мне вспоминался, и не раз,
забытый богом полустанок,
где жизнь течёт не напоказ.
Вокзал. Как в монастырской келье,
встречал я день под птичье пенье.
Окошко, лавка, тёмный зал...
Стоянка, поезд, опоздал.
И вот на этом полустанке,
вдали от неотложных дел,
в тишь заточённый... оробел,
разглядывая жизнь с изнанки.
Неочевидностью побед
я был распят, разбит, раздет.
Весь мир уже казался скверным,
и я готов был волком взвыть,
но дверь толкнули. И мгновенно
дилемма «быть... скорей, не быть»
осталась в невозвратном прошлом.
И всё мне показалось пошлым
под этим взглядом псиных глаз.
«Голодный? Вижу. Я сейчас...»
И стал я Богом для округи
на целый час: за бутерброд
в барбосьих мордах пёсий род
послал мне пастырей. Как други
мы расставались. «Не грусти!» –
они сказали. И в пути
подумалось: «А всё неплохо:
я не один, и не босой,
и целый час могу быть Богом,
отмерив хлеба с колбасой.
И есть очаг – он пахнет сдобой:
с ванилью кекс печёт особый
та, что не требует даров,
но в ворохе дорожных снов
её я вижу неизменно.
Немало!» Ровный стук колёс
клонил в дремоту… Поезд вёз…
сдаваться небоскрёбам в плен. И
в кустах собачий вольный клан
ждал бога, рвущего стоп-кран.