А в этот раз как-то всё сложилось, что немецкие туристы заехали в наш городок как раз во время съемки фильма про Вторую мировую. Эпизода, как наши замечательные разведчики в Восточной Пруссии мешают отступающим фашистам накануне прихода Красной армии взрывать исторические памятники страшной ценности, чуть ли не могилу любимого россиянами философа Канта. Типа, так не доставайся же ты никому! А немецкие туристы, конечно, и знать не знали, и слыхом не слыхали про затеи киношников. Не ожидали, короче, никакой подлянки с этой стороны. Они гуляли себе по культурным местам городка, покупали местные сувениры, с трудом отбиваясь от навязчивых предложений местных барышень с пониженной социальной ответственностью. В общем, вели себя естественно для людей такого сорта. И вдруг, на перекрестке Замковой и Подгорной улиц на группу наших немцев выскакивает человек в черной гестаповской форме штурмфюрера и шмайсером в руках. А главное, с бешеным взором побелевших глаз из-под каски. И начинает строчить из автомата от бедра поверх голов туристов, выкрикивая на ломаном немецком проклятия типа «Шайце! Доннер ветер! Руссиш швайн!», ну, и тому подобные хальты и хенде-хохи. Все наши шесть реальных немцев тут же грохнулись наземь и закрыли головы руками от осколков посыпавшихся сверху стекол. Видимо, сработала историческая память. А фашист выхватил из-за пояса гранату на длинной ручке и швырнул ее почему-то за каменный забор в ближайший двор. Во дворе полыхнуло пламя, ухнул взрыв, поднялась туча пыли, с крыш прыснули голуби, а на соседней улице заголосили припаркованные машины - сработала сигнализация. Чертов гестаповец же забросил автомат за спину и нырнул за угол, скрывшись с глаз в узком проулке. Наступила короткая мирная тишина.
- Что это было? – спросил на чистом немецком старший группы, сорокалетний герр Шульц у гида, Эллочки Зайц. Эллочка озадаченно помотала головой и честно ответила:
- В программе экскурсии этот эпизод не планировался!
Недоумение туристов, впрочем, быстро развеялось с появлением потного молодого человека с мегафоном в руках, бейсболке, повернутой козырьком назад, в шортах и кожаном жилете. Он выбежал из недр Замковой улицы, подскочил к Эллочке и стал помогать ей подняться на ноги, со словами:
- Тысяча извинений, дамы и господа, миль пардон, герры и фрау!
Группа постепенно пришла в себя и стала подниматься с тротуара в вертикальное положение, отряхивая колени и бока. А потный мегафонщик продолжал сбивчивой скороговоркой:
- Понимаете, мы снимаем тут кино про войну и у главного героя случилось помутнение рассудка. Видимо, сильно вошел в роль, ну, гениальный актер, Мартын Гуреев его фамилия, может, слышали? Нет? Ну, и ладно. Он вообразил себя настоящим немцем, по-русски уже не понимает. Отзывается на имя Мартин Гур. Бегает от главного режиссера и других членов съемочной группы, отстреливается, гранаты вон кидает – видели?
- Так что же, у него патроны и гранаты боевые? – поднял удивленные брови герр Шульц.
- Выдали холостые. Но этот, видимо, где-то раздобыл боевые, черт его знает. Я ж говорю, сильно в роль вошел, гад. Я – помреж – и то не могу с ним сладить. А надо вернуть артиста в коллектив. И желательно живым, в человеческом просветленном облике. Нам еще снимать и снимать, бюджет фильма трещит, актеры воют, главреж в предынфарктном состоянии… В общем, выручайте, товарищи немецкие камрады!
- Как это? – удивилась гид Эллочка. – Чем же мы поможем? Тут психиатров или полицию надо привлекать…Тем более, патроны у вашего психа боевые! Так ведь, герр Шульц?
- Нет-нет, что вы! – ужаснулся помреж. – Тогда фильму хана. Закроют нафиг, как пить дать!
- И как вы представляете нашу возможную помощь? – поинтересовался отзывчивый герр Шульц после перевода Эллочкой последнего диалога.
- Мы вас переоденем в форму рейхсфюрера, начальника этого беглого архаровца, и вы уговорите его вступить в переговоры об условиях сдачи главрежу. А мы поможем транспортом и сопровождением, будем Мартина Гура отвлекать, а вас прикрывать микроавтобусом, если что. А вот, кстати, и он!
Из-за поворота Замковой улицы тут же выехал пестрый микрик с большим открытым люком на крыше. Из люка торчали пара всклокоченных голов операторов и кинокамера на штативе. От микрика густо пахну’ло выхлопом вчерашних злоупотреблений остросюжетными напитками.
- Соглашайтесь, герр Шульц! – воскликнул помреж, хватая немца за рукав куртки. – Нам без настоящего немецкого языка этого партизана не уговорить! Мы вам выплатим гонорар, а также потом в титрах фильма отдельно упомянем и отблагодарим за помощь в съемке! Наш фильм получит «Оскара» и «Золотого льва», а вы войдете в историю мирового кинематографа!
- А, была-не-была! – махнул рукой герр Шульц, невзирая на протестующие гримасы Эллочки. – Их бин готов!
Его в киношном микрике быстро переодели в форму гестаповского офицера, дали настоящий «парабеллум» с холостыми патронами и пару шумовых гранат – на крайний случай. И погоня покатилась по узким улочкам старого города!
Рейхсфюрер Шульц трусил расчетливой экономной рысью, прижимаясь к стенам домов и бдительно вглядываясь в опасную даль. Даль терялась в киношном тумане, с избытком надутом в улочки специальными вентиляторами. Из глубин тумана раздавались одиночные редкие хлопки – это Мартин Гур постреливал для острастки погони. На эти звуки и ориентировался рейхсфюрер. В его руке зловеще поблескивал грозный «парабеллум», а на каске играли багровые отсветы киношного пожара, имитируемого софитами из микрика. Герр Шульц настиг штурмфюрера у развалин францисканского монастыря. Мартин Гур полулежал у фактурной кирпичной стены, потирая подвернутую ногу. На лице беглеца застыла гримаса боли и отвращения к собственному бессилию. Рядом валялся автомат с еще дымящимся стволом.
- Ну что, штурмфюрер, так и будем бегать от ответственности? – произнес герр Шульц хриплым от погони голосом. – Вы же германский офицер, как вам не стыдно!
- Подите вы все к черту! – ответил штурмфюрер, с трудом справляясь с нервным тиком, перекосившим его холеное лицо. – Красные завтра будут здесь, а вы делаете вид, что всё в порядке, шнапс жрете да баб тискаете, позор арийской нации!
- Герр Гур, командование лучше знает, как организовать оборону! А вы своими паническими заявлениями только сеете смуту в рядах доблестных защитников рейха! Как вам не стыдно! Я отдам вас под трибунал!
- Не успеешь, рейхсфюрер! – криво усмехнулся Мартин, выхватил из кобуры маленький блестящий «вальтер» и приставил к виску. По лицу гестаповца катились настоящие слезы.
- Не делайте этого! – воскликнул герр Шульц, бросая свой «парабеллум» наземь и хватаясь в отчаянии за голову. Но было поздно. Сухо щелкнул выстрел. Голова Мартина Гура дернулась и упала на грудь. С нее красиво слетел каска и покатилась вниз по битому кирпичу, звякая, как пустое ведро...
- Стоп, снято! – раздался радостный голос помрежа. Герр Шульц обернулся. Из микрика вывалились члены съемочной группы и аплодировали артистам. – Всем спасибо, все свободны!
Герр Шульц глянул на застрелившегося штурмфюрера. Но тот уже вставал на ноги, улыбаясь и утирая с виска салфеткой киношную кровь.
- Данке шён, герр Шульц! – сказал Мартын Гуреев. – Вы прирожденный артист! Как вы меня стыдили и уговаривали, я не мог сдержать слёз! Это был высший пилотаж!
Герру Шульцу тут же, в микрике, оформили и выдали гонорар, полторы тысячи рублей, за участие в эпизоде во второстепенной роли продолжительностью пятнадцать минут. И вся туристическая группа радостно прокутила в ближайшей кафешке нежданный приработок – попила ароматного черного кофе, выращенного на щедрых плантациях северного соседа. Позвали и помрежа, за компанию. И тот, разомлев от удачи, на ушко нашептал гиду Эллочке:
- Понимаете, бюджет у фильма аховый, не хватает на приглашение настоящих немцев. Вот мы про вас и прознали в отеле, и решили, так сказать, воспользоваться случаем. И ваш герр Шульц просто шикарно, шикарно справился с ролью! Давайте, выпьем с вами за это на брудершафт!
Эллочка Зайц почему-то не возражала.