Девчонка у костра (Рассказ)

В старых улочках нашего провинциального города вечерами особая свежесть воздуха и тишины.
Я часто уходил к ним, думая, что они, наконец, подскажут, что я ищу. И тогда было всё равно: ветер, или снег, или дождь, - я шёл.
Со стороны, наверное, чудной казалась сутулая фигура с поднятым воротником пальто, без шапки; она вдруг останавливалась у низкого окошка, любопытствуя: «Что там? Кто там?», а то, обхватив шершавый ствол липы, обходила старое дерево вокруг или просто где-нибудь посреди улицы запрокидывала голову к звёздам.
Мне хотелось на перекрестке улиц невзначай встретиться, как с кем-то обыкновенным, с самим собой, но уже взрослым, лет на  двадцать старше. Встретиться, обрадоваться и не удивиться, поговорить и поспорить обо всём на земле, о  будущем, о своих  сомнениях и тревогах.
Но сказок не случалось. «Подумаешь! – говорил я себе. – Разве это беда!?» - и шёл из улицы в улицу.
Тогда был март. Серый и зыбкий, как туман, март. Часов девять вечера, холодно и сыро.
Я свернул с улицы под арку между трехэтажными домишками, в чужой  довольно просторный двор.  Продрогшая и посиневшая луна грелась у трубы на крыше старого дома напротив;  четкие  тени  столбов и деревьев  вытянулись на пепельном снегу.
Во дворе, почти посередине горел костер. Угасавший, он едва отталкивал от себя настойчивую темноту.
При виде огня я почувствовал, что замёрз, и решительно двинулся к нему, не ища тропки, напрямик. Эта решительность подвела меня. Несколько раз провалился  сквозь  не выдерживавший  моего веса наст в пустоту, набирая в ботинки воду. «Понесло дурака!» - проворчал я, подскакивая к костру. И тут увидел девчонку.
В курточке, отороченной мехом, она сидела на дощатом  ящике, подперев голову кулачками в вязаных варежках, и смотрела, не отрываясь, на пламя. Ей было словно всё равно, что я  подошёл. Она и не шевельнулась.
«Мумия», - подумал я и сказал:
- Привет!
Пристроившись на какой-то картонке, я снял один башмак, вылил из него воду.
Девчонка чуть повернула голову и ответила без интереса:
- Привет.
Мы молчали. Я держал ботинок над огнем и не знал, что бы ещё добавить к приветствию.
- Здорово промок?! – сказала девчонка, то ли спрашивая, то ли утверждая.
- Ага! - Я кивнул и занялся вторым башмаком, искоса поглядывая на неё.
Ей было лет семнадцать. Темная чёлка прикрывала лоб до самых бровей. От  бликов костра лицо казалось воспалённым и усталым.
Девчонка  наклонилась, подняла со снега дощечку и поворошила в костре, взметнув вверх крупные искры.
- Как тебя зовут? – спросил я и услышал неторопливое:
- Таня.
- А меня – Крис.
- Непонятно…
- В самом деле? – с нарочитой наивностью удивился я и тут же ответил: - это сокращенно – Константин Романович Исаев. По первым буквам.
Губы девчонки, проверяя, шевельнулись. Мне показалось, что она улыбнулась.
Через арку во двор проник ледяной ветер, свистнул в вершинах тополей. Пламя костра полыхнуло, угасло на мгновение и снова  вспыхнуло, задымив. Луна зашла за огромную, в полнеба, тучу; снег почернел.
Таня съежилась на ящике и бросила  в огонь щепок.
- Я погреюсь, ладно? – спросил я.
Не получив ответа, присел на корточки и вытянул над костром руки. На сомкнутых девчоночьих ресницах увидел блёстки слёз.
- А ты что одна?
- А что? – Таня вдруг выпрямилась.
- Ничего.
- -Так просто, - сказала девчонка и почти неслышно прошептала:
- У меня никого нет.
- Что?
- Никого, - повторила Таня, не заметив недоуменного вопроса. Вздохнула и принялась разглядывать узор на своей варежке.
Спрашивать, что да как,  я не стал, зная по себе, если человек начал говорить с незнакомым, то  ему это необходимо. И самое лучшее – не навязываться деланным участием.
Таня заговорила.
- Раньше были друзья. Часто приходили к нам домой. Мы с отцом собирались, и все вместе шли за тридевять земель. Светило солнце, и пели птицы. Мой отец знает всё на свете. Как он рассказывает – заслушаешься. Он – учитель. Есть странное слово «умер». Однажды ты с ним познакомишься близко и никак не сможешь понять. Долго. Долго. Вечерами я жду отца из школы, а приходят люди с жалеющими глазами. Я спрашиваю «Зачем? И не могу их видеть. Бегу от них.
Едва покачиваясь на ящике, Таня говорила медленно и тихо.
Я слушал, и было больно, и я кусал губы. Жалость к этой девчонке росла и во мне с каждым её словом. Я понял, что случайно попал в пустую полузатопленную лодку чужой жизни новеньким веслом. Таня выговаривалась незнакомому, мне, словно выплывала к берегу, на котором можно найти потерянное.
А мне было почему-то неловко слушать, что  говорила девчонка, как-то стыдно, что несколько минут назад я размахался перед ней своими  мокрыми башмаками, и я совался лицом в самый дым, чтобы оправдывать им то, что щипало глаза.
Таня поднялась.
- Извини, я это тебе зря всё…
- Нет. Я бы поговорил с тобой.  Я ведь  тоже что-то в жизни видел. Но ты уходишь?
- Да. Прощай!
Она повернулась и шагнула прочь.
- Приходи завтра.
Таня возвратилась,  через костер взглянула на меня.
- Нет. Пустое. Зачем?
Она положила ящик на огонь и, взмахнув рукой, не то прощаясь, не то запрещая мою попытку возразить на отказ, быстро ушла в один из подъездов.
Назавтра я сидел в том же дворе и, ломая спички, разжигал костер...