наполнив черно-белой светотенью,
взгляни на старые стихотворенья,
как мать на повзрослевших сыновей...
Я вижу, ты боишься обостренья
болезни, безголосый соловей?
В молчании гнездо из пуха свей,
и скоротечная пора цветенья
свершит необходимый эпилог
без боли и рыданий, шито-крыто…
Бубенчики звенят, стучат копыта,
зияют пасти из тепла берлог...
А если протанцует Кумпарсита,
то не живей, чем по сукну мелок,
к тому же отдает унылый слог
настроем застарелого колита,
и страшно мне. Захлопывая сон,
по штукатурке шмыгают химеры,
перенимает упырей манеры
холостяков скучающий салон…
Дворцы в перегородках из фанеры,
мороз некрепок, да маразм силен!..
И не пытайся, старый селадон,
припоминать похвальные примеры...
Она пришла, рассудку вопреки,
назло годам и непременным хворям
в нетерпеливом юношеском вздоре,
что строчками читают старики…
Цветы опали, и плоды горьки,
а по стволу пила пройдется вскоре,
но мы с тобой, не уставая, вторим,
больны, разлучены и далеки,
в который раз – о радостях любви,
о солнышке на ксилофоне льдинок,
о памяти, что кроется, как инок,
от голоса, молящего – лови
из двух полураскрытых половинок
жемчужину! Вздохни и позови
змеиный сон, сгустившийся в крови,
возобновить счастливый поединок!..
