Вот тут-то и хочу я поведать вам про то, что не завсегда титаники дураками бывают. Когда приключается война, землетрясение али какой другой катаклизм, у титаников и душа разворачивается, и крылья отрастают. Даже на лицо они красивше делаются. Да только вот незадача - возродятся они опосля войны, одолеют разруху землетрясенческую, оправятся от катаклизмы - и все! Опять - нырк! в ошейники, да - гоп! по берлогам...
Ну дак ладно, вернемся, однако, к царю Жлобу Толоконному Лбу. Короче говоря, терпел-терпел народ ентого государя, да и воспринял его как катаклизм какой. Отросли, значится, у люда простого крылья, рассыпались ошейники на шеях, да и повылез он из-под земли. Тут и герой объявился. Да какой там герой?! Цельное множество героев. Одни герои говорят, мы, мол, с батюшкой-царем выведем вас всех к свету, да и вообще на чистую воду. Другие им рты зажимают. Кричат, мы, мол, и без царя обойдемся, сами, мол, куда надо народ поведем. Третьи кричат, мол, народ - не стадо. Освободить его, мол, надобно, а дальше он сам все поймет и пойдет куда нужно. Четвертые, пятые, шестые и остальные тоже что-то кричат. Всех и не разобрать.
В общем, вошли однажды к царю люди знатные и незнатные. В гости зашли али по делам каким - того не ведаю я. Дак вот, вошли они, да и приставили к груди царёвой мушкеты, шпаги да вилы. А среди вошедших ентих герой вдруг объявился. Достает он бумажку из сапога, да и просит царя тама ратификацию какую-то произвести. Ну а царь-то, я же сказывал - дураком был. А дурак, он и есть дурак. Не разобравшись, что за бумажка, взял, да и начирикал на петиции той свой царёв автограф. А те, кто вошел, только ентого-то и ждали. Выхватили они енту бумажку из ручек благородных, да герою своему и преподнесли. А царю дали под зад яловым сапожком, да и выставили за ворота. Вошли во дворец остальные герои и тут же получили по шапке. По короне, то бишь. Дак вот, залезли, значится, герои на трон и стали народным заправительством прозываться. Ну, тут народ и успокаиваться зачал. Дело сделано - катаклизма обезврежена, можно и по берлогам расползаться.
Одначе, не все герои успокоились еще. Сказывают, что кому-то места во дворце не хватило, кому-то за брата отомстить надобно было... Выходит, перевернуть-то перевернули, ан не до конца. Это те, значится, те герои говорят, которые с носом остались. Да и народ-то, он опосля бурь да потрясений разных не скоро успокаивается. А кровь как увидит, дак енто и вообще страшное дело - за любым героем пойдет.
А герой, тот, что самый главный из отринутых, на ласковом языке с народом талдычит. Своим, значится, прикидывается. Наобещал народу три короба добра да благ всяких. Мол, все, что вокруг себя видите, все вашим будет, только посадите меня на трон. А сам-то улыбается в усы пушистые, да и думает: "Ужо тогда покажу я вам, где Макаровы телята зимуют". Но глаза-то у него завсегда ласковые. Дак вот, послушал народ речей медовых, да и согласился с ими. И воспринял он тогда то народное заправительство, что во дворце засело, не своим, не народным, а неизвестно чьим. Катаклизма, мол, очередная. И всё тут! Ну, у народа от таких мыслей глаза кровью налились, шерсть на спине дыбом встала, крылья отросли, новые ошейники рассыпались, да и полетел он на дворец. Баталию тама учинил. А как взял дворец штурмом, дак первым делом заарестовал всех предыдущих героев, а потом и царя Жлоба Толоконного Лба вместе с детишками малыми откопал где-то. Поставил к стенке, да и сокрушил из ружьишек да пищалей. Но царь-то, хоть дураком был, одначе мужество у него имелось. Пощады не просил, на коленки не становился. Умер стоя.
А народу-то на енто геройство начихать. Он кровушки насмотрелся, да и потянуло его дальше. И остановить-то его некому. Народ теперича только усатого-то и слушается. А все потому, что усатый всем жизнь хорошую наобещал. Да и пользуется послушанием народным - хихикает себе в усы, да палкой указывает, кого еще поколотить надобно. Тут народ даже про берлоги позабыл - в такой азарт вошел! Все сокрушает, все изничтожает. Мол, новый мир потом строить зачнем - когда все разломаем!
Долго народ рушил да ломал, колол да стрелял. Ажно надоедать начало. Захотелось тогда народу пожить по-человечьи. Пришел он тогда к усатому, да и говорит - так, мол, и так, Учитель. Енто народ так усатого прозвал за то, что он всех учить уму-разуму норовит. Дак вот, мало, мол, нас, Учитель, осталось - многие в сечах разных полегли. А раз так, то хотим мы жить во дворцах да усадьбах господских. Чай, теперича на всех по усадьбе хватит. Помнишь, мол, что наобещал? А окромя того, землица нам полагается, да механизм разный в придачу. Сказал так народ, да и стоит, с ноги на ногу переминается. Аж покраснел - в первый раз так много говорить довелось. А Учитель заметил смущение народное, пожевал ус, выплюнул, да и говорит - Много, мол, хотите, друзья-товарищи. Государствие-то у нас какое? Народное. Уразумели? А вы кто? Народ. Значит, все, что вокруг вас находится, должно быть не у каждого в отдельности, а у всех вместе. У народного государствия, то бишь. А оно уж само решит - кому по способностям, а кому и по потребностям. Сказал так Учитель, да и засмеялся, а глаза у него такие добрые-предобрые. Не понял народ речей мудреных, потому как мозги у него за ненадобностью еще при царе ссохлись. Одно только уразумел народ - раз Учитель теперича на царевом месте сидит, значится, заместо царя и думать за народ будет. Думать и говорить, как народу жить надлежит. Учитель, одним словом. Так что развернулся народ, да и побрел опять по берлогам.
Все бы и хорошо. Ан нет. В Титании-то все пожгли да посокрушали, а жить-то надо как-то. Да и кушать всем охота. А что тут кушать будешь, ежели хлеб на полях и тот пожгли. Ну, мужик-то, он сам себя завсегда прокормит. А ежели поднатужится, дак еще и пару генералов в придачу. А ведь тут не генералы. Тут Учитель со своими друзьями-героями. А енто не то, что поднатуживаться, енто из кожи лезть надобно. Чтобы налог-оброк, значится, заплатить. Ну, ежели у народа ум бы имелся, он бы сразу и задумался - а за что платить-то? За проживание на своей земле? Ан нет - высох у народа весь ум.
А Учитель-то трудиться не может. У него дел государевых цельная куча. И обо всем его голова болит. Да так болит, ажно больше делается. И такой он хитромудрый стал, что ни в сказке сказать, ни пером пописать. Но усатый-то и раньше умным был - до того, как его голова до огромадных размеров выросла. Ну судите сами - как бы он без такого умища Учителем стал? Правда, он тогда был не столько умным, сколько усатым, но все равно - умнее всего народа. Ну, ежели не всего, то хотя бы тех из него, кого больше. Дак вот, раз был он умным, выбрал он из народа тех, кто побольше не умом, а размером. Выбрал, да и дал им некоторые блага из тех, какие наобещал всему народу, когда тот его на трон взгромоздит. И в благодарность за енти блага, должны они охранять Учителя от остального народа, ежели тот пробуждаться от спячек вековых задумает. А енти самые охранники и не воевали нигде, и не трудились. Им Учитель так и сказал, ваше, мол, дело - охрана меня. И баста! А их-то тоже надобно кормить-одевать-обувать.
И послал их Учитель по селениям народным шастать, да излишек изымать нещадно. А дабы страх да почтение вызывали охранники правого порядка, одел он их всех в черную кожу, да по револьверту выдал каждому. И пошло-поехало! Врываются они в берлоги народные. Выволакивают всех оттудова. Револьвертом в грудь тычут - гони, мол, жизнь али мешок с излишком! Что тут началось! Бабы ревут, ребятишки ревут, мужики за оружие дарственное хватаются. Новое мышление, одним словом.
Долго ли коротко ли, начался в Титании голод да болезни разные смертельные. А те, что в черной коже, и рады-радешеньки. Их, значится, время пришло. Им же тоже повоевать охота. Были, конечно, и такие среди народа, которые восприняли все енто как катаклизм какой. В леса пошли - из ружьишек стали оттудова постреливать. А Учитель-то умным был человеком. Не просто смуту удавил, а и другим отбил охоту так делать. Объявил он всех мятежников врагами государствия. Вообще-то так оно и было. Дак ведь опосля того Учитель говорит про то, что государствие у титаников народное. А раз так, то те, кто супротив государствия идут, заодно и супротив народа выступают. Хитро придумано! Ну просто умница Учитель! Дак вот, а дальше-то Учитель и говорит, дескать, ежели у народа нашего враги появились, енто значит, что мой долг - защищать ентот самый народ от евонных врагов. И тоже ведь, хитро сказано! И врагов государствия изничтожит, да и себя не только оправдает, а и вообще заступником народным преподнесет. Во как удумал! А удавить все сопротивление при всеобщей спячке, дак енто и вообще пустяковое дело. Учитель своих охранников так надрессировал, что долго с ими разговаривать и не надобно. Скажет Учитель: "Фас!", дак они и горы свернут. Не то, что при царе! Короче говоря, так защитили чернокожие народ от евонных врагов, что аж пыль столбом поднялась, а потом рухнула, и пошло все пылью-прахом... А потом, когда Учитель изничтожил излишек народа, принялся он от скуки искоренять своих чернокожих. Отберет револьверт, обзовет врагом народа, да и изничтожит. И все с улыбочкой. А глаза такие мудрые, орлиные...
Подождите, еще не все. Самое интересное впереди. Ведь надо ж такому случиться, что кровушки было пролито так много, что ажно Учителя стошнило. Да и у народа все озверение схлынуло. Перебесился, значится, да и вообще ручным стал. Одним словом, мир воцарился на земле титанской. Да какой мир-то благодатный! Теперь народ все в точности исполняет, как ему Учитель командует. Направо! Народ направо поворачивается. Налево! Народ налево поворачивается. На месте шагом марш! Народ на месте марширует. И Учитель доволен, и народ не возражает. Благодать и взаимопонимание! А все потому, что понял народ, что государствие у них народное. А раз оно народное, значится, ихнее - общественное. А общественное в Титании для простого люда завсегда превыше личного стояло. Потому как нельзя, чтобы в народе личности объявлялись. Народ должен быть обществом. А оно, енто самое общество, складываться должно из ячеек семейных. Потому как народ должен быть однородным. Тогда все будет покойно, потому, как будет порядок. А когда есть порядок, есть и свобода иметь права на обязанности.
Понял все енто народ, да и зачал трудиться, а катаклизмы в себе искоренять, а не наверху, потому как ежели государствие народное, то и наверху, значится, засели самые достойные из народа. А катаклизмы в себе искоренять и вовсе просто оказалось. Найдет эдак народ катаклизм какой в себе, осудит, заклеймит позором, да и искоренит заодно с родимым пятном. Так что время наступило благодатное. Все всё искореняют, а крови не видно, все что-то делают, а что - непонятно.
И так Учителю енто все понравилось, что поднатужился он, да и ляпнул, мол, построим мы СЦБ (Светлое Царство Будущего) аккурат к надвигающейся олимпиаде. А чтобы, дескать, вам до того времени скучать не пришлось, давайте-ка, перережем всех коров, а заместо их вырастим кукурузу. А народ-то к ентому времени искоренил все, что в ём было. Остался только энтузиазм. Что енто такое, не ведаю я, да и вы не пытайте. Знаю только то, что энтузиазм ентот заодно с фанатизмом одобряется, а потому и не искореняется. Дак вот, вооружился народ фанатизмом до зубов, да и воспринял все речи Учителя с энтузиазмом. Да так воспринял, что выполнил все в точности и даже больше. Мяса не стало вовсе. Зато кукурузы вырастили столько, что ажно летательный аппарат ее именем прозвали.
Все бы и хорошо, да на Учителя хандра вдруг напала. Посмотрел он на свою палку, ту самую, которой путь указывал, да и говорит ей: а не перегнул ли я тебя? Вдруг откуда-то сверху голосочек такой звенящий - перегнул... Учитель ажно с трона хряпнулся. Что за напасти?! Выше Учителя быть никого не должно, а тут на тебе - Голос! Да к тому же сверху. Ну и дела... Однако испужался Учитель, да и послушался Голоса - не стал больше палку гнуть. Да и в самом деле - зачем гнуть? Вставь в колесо, она и сама согнется.
Приказал он тогда собрать всех уцелевших коров в одном месте, да и скормить им всю кукурузу. Пускай, дескать, плодятся-размножаются. А для того, чтобы энтузиазм у народа не искоренился, отправил он их всех в разны стороны. Одних - землицу залежавшуюся ворошить. Других - дорогу чугуниевую производить. Однако глянул Учитель, а народа хоть немного, да и осталось не у дел. Выдал он каждому по пищали, да и отправил в соседнюю Бусурманию. Народное государствие, значится, и тама возводить. Да катаклизмы вместе с коренным населением искоренять.
И так Учителю енто последнее мероприятие по душе пришлось, что понастроил он фрегатов разных, да таких, что на ядрёном топливе под водой рыскают. И запустил он енту флотилию во все стороны. Море-окиян, значится, расследовать, а заодно и страх на врагов иноземных нагонять. А врагов-то у Титании много. Весь остальной мир. А дабы и на суше неприятеля в страхе держать, понаставил Учитель на границах государствия пушек видимо-невидимо! Да не простые енти пушки, а дальнобойные. Да такие дальнобойные, что ежели пером описать, то никто и не поверит. Ну, судите сами - ежели из такой пушки пальнуть, то ядро всю землю облетит, а земля-то, сказывают, круглая, да как хрястнет по затылку артиллериста! Такие вот пушки.
Сотворил все енто Учитель, да и порешил на радостях душу отвести. Созвал он всех героев остальных, да и закатил пир на всю Титанию. Благо водка тогда дешевая была. Нагрузились, значится, приглашенные на пир зельем ядрёным, да и заснули. Да так цельный год и проспали.
Год, а может, меньше, а может, больше - того не ведаю я. Давно енто было.
Долго ли, коротко ли, прошел год ентот сонный, да и пробудился Учитель, огляделся он по сторонам. Да таким плохим ему все показалось с похмелья, что порешил он призадуматься, как дальше жить. Честное слово! Вот все делал да творил, созидал да вершил, а тут порешил усумниться.
Призвал он к себе героев да чернокожих - всех тех, кто выжил опосля сеч да пробудиться от банкета изволил. Призвал, да и говорит: Так, мол, и так, товарищи, вел я государствие к Светлому Будущему, да и заблудился. Да так заблудился, ажно тупик перед носом чую. Подсобите, дескать, выйти на дорогу, которая куда надо ведет.
Уселись тогда герои да чернокожие у ног Учителя, да и стали думать-гадать. С им заодно, значится. Долго они так сидели. Наконец один из героев (который разум свой не до конца искоренил) встал, погладил седую бороду, да и принялся речь держать. Нам, говорит, без народа дорогу не отыскать. Народ-то енту дорогу знает, да вот незадача - голос у него за ненадобностью утерялся. Так что сказать он нам не может ничегошеньки. А показать дорогу тоже не в состоянии, руки-то у него связаны. Да и понастроили мы столько всего, что он и не проберется до дороги той. Надобно, мол, голос народу возвернуть, руки ему развязать, да и перестроить все, что не так понастроено. А для того, чтобы народ на енто дело ускорить, покайся ты перед ним, Учитель. Выйди, эдак, утречком, по холодку, на лобное место, в грудь себя постучи, да и скажи - так, мол, и так, народ, обманывал я тебя все енти годы. Не, погоди... Не все, а последние годы. И получилось, мол, через енто дело несправедливие. Дак вот, давайте, мол, дабы исправить сие несправедливие, сплотим наши ряды да авангарды вкруг меня, да как в старое доброе время общими усилиями двинемся вперед. И будем, мол, повышать, расширять да углублять. Ну и заживем! Да и я, мол, теперича буду хорошим, честное слово! И не сумневайся, Учитель, пойдет народ. Не впервой. Ведь народ-то - он завсегда народом останется.
Ну, Учитель как такое услыхал, вскочил с трона, ножками затопал, ругательства обидные кричать зачал. Однако - зырк! - по сторонам, ан никто его не поддерживает. Посмотрел он на енто дело, да и умолк. Взобрался на трон, а тот и то шатается. Вот Учитель тогда и призадумался. И думал он думу свою два дня и две ночи. 48 часов, значится, по Гринвичу. Опосля, словно бы пробудившись ото сна поднял голову, да и заталдычил: Да и то ладно, я - согласный!
Гонцы тут же полетели радостную весть до народа доводить. А народ-то бестия! Как будто того и ждал. Повылез из берлог. Обнимается, целуется. Слова какие-то радостные издает. Собрался он, значится, возле лобного места аккурат в назначенное время в огромадном числе, да и ждет. Любопытно ему посмотреть на Учителя, который в грудь себя ударять будет прилюдно.
Тут и Учитель вышел. Да как начал молотить себя в грудь, ажно песок посыпался. Молотит и плачет. А слезы-то большущие, ну аккурат - крокодильи. Потом ему кто-то в черном плаще знак сделал. Ну, Учитель-то ентот знак сразу воспринял - в грудь себя стучать прекратил, слезы вытер, да и речь принялся держать. Держал-держал да и отпустил. Надоело, видать. Тут речь ента, как ее Учитель отпустил, сразу же на бумагу и легла. Ну, народ-то знает - раз написано топором, значит, в колодец плевать придется. Подошел эдак народ к колодцу, заглянул в него, а там темно, сыростью да прохладой веет. И ни шиша не видно. Одначе, пригляделся народ получше, да и увидел в глубине себя. Увидел, да и плюнул. Да так плюнул, что ажно вода красной сделалась. Ну, народу-то на енто начихать, ведь такие дела творятся - Учитель речь бумажную держал. Счастье-то какое навалилось!
Дак вот, плюнул народ в колодец, да и зачал ломать все, что не так выстроено, чтобы перестроиться, значится. А окромя того, всё норовит связки голосовые поразмять, да глотку прочистить. Ан нет! Ссохлись связки голосовые, да и глотка паутиной забита. А все потому, что долгое время глотка народная употреблялась лишь как желоб, по которому еда да питье в чрево скатывались. Вот и получается - хочет народ что-то дельное на радостях крикнуть, а из глотки то шипенье, то ругань вырываются. Ох, и веселье же началось! Собирается народ на опушках-лужайках и каждый норовит крикнуть громче, чем другой. Так и пошло-поехало - покричит-поорет народ благим матом, а к вечеру домой, то бишь в берлогу, ковыляет. Усталый, зато довольный. Приятное таки с непривычки енто занятие - глотку драть.
Но надо ж такому случиться - вместе с голосовыми связками мозги у народа, развиваясь, разбухать зачали. И стал народ ентими мозгами шевелить. А что у заключенного на уме, то у освобожденного на языке.
Не понравилось такое дело Учителю. Ему-то все не так представлялось. И стал он тогда снаряжать в поход своих охранников. Ну, тех, что в черной коже одетые, да револьвертами вооруженные. Одначе, заместо револьвертов выдал им Учитель жезлы резиновые. Почти такие же, как у регулировщиков на большой дороге. Регулируйте, дескать, пробуждение народа, а то не так пробудится, хлопот не оберешься. А народ-то, оказывается, только прикидывался дураком, а сам себе на уме был. А сейчас промеж себя разбухшими мозгами перетер, дак и вообще умнее стал. Кричать ему надоело, на подвиги уже потянуло. А все потому, что понял народ, что Учитель-то голый.
И порешил тогда народ Учителя как катаклизм какой воспринять. Отросли, значится, у народа крылья. Тут и герой объявился. Да какой так герой?! Цельное множество героев. Одни герои говорят, мы, мол, с Учителем выведем вас всех к свету, да и вообще на чистую воду. Другие им рты зажимают, кричат, мы, мол, и без Учителя обойдемся - сами, мол, народ куда надо поведем. Третьи кричат, мол, народ не стадо, освободить его надобно, а дальше он сам все поймет и пойдет куда нужно. Четвертые, пятые, шестые и остальные тоже что-то кричат. Всех и не разобрать...
Ну что, дальше рассказывать? А может, хватит? У меня и глотка с непривычки пересохла, да и надоело уже. Короче говоря, тут и сказочке конец. Кто слушал - молодец, а понявшему - огурец.
И я там был, на сборища ходил, по ушам текло, но в глаз не попали.