.
И снова Андрюха, раскачиваясь на стуле в обнимку с джойстиком, стрельбой и матюгами шугал вражеские звездолеты. Игорек вприщур скалился над Гениными анекдотами, а Жора с Диманом любовались зайчиками в рюмках. Из коридора тянуло застарелой мочой.
С первого этажа доносилась дробь электрической машинки "Ятрань" - я печатал свои антирежимные стишки.
1992 год.