Откровения "мента позорного" (Проза)

Вместо предисловия.
В 2011 году в России стартовала реформа Министерства внутренних дел. Причины, приведшие ведомство к вынужденной перестройке, явно выходили за рамки приличия и нормы. Ну а главными  провокаторами «ремонта» правоохранительной системы явились средства массовой информации, вылившие на милицию ушаты грязи. На телеэкранах месяцами мелькали кадры расстрела покупателей московского супермаркета взбесившимся майором Евсюковым, газеты, захлёбываясь от восторга, смаковали то изнасилование журналиста в томском медвытрезвителе черенком швабры, то такое же интимное мероприятие с бывшим зэком  в одном из отделений милиции Казани, но уже бутылкой из-под шампанского. Информация о поборах на дорогах страны инспекторами ДПС и на улицах российских городов сотрудниками ППС превратилась в обыденную, словно в былые советские времена вести с полей. Желающих поучаствовать в реформировании  милицейской структуры обнаружилось   много, ну а в первые ряды слишком уж заинтересованных  «реформаторов» выползли, разумеется, адвокаты и члены преступных сообществ.
Мне, отслужившему в органах МВД СССР и МВД Российской Федерации более  четверти века, с одной стороны было больно созерцать нападки на родное ведомство, а с другой – появилась надежда на то, что федеральная власть теперь не отвертится от реформы МВД. И пусть со скрипом и скрёжетом, но долгожданная перестройка министерства всё-таки двинулась в нужном направлении, и изменения в системе уже наступают.
В 70-е годы прошлого столетия в каждом  подразделении милиции на видном месте висел плакат со словами  большевистского  функционера Михаила Калинина: «Милиция – это зеркало советской власти». Когда ту власть в Советском Союзе возглавил бывший руководитель КГБ СССР Андропов, данный лозунг исчез, видимо, «зеркальце» показывало стране и миру не то, что надо было. Попытки подправить безрадостную картинку в МВД, навести хотя бы элементарный порядок в системе, предпринимались с завидным постоянством: то чекисты брались за исправление ментов, то десанты представителей КПСС высаживались на руководящих постах в милиции. Но милицейское ведомство с хрустом, как мясорубка, перемалывало чужаков и никакого толка от таких «десантников» не было. Напротив, самыми отвратительными для советской державы и новой России периодами были времена, когда милицию возглавляли выходцы из КГБ СССР Федорчук и Нургалиев. Уверен, что порядок в системе МВД сможет навести не варяг, а профессионал из милицейских рядов.
В Омске таким профессионалом был генерал-майор милиции Алексеев И.Р., руководивший областным УВД четырнадцать лет. Тем, кто служил под началом Ивана Романовича, этот человек запомнился честным, справедливым, требовательным и опытным начальником. Именно такие умные и яркие личности должны быть в российской элите, а не какая-то временная шушера. Беда России не в дорогах и не в дураках, а в дураках, указывающих дорогу.
Как навести порядок в стране, которую «и умом не понять, и аршином общим не измерить»? Как привить законопослушность гражданам государства,  в котором суровость законов умеряется их неисполнением? Сколько нужно квасного патриотизма, чтобы не скатиться в махровый национализм и сколько нужно либерализма, чтобы не превратиться во врага  народа? Какое мнение о предыдущей и  ныне  действующей власти может иметь «цепной пёс режима»? Как сотрудник МВД оценивает  деятельность спецслужб в стране?
На эти и многие другие вопросы я попытался ответить в своей книге. Мои «откровения» - это коктейль из мемуаров, дневника наблюдений, размышлений о наболевшем и  попытки отобрать хлеб у политологов. Почему «мент позорный»? Да потому, что за десятки лет привыкаешь к оскорблениям со стороны соотечественников, и словечки типа «легавый», «мусор», «ментяра», «мент поганый», «мент позорный» и прочие, становятся такими же привычными для слуха и восприятия, как и деревенские имена  Петька, Витька, Колька, Санька. Просто «мент позорный» несёт какую-то философскую нагрузку, а ещё и потому, что это «нежное» выражение  более всего понравилось из перечисленного набора пакости.
В своей книге я изменил фамилии некоторых людей, с кем меня свела судьба, а два человека так вообще получили порядковые номера. Неоднозначно я к ним относился, пусть потерпят.

Глава 1. С чего начинается Родина?
Мой отчий край – Сибирь! Это тот громадный кусок земной поверхности, которым, по мнению великого учёного Михайлы Ломоносова, должно прирастать могущество России. А начиналось такое прирастание в шестнадцатом веке с покорения сибирских просторов кучкой головорезов и государственных преступников,  направленных русскими промышленниками за Урал на грабёж туземных ханов. В переводе на современный язык та «экспедиция» представляла собой рейдерский захват чужой собственности олигархами с помощью организованной преступной группировки во главе с лидером ОПГ по кличке «Ермак». В сравнении с заграничными королями, которые завоёвывали американский континент, неся громадные людские и материальные потери, русский царь получил Сибирь от беглых преступников почти даром. Видимо, с тех пор благодарные правители России и стали отправлять осуждённых судами людишек на сибирский «курорт». Через столетие после покорения Сибири, российский самодержец Пётр Первый не только прорубил окно в Европу, основав на Неве город Петербург, но и смастерил маленькую форточку в Азию, заложив на слиянии двух сибирских рек крепость, превратившуюся позднее в город Омск.
Мой любимый Омск, в котором проживаю уже пятый десяток лет,  прославили почему - то в основном люди, сидевшие за решёткой и колючей проволокой. Начало положил Фёдор Михайлович Достоевский. До того времени, как стать великим русским писателем, он в статусе государственного преступника, побывал на омской каторге. Прибыв в Сибирь явно не по своей воле, каторжанин постарался навесить на город жирное оскорбительное клеймо: «Омск гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видел. Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени». И хотя в те времена по всей Российской Империи «грязных, военных и развратных» городов, городишков  и деревень были тысячи и тысячи, такую единственную характеристику получил только Омск и её уже не выкинешь из Истории.
Не выкинешь из Истории и тюремные периоды жизни в Омске основоположника  отечественной практической космонавтики С.П. Королёва и знаменитого советского авиаконструктора А.Н. Туполева. Даже герой Великой Отечественной войны генерал Д.М. Карбышев, которым гордятся омичи, мог оказаться в омском филиале ГУЛага, если бы вернулся живым из фашистского плена.
Особняком от этих арестантов держится расстрелянный большевиками без суда и следствия адмирал А.В. Колчак, сделавший Омск, пусть и ненадолго,  третьей столицей России. Верховный правитель, как настоящий патриот страны, до конца своего жизненного пути боролся с красной заразой, но проиграл. Заразная краснота до сих пор пятнами выступает на теле Омска. Напоминанием о братоубийственной гражданской войне, победе красного режима звучат названия омских улиц: Красный путь, Красный пахарь, Красной звезды, Красных зорь, Красных орлов, Красногвардейская, Краснофлотская и прочих «красных», которые ассоциируются не с красивым, ярким, светлым, а с чем-то кровавым и страшным.
Резкий рывок вперёд Омск сделал в годы второй мировой войны, когда из западных регионов Советского Союза в наш город были эвакуированы многие промышленные предприятия. На их основе впоследствии создавалась омская оборонка, превратившая Омск в закрытый от всего мира город. И хотя такое положение мало способствовало движению к цивилизации, Омск всё же трансформировался в индустриальный мегаполис с милитаристской направленностью. Когда с распадом СССР пришло время создавать материальные ценности для жизни человека, а не для его погибели, оказалось, что сделать это очень трудно. Межконтинентальные ракеты, танки, боевые самолёты произвести было намного легче, чем сшить приличные штаны, изготовить хорошую мебель или построить нормальное жильё.
Ещё один рывок вперёд Омск совершил в середине пятидесятых годов прошлого столетия, когда «по воле и под руководством» коммунистической партии был построен нефтеперерабатывающий завод. Общепринятым считается мнение о том, что этот промышленный гигант положительно повлиял на благоустройство «гадкого городишка». В те годы на озеленение выделялось столько средств, что за обилие высаженных на засолённой почве деревьев, кустарников и цветов, Омск стали называть городом-садом. Но омичи до сих пор не могут разобраться в том, что лучше – любоваться цветочками или дышать отходами нефтепереработки? Одного онкологического диспансера для ответа на этот вопрос пока маловато. В конце минувшего века наш город прославился созданием на базе нефтезавода скандально известной компании «Сибнефть». И хотя сам город мало чего получил от такого приобретения, можно считать, что в капитализм Омск вступил твёрдым шагом.
Омская область – среднестатистический субъект Российской Федерации. Площадь области составляет менее одного процента от территории России, а население – полтора процента российского. Областной центр, в котором проживает более половины жителей  региона, является единственным городом в общепринятом смысле. Формально ещё пять районных центров из тридцати одного носят гордое звание городов, но фактически представляют собой большие посёлки. За годы советской власти они городской инфраструктурой не  обзавелись и какой-либо значимой промышленности в них не появилось.
Про культурную жизнь говорить как-то неудобно. Если в самом Омске имеются театры, музеи и прочие культурные блага, то в сёлах очаги этой самой культуры еле теплятся, а то и вовсе потухли. Туристические тропы, видимо, ещё долго будут огибать наш регион, так как,  и показать-то туристам нечего. Все достопримечательности областного центра можно осмотреть за полчаса. Правда, вместо разрушенных после революции воинствующими атеистами храмов стал появляться новодел. Скульптурные произведения представлены в основном изваяниями вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова - Ленина, которые мои земляки различают по двум приметам: «Вовка в кепке» и «Вовка без кепки».
Родиться мне довелось на закате сталинской эпохи в небольшой деревушке Чащино, которая находится на севере Омской области. Детство прошло в хрущёвскую оттепель и ранний брежневский застой. Детские воспоминания оптимизмом и радостью  не блещут. Народ в сельской местности жил очень бедно и если бы не приусадебные участки и скот, который держали в каждом подворье, можно было бы от голода протянуть ноги. В сверхдержаве с ядерным оружием и первенством в космосе, люди в основном выживали за счёт натурального хозяйства. Если к этим «атрибутам» сверхдержавы добавить бездорожье, халупы с печным отоплением и керосиновым освещением, то коммунизм, обещанный правящей партией к 1980-му году, выглядит классно.
У механизаторов и животноводов в деревнях труд был тяжёлым, да к тому же и низкооплачиваемым,  а ещё  добавлялась  изнурительная работа в домашнем хозяйстве. Такой «комплект» трудовой деятельности  отнимал у людей  много сил и здоровья, неудивительно, что к сорока годам своей жизни многие сельские жители имели кучу болезней. Алкоголь был единственным средством, помогавшим людям уйти от жизненной реальности и на какое-то время забыться. На новогодний и советские праздники все деревни и сёла уходили в запой. Из совхозных и колхозных  коровников да свинарников несколько дней был слышан душераздирающий рёв – скотина не соглашалась с «праздничной диетой», навязанной ей загулявшими скотниками, доярками, свинарками и телятницами.
В сельских продовольственных магазинах на полках ржавели банки с рыбными консервами, от которых почему-то отворачивались крестьяне, а в узких проходах торговых помещений громоздились бочки с солёной селёдкой и подсолнечным маслом. Из сладостей присутствовали лишь несколько видов дешёвой карамели, называемой старухами лампасейками, да чёрствые пряники. Самым ходовым товаром, не успевающим запылиться, был вино-водочный. Бормотуха с этикетками «Солнцедар», «Агдам», «Анапа», да  любимая мужиками «беленькая»  не только приносили хорошую выручку магазину, но и, видимо, держали на плаву экономику всей области. В магазинах промышленно-хозяйственных товаров никаких отделов и секций не существовало, поэтому товары лежали и висели так, как было удобно продавцам. Женское и мужское бельё соседствовало с хозяйственным мылом, кирзовыми сапогами, конскими хомутами, гвоздями, зубным порошком и галошами. Советская лёгкая промышленность так «заботилась» о потребителе, что на её произведения без содрогания смотреть было невозможно. Когда деревенские бабы после стирки вывешивали во дворах для просушки невероятных размеров панталоны серо-буро-малинового цвета, то слащавые воспевания поэтов о прекрасной половине человечества выглядели издёвкой. Детских товаров почти не было, и перед началом учебного года матери в одиночку или с ребятишками отправлялись в областной центр и там с горем пополам решали проблему экипировки своих чад.
С жалким намёком на цивилизацию приходилось знакомиться в районном центре Тюкалинске. Как и все райцентры Омской области, он смахивал на большую деревню, но смело называл себя городом. В годы моего детства в ходу была поговорка: «Два двора, три кола – вот и город Тюкала». Тем не менее, в Тюкалинске имелось пару десятков двух-трёхэтажных домов, несколько километров дорог и тротуаров с разбитым асфальтовым покрытием, городской автобусный маршрут, «дом пионеров», музей и почти настоящий кинотеатр. Вот в этом-то кинотеатре и родилась моя Мечта. У всех нормальных людей на выбор будущей профессии влияют либо семейные традиции - династии, либо пример друзей, соседей, знакомых. А  на мой выбор оказал воздействие фильм «Щит и меч», который я посмотрел в райцентровской киношке. С позиции сегодняшнего дня, высосанный из пальца фантастический сюжет о подвигах советских разведчиков в годы Отечественной войны, мало кого из современной молодёжи заинтересовал бы. Но в шестидесятые годы прошедшего столетия после просмотра подобных кинофильмов у многих парней и девчат «срывало крышу». В те годы творческая интеллигенция, следуя велению КПСС, заменяла собой кадровые агентства. Писатели, поэты, композиторы, режиссеры и прочие «инженеры душ», угодливо выполняя заказ партии, своими произведениями вербовали советских граждан то на стройки промышленных гигантов или БАМ (Байкало-Амурскую Магистраль), то поднимать Целину, осваивать Север и Космос, а то и просто «за туманом и за запахом тайги» (видимо, для снижения безработицы). В стихи, песни, фильмы, романы и повести вкладывался такой мощный заряд энтузиазма, бодрости, фанатизма, страстности и веры в будущее, что в строителях, целинниках, космонавтах, защитниках Отечества не было дефицита.
Сейчас можно с уверенностью сказать, что советские творческие союзы успешно справились и с заказом по отбеливанию карательных органов. Ну, много ли было желающих стать палачами и извергами, если бы во весь голос звучала правда о репрессиях в тридцатые годы прошлого столетия или о преследовании инакомыслящих в семидесятые? А вот попасть в органы, где несут нелёгкую,  почётную и нужную Родине службу умные, честные и сильные красавцы-патриоты, о которых с таким восторгом щебечет творческая интеллигенция, мечтали многие. Среди этих многих оказался и я.
Что собой представляют профессии учителя, инженера, врача или агронома, мне было хорошо известно. Это, прежде всего, наглядные примеры работы людей в сёлах и деревнях, всевозможные пособия, справочники, навязчивая агитация учебных заведений, которые выпускали таких специалистов. А вот где готовят разведчиков и других секретных сотрудников, было неведомо. Моя Мечта надёжно спряталась за высокими и крепкими стенами государственной тайны, а как найти лазейку в тех стенах, не представлял. Людей, которых можно было бы расспросить об этой профессии, в деревне просто не существовало. В лучшем случае попадались бывшие охранники тюрем и колоний, служившие во внутренних войсках. Необходимую информацию приходилось добывать по капельке. Я запоем читал детективы, смотрел по несколько раз кинофильмы с этой тематикой, копался в газетах и журналах. Уже в девятом классе ко мне прочно прилипла кличка «чекист», и я был твёрдо уверен в том, что обязательно стану сотрудником спецслужб.
После окончания средней школы  отправился в Омск претворять в жизнь свою Мечту. В Управлении комитета госбезопасности, прозванном в народе «серым домом», дежурный провёл меня в комнату для посетителей и приказал ожидать работника отдела кадров. Ожидание оказалось продолжительным, и я успел основательно поволноваться. Наконец в комнату вошёл элегантный,  весь такой лощёный дяденька. Его вид полностью укладывался в моё представление о сотруднике спецслужб и ещё более укрепил в моём сознании правильность выбора. Комитетовский кадровик терпеливо выслушал мою эмоциональную и сбивчивую речь, задал несколько вопросов, что-то записал в блокнот. Ну а потом объяснил, как может реализоваться моя Мечта. Из его слов я уловил, что таких мечтателей у них много, попасть в КГБ сложно, но можно. Для этого необходимо поступить в какой-нибудь гражданский институт, желательно технического направления. Затем связаться с куратором из КГБ, который и определит дальнейшую мою судьбу. На этом наша встреча и закончилась.
Выражаясь современным молодёжным языком, я не сразу «въехал в тему». Перспектива штудировать опостылевшие в школе химию, физику, математику в то время, когда душа рвётся к настоящей оперативной работе, меня не очень-то прельщала. Я рассчитывал поступить в специальное секретное учебное заведение, а мне предлагают выбрать гражданский вуз и освоить нелюбимую профессию. Хотя я ещё ничего не знал о кагэбэшной агентуре в студенческой среде и не догадывался о безрадостной доле чекистских стукачей, предложенный вариант всё же не устроил. Такой способ реализации Мечты как-то плоховато попахивал.
После неудачного посещения «серого дома» пришлось вносить коррективы в свои жизненные планы. Впереди маячила армия, и я не хотел от неё уклоняться, решив продолжить осуществление мечты после армейской службы.
           А в это время ещё один потерпевший от кинофильма «Щит и меч» -                                           ленинградский паренёк Володя Путин, оказывается, тоже пытался стать разведчиком и тоже по слухам безуспешно. Только вот он не в армию отправился долг Родине отдавать (видимо, ничего ей не задолжал), а поступил в местный университет. Как показало время, он оказался на верном пути. Ну, что тут поделаешь – Питер не Омск, там мозги у людей лучше работают.

Глава 2. Два года цвета «хаки».
В Советскую армию я был призван осенью 1969 года, когда в воздухе веяло грозой. Мало того, что проклятые американские империалисты  выжигали напалмом беззащитный братский Вьетнам, так тут ещё на советско-китайской границе между двумя родственными коммунистическими державами настоящие боевые действия развернулись. Да и после чехословацких событий 1968 года вся Европа продолжала «на ушах  стоять». У меня была вероятность оказаться в какой-нибудь «горячей точке», но этого не произошло.
Служить пришлось в Новосибирске в пределах какой-то одной тысячи километров от родного дома, по сибирским меркам,  почти «за огородом». Сразу же попал в учебный батальон связи, который готовил различных специалистов для войск Сибирского военного округа (СибВО). За шесть месяцев учебки из разношёрстной толпы новобранцев получались неплохие радиотелеграфисты, телефонисты, специалисты радиорелейной и засекреченной связи. Выпускники, после присвоения им звания «младший сержант», отправлялись в подразделения по всей Сибири. Учебный батальон почему-то был разделён на две части: первая рота дислоцировалась в небольшом городке Бердске, а наша вторая рота пребывала при полку связи СибВО.
Командовал второй ротой  капитан Щергин Эдуард Николаевич. На меня этот человек произвёл настолько сильное впечатление, что даже своего сына-первенца я впоследствии назвал в его честь. Невысокого роста, кряжистый, плотного телосложения, Щергин представлял собой тип крепкого русского мужика. За два года службы я ни разу не слышал, чтобы командир сорвался, крыл кого-то матом, оскорбил или унизил подчинённых. Его гулкого баса и ироничной улыбки с прищуром хитроватых глаз хватало для поддержания железной дисциплины в подразделении. Взводные, сержантский состав и курсанты, не скрывая, побаивались комроты. От старослужащих было известно, что Щергин продолжатель военной династии. Отец, якобы, был генералом, а дед – полковником. За свою жизнь до армии в захолустье я не встретил человека, с которого можно было бы брать пример. Официальная советская пропаганда предлагала для подражания целый набор из героев гражданской и отечественной войн, ударников коммунистического труда, но все эти персонажи мало трогали душу. А из деревенского окружения не то, что героев, но даже более-менее приличного и уважаемого мужика сложно было отыскать. Так что армия подарила мне образ настоящего русского офицера, который не померк в моём сознании и спустя сорок лет. После армейской службы я сталкивался с большим количеством людей, но таких, как Щергин, могу перечислить на пальцах одной руки.
Армия встретила меня и моих новых товарищей бешеным темпом существования. Команды «отбой» и «подъём» за сорок пять секунд, казалось, будут вечными, многочисленные кроссы, нескончаемые занятия строевой и физической подготовками изматывали все силы. От внеочередных нарядов мало кому удавалось увернуться, и сон молоденьких солдатиков сокращался до минимума. По этой причине  многие курсанты постоянно находились в полусонном состоянии.
Я был определён в третий взвод, который готовил начальников радиостанций большой и средней мощности. Командир взвода - мастер по радиоспорту, часто выезжал на соревнования, да и как почти все офицеры советской армии, мало вникал в жизнь своего подразделения. Полковой развод, занятия в учебном классе до обеда, дежурство по роте – это набор мероприятий, где подчинённые могли встретить своих взводных. Офицерская служба шла как бы параллельным курсом с солдатской. Становым хребтом армии являлся сержантский состав. О том, кто самый главный в подразделении, догадываешься с первых дней  армейской жизни. Командир отделения, заместитель командира взвода и старшина роты – вот та троица, которая для новобранца страшнее любого зверя. Все двадцать четыре часа в сутки они для салаги  и няньки, и учителя, и надзиратели, и судьи, и палачи.
Критерии отбора в сержанты, особенно для учебных подразделений, жёсткие. Младший командир должен соответствовать определённым стандартам. Прежде всего, важны физическая подготовка, внешний вид, образование, познания в педагогике, психологии, умение общаться с людьми и поддерживать дисциплину в коллективе, хорошо знать армейские уставы, владеть оружием, закреплённой техникой и многое ещё из того, что должно выделять его из общей солдатской массы. А главное, он обязан легко сказать: «Делай как я!» Если офицерами часто становятся случайные люди, которых из-за некомпетентности и отсутствия других нужных качеств к армии и на пушечный выстрел нельзя подпускать, то при формировании сержантского состава без индивидуальных способностей кандидата не обойтись. В нашей роте на две сотни курсантов приходилось чуть более двадцати сержантов. Ротация младших командиров происходила при демобилизации «дедушек» за счёт выпускников.
Для меня и ещё трёх десятков моих сослуживцев из третьего взвода на первые полгода армейской службы вожаком стал заместитель командира взвода Михаил Медведев. Наш выпуск был для него последним – весной 1970 года Миша уходил на «дембель». От остальных «дедов» роты он резко отличался выправкой. Всегда аккуратно подстрижен и выбрит, в чистом наглаженном «хэбэ», до блеска надраенных сапогах и пряжкой ремня, Михаил только своим внешним видом принуждал нас любить солдатскую форму. Если для старослужащих шиком являлись отпущенный до неприличия ремень, распахнутый ворот гимнастёрки, руки в карманах галифе и пилотка на макушке, то Медведев все эти «дедовские» причиндалы просто игнорировал. Казалось, что Миша не расслабляется никогда. Когда рота участвовала в забеге по пересечённой местности или лыжном кроссе, наш замкомвзвода, как паровоз вагоны, вытягивал вперёд весь взвод. Стрельбы на полигоне, практические занятия, утренняя зарядка, вечерняя прогулка под песни держались только на нём. Умению работать с радиоаппаратурой, развёртывать  антенное хозяйство, навыкам радиотелеграфиста и телефониста я и мои товарищи обязаны, в основном, Медведеву. Кроме всех этих достоинств у Миши оказалось ещё одно – он был призван в армию из Омска. В целом почти треть сержантов роты была омичами, а землячество в армии великая сила.
После принятия присяги началось овладение воинским мастерством. Сравнивая сейчас десять школьных лет и пять лет учёбы в институте с полугодовой  учебкой, прихожу к странному выводу о превосходстве методики армейского обучения. У школьных учителей и вузовских преподавателей напрочь отсутствует главный профессиональный критерий – ответственность за конечный результат. Среди огромной учительской массы «на гражданке» лишь немногие переживают за качество знаний, которые они дают ученикам, и за авторитет учебного заведения. В армии же стоит задача в сжатые сроки из пёстрой толпы сделать специалистов. Все огрехи, недостатки в обучении солдат сразу видны. Для того чтобы было меньше таких изъянов, действует жёсткое правило: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». Правда и последствия от этого правила иногда  тяжёлые.
Программа обучения связистов была очень насыщенной. Помимо изучения общеармейских дисциплин: зубрёжки уставов, сборкой-разборкой автомата, овладения защитой от химического, бактериологического и ядерного оружия, стрельб в дневное и ночное время, строевой и физической подготовок, основной всё же являлась специальная подготовка. Радиотелеграфист обязан знать азбуку Морзе, как свой родной язык, передавать и принимать радиограммы на большой скорости, хорошо изучить телефонную связь и работу на телеграфном аппарате. Овладеть этими премудростями было тяжеловато. Не каждый курсант обладал хорошим слухом, а я же считал, что мне слон наступил сразу на оба уха. Но ежедневные многочасовые изнуряющие тренировки сделали своё дело. Уже через пару месяцев учёбы неожиданно для себя мы обнаружили, что кое-чему научились. А к концу учебки страх оказаться беспомощными после отправки в войска, стал пропадать.
Весной 1970 года состоялся наш выпуск. Бывшим курсантам присвоили звание и отправили по разным точкам СибВО. Я и мой друг Валерий Стильба получили по три лычки и были оставлены в родном третьем взводе. Валерий года на два-три постарше меня и уже успел поучиться в институте. После второго курса, разочаровавшись в будущей профессии, он бросил учёбу и добровольно отправился в армию. Стильба сразу же был назначен на должность заместителя командира взвода вместо демобилизовавшегося Михаила Медведева, а я стал командиром отделения. Такой поворот событий был для меня неожиданным. Настроившись на должность начальника радиостанции с экипажем в три-четыре боевых единицы, я получил в подчинение сразу десять новобранцев. Некоторые из них были старше меня лет на пять, имели среднее специальное образование или несколько курсов института, а кое-кто уже обзавёлся семьёй. Я же в свои восемнадцать с половиной лет не готов был представить себя в роли наставника, командира, учителя, да ещё и преследовал комплекс деревенщины. Но постепенно всё стало на свои места. Оказывается, не надо было изобретать велосипед, а просто следовать примеру бывшего заместителя командира взвода Михаила Медведева. Конечно, до его уровня мне не удалось дорасти, но опыт командирства приобрёл в основном благодаря Мише.
Через полгода совершился мой первый выпуск курсантов. Они отправились к местам дальнейшей своей службы, а я занял должность инструктора, в обязанность которого входило проведение практических занятий с обучаемыми солдатами  на стационарных радиостанциях. Место это считалось престижным и являлось прерогативой «дедушек». В должности инструктора прослужил до самой демобилизации. За год особых изменений в службе не произошло, если не считать передислокации наших двух рот. В одном из посёлков недалеко от Новосибирска был построен военный городок, куда мы и переехали. Наконец-то две части подразделения воссоединились, а Щергин, получив звание «майор», стал командиром батальона.
Ещё за год до «дембеля» я всё чаще и чаще стал задумываться о своей будущей профессии. Желание стать сотрудником спецслужб не только не исчезло, но ещё более укрепилось. Понимая, что без высшего образования попытки стать чекистом обречены на неудачу, я решил поступать в юридический институт или в школу милиции. А ещё мне почему-то показалось, что милиция – это первая ступень моей Мечты. Считал, что поработаю милиционером, получу нужное образование и опять постучу в дверь Управления КГБ. С таким твёрдым намерением  и отправился  «на гражданку».

Глава 3. Размышления о наболевшем.
Отношение к армии в моей семье всегда было трепетно-уважительным. В Великую Отечественную войну из Тюкалинского района на фронт ушли семеро мужиков рода Петрушовых, а вернулись лишь двое. Пятеро остались лежать в чужой земле и только их имена в списке погибших за Родину в мемориальном сквере райцентра напоминают о том, что не все мои предки улучшали демографическую ситуацию в стране. Деда Егора забрали на войну в июле 1941 года, а возвратился он в Тюкалинск после тяжёлого ранения в середине 1944 года. Отец мой Василий отслужил в армии пять лет, успев повоевать в 1945 году с японцами в Маньчжурии и Китае. По три года из своей жизни отдали вооружённым силам два его родных брата Семён и Николай и по два года, кроме меня, отслужили сыновья Александр, Николай и Василий. Все мужчины из ближайшего круга родственников также прошли армейскую школу, а некоторые из них побывали и в «горячих точках». Для нас дата 23 февраля, объявленная Днём Советской армии, всегда считалась праздником настоящих мужиков. О трудностях армейской службы, её негативной стороне, не принято было говорить – это расценивалось как проявление слабости. В основном на формирование безупречного облика Красной армии на нас, как и на весь советский народ, оказала мощная пропагандистская машина. Литературные произведения,  художественные и документальные фильмы, мемуары полководцев,  стихи и песни на военную тематику слепили настолько положительный образ защитника Отечества, что к субъектам мужского пола, не служившим в армии, бывшие солдаты относились как к уродам.
Первые сомнения в чистоте созданного имиджа Советской армии у меня стали появляться в период «гласности» после публикаций в газетах страшной информации о зверствах старослужащих в воинских частях и отчаянных поступках молодых солдат, расстреливающих караулы, конвои, погранзаставы. Постепенно выяснялось, что такие факты в армейской среде имели место постоянно, просто были они надёжно укрыты цензурой от широкой гражданской публики. Но полностью перевернули моё представление об армии книги Владимира Резуна, писавшего под псевдонимом «Виктор Суворов». После их прочтения все мемуары советских военачальников уже казались дезинформацией, а все труды историков о войне и армии гнилой   идеологической болтовнёй.
Когда на службу в новую российскую армию один за другим отправились трое моих сыновей, то на вооружённые силы страны я смотрел уже другими глазами. Правда пацифистом не стал и армейскую службу не возненавидел. Просто в душе появились пустота и разочарование, хотелось что-то исправить, изменить для того, чтобы вновь армией гордиться и восхищаться. Но после того как непобедимая советская армия, как побитая собачонка, еле ноги унесла из Афганистана, после того как её вышвырнули из Восточной Европы и стали добивать  на собственной территории, трудновато было в душе это восхищение наскрести.
Современная российская армия в наследство от бесславно почившей советской получила кучу проблем, а самой главной проблемой оказалась так называемая «дедовщина». Средства массовой информации красочно описывали подробности неуставных отношений между старослужащими и новобранцами, а созданные на демократической волне комитеты солдатских матерей мужественно кидались на защиту обиженных воинов.  Постепенно в общественном сознании сложилось мнение, что всё зло в армии от этой самой проклятой «дедовщины». Все другие проблемы как бы отошли в тень, и получалось, что страшнее кошки зверя нет. Мало кто  задумывался о том, что «дедовщина» - это не армейское изобретение, а образ жизни советского, теперь и российского гражданина. С явлением «дедовщины» наш человек знакомится с детства. Во многих семьях младшие дети испытывают настоящий диктат со стороны своих старших братьев и сестёр. Издевательства сильных деток над слабыми ребятишками  во дворе дома, в школе, в профессиональных училищах, детских больницах, пионерских лагерях для нашей страны всегда считались нормой. А уж какие испытания выпадают на долю воспитанников детских домов, интернатов и прочих приютов, знают только сами страдальцы. Но более всего впечатляет отношение к детям воспитателей и учителей. Каким-нибудь придурковатым армейским старослужащим и в кошмарном сне не приснятся изощрённые приёмы, которые практикуют «на гражданке» педагоги с высшим образованием. Кто из них может додуматься дать команду молодому солдату подмести казарму языком? А вот в одной из школ Владивостока учителка заставила трёх своих учеников вылизать пол в классе. В моём родном Омске отличилась тренерша по художественной гимнастике. За какую-то мелкую провинность эта дамочка раздела донага восьмилетнюю девочку, приказала встать на стол в позу «ласточка» и в таком положении продержала малышку несколько часов под улюлюканье и хохот многочисленных зевак. Разве поддаются учёту факты суицида детей, доведённых до отчаяния издевательствами, глупыми и жестокими придирками педагогов?
Если бы мне пришлось служить в подразделении, где процветали неуставные отношения, то, видимо, я был бы убеждён в том, что в армии иначе и не может быть. Но идеальные условия для службы солдат, сформированные моим комбатом, дают надежду на альтернативу армейскому беспределу. Постепенно я стал приходить к выводу, что «дедовщина» в советской армии создана искусственно и была очень выгодна офицерскому корпусу. Для вооружённых сил страны в мирное время поддержание дисциплины личного состава становится, чуть ли не основной задачей. Наказание провинившихся солдат батогами, розгами, шомполами уже далеко в истории; чрезвычайные меры, применяемые в военное время, отменены за неимением такового. С помощью уставов и муштры солдата можно держать в узде лишь первые полгода службы, а потом он, акклиматизировавшись, расслабляется и становится вообще неуправляемым. Многие офицеры в своих подразделениях просто не в состоянии законными способами и методами обеспечить порядок и дисциплину. Кто знает, может быть в архивах бывшего министерства обороны СССР завалялся небольшой приказик с грифом «совершенно секретно», в котором с целью «пресечения анархии, партизанщины, вольницы, вооружённых выступлений» и вводится в армии «дедовщина»? Переняли же этот опыт военные, видимо, у администрации мест лишения свободы. В системе ГУЛаг урки держали в ежовых рукавицах политических по договорённости с НКВД, а сейчас преступная элита за колючей проволокой также является помощницей «кума» в поддержании дисциплины на зоне. В солдатской среде под определение «элита» подпадают старослужащие, которые за небольшие льготы и поблажки со стороны офицеров, решают проблему контроля и надзора за основной массой срочников. Страх на Руси всегда был основой порядка, но всё должно быть в меру – перебор граничит с катастрофой. В начале двадцать первого века от такой «практики» в России сложилась ситуация, когда молодёжь стала  убегать от армии повально. Парадокс, но взяточники из военкоматов и медицинских комиссий, помогающие парням «откосить», уже представляются спасителями генофонда страны. А для многих призывников  и тюрьма стала предпочтительнее армии.
Почему на период срочной военной службы теряет свое действие паспорт гражданина России, и этот гражданин становится просто куском пушечного мяса в камуфляжной обёртке? Почему Родина-мать оказывается не той плакатной мудрой и доброй старушкой, которая куда-то призывает, о чём-то просит своих сыновей, а злой мачехой, в чьих жарких объятиях за последние полвека погибло тех  детушек больше, чем от рук врагов? Ответы на эти и многие другие вопросы, видимо, может дать история Государства Российского. Издавна в русской армии командиры относились к нижним чинам как к быдлу. Многие победы наших предков над иноземцами давались очень высокой ценой и большой кровью. На одного убитого вражеского солдата приходилось иногда до десятка наших павших  бойцов. Цари и их военачальники своих ратников не жалели – русские бабы нарожают ещё. Из отечественных полководцев разве что только фельдмаршал граф Суворов высказывал добрые слова о простых солдатах. Но, ежели хорошо копнуть данные о потерях русских войск при переходе через Альпы, когда для движения вперёд, расселины, пропасти в горах забивались больными и ранеными русскими воинами, то искренность его слов может исчезнуть.
Ну а за советский период рассуждениям про какую-то заботу о солдатах вообще не было места. Если во время Отечественной войны громадные потери, пусть даже из-за неграмотного командования, предательства, бессмысленных штурмов вражеских городов к коммунистическим праздникам и юбилеям вождей, ещё как-то можно понять, то дикую убыль личного состава в послевоенные годы оправдать очень трудно. В любой армии существуют нормы потерь военнослужащих в мирное время. В сейфах армейских штабов спрятаны  циркуляры с «разрешёнными» процентами гибели воинов, в которые для отчёта можно уложиться при проведении различных учений, при стрельбах на полигонах, транспортировке военной техники, перевозке солдат, при спортивной и физической подготовках. Предусмотрен определённый процент потерь и при совершении преступлений, самоубийствах, болезнях, несчастных случаях в быту, а также от последствий неуставных отношений. Кто устанавливал эти нормы и проценты, а главное – менялись ли они? В современной российской армии, видимо, такие нормы существуют без изменения с тридцатых годов прошлого столетия, когда расход человеческого материала был неограничен и потери личного состава в мирное время исчислялись тысячами «штук». Урезать эти нормы и сейчас никто не собирается, так как министерству обороны России сложившаяся ситуация выгодна – смерть укладывается в проценты, несмотря на то, что «груз 200» в военных перевозках и занимает видное место.
Отношением командиров к солдатам как  мясников к скотине в нашей стране уже давно ни кого не удивишь. Но всё равно возникают вопросы: «В Генеральном штабе или в Главной военной прокуратуре есть данные о том, сколько российских солдатиков продано в рабство прапорщиками и офицерами в Чечне и других бывших «горячих точках»? Сколько таких торгашей погибло от солдатского самосуда? Сколько защитников Родины всю свою службу пробатрачили на генералов, офицеров, прапорщиков? Какое количество дач, коттеджей, домов, гаражей построено воинами бесплатно, сколько отремонтировано без всякого вознаграждения квартир и автомобилей?» Меня поразил случай гибели генерала Рохлина. Не сам факт его смерти, а то, что при расследовании этого преступления следователи военной прокуратуры даже не обратили внимания на солдата, который находился в доме в момент убийства и мог стать ценным свидетелем. Отставной военачальник и ярый оппозиционер действующей власти имел в услужении бесплатного слугу, которого и за человека-то никто из  следаков не посчитал. И сколько же таких военнослужащих вместо овладения воинской специальностью и защиты Родины подстригали газоны на генеральских дачах?
Есть большие надежды на реформу в армии, хотя она и похожа на хронический ремонт квартиры нерадивым хозяином. Сокращение вооружения прошло как бы естественным путём – разворовали. Всё, что создавалось полвека трудом почти всего народа, звёздно-лампасные «зелёные человечки» растащили и продали за какой-то десяток лет. Наверное, в России оружейных олигархов в несколько раз больше, чем газово-нефтяных, алмазно-золотых и алюминево-никелевых вместе взятых. Правонарушения гражданского министра обороны России Сердюкова со своей женской командой – это всего лишь мелкие шалости по сравнению с гигантскими  хищениями государственной собственности генералами, адмиралами, офицерами бывшей советской армии в 90-х годах.  Очень хочется, чтобы реформаторы смогли придать вооружённым силам России новый облик, чтобы страна вновь полюбила свою армию, гордилась ею, чтобы была готова к сетецентрическим войнам и прочим вызовам нового века.
Армия в настоящее время остро нуждается и в народной поддержке. Неплохо было бы донести до депутатов нашего парламента и Верховного главнокомандующего мысль о том, что пришла пора избавить 59-ю статью Конституции России от нахлебников и дармоедов?  Ну, всем же известно, что единственным потребителем призывного контингента, в соответствии с этой статьей, должно являться Министерство обороны, отвечающее за защиту Отечества от внешнего врага. Так почему же тогда к халявному котелку ещё семеро с ложками выстроились? Какое право имеет Федеральная служба охраны за счёт призыва комплектовать своё потешное войско, оно же не входит в состав Вооружённых сил? Есть же возможности и деньги для набора ряженых «гренадёров» по контракту. Урвать кусок пожирнее при очередном призыве   норовит и ФСБ для комплектования пограничных подразделений. Охрана рубежей дело серьёзное и заниматься этим должны достаточно взрослые и уже имеющие армейскую подготовку люди. В советские времена границу «на замке» держали почти дети, не хотелось, чтобы эта традиция и дальше продолжалась. Хороший аппетит был и у МВД, когда стоял вопрос о наборе воинов во внутренние войска. Здесь вообще пахнет каким-то цинизмом, бесстыдством и насмешкой над здравым смыслом. Разве можно восемнадцатилетних мальчишек бросать в огонь междоусобиц, на задержание преступников, на охрану важных объектов и грузов, на «разборки» с несистемной оппозицией? В советские годы срочники ещё и тюрьмы с колониями охраняли. Не у каждого взрослого мужика психика выдержит такие нагрузки и испытания. Внутренние войска должны комплектоваться только на добровольной основе по контракту. Можно найти ещё кучу государственных структур, которые паразитируют на долге граждан перед Родиной. Тех парней, которые от года до двух лет отбыли «барщину» с оружием в руках в силовых подразделениях разных ведомств, чуть ли не в частных охранных предприятиях, можно спокойно призывать ещё раз, но уже на ДЕЙСТВИТЕЛЬНУЮ военную службу. Они, согласно статье 59-ой Основного закона, свой долг Родине не смогли отдать, хотя и по причине от них не зависящей.
Посмотреть бы в глаза каждому члену Конституционного суда, когда этот государственный орган власти будет рассматривать запрос о соответствии Закону использование призывников не по назначению. Видимо, судьи будут  нервно ёрзать на своих стульчиках и изо всех сил искать аргументы для того, чтобы оставить без изменения  действующую практику обгладывания российской армии различными силовыми органами.

Глава 4. Милицейская азбука.
Так уж получилось, что за первые двадцать лет своей жизни никаких прямых контактов с милицией у меня не было. Единственным представителем этого ведомства в деревне являлся участковый инспектор. Круг лиц, с которыми он общался, был специфичен: мелкие воришки, семейные дебоширы, алкаши, хулиганы. Разумеется, эта публика почтения к сотрудникам милиции не испытывала и своё отношение к «ментам позорным» несла в массы. Их жуткие рассказы о беспределе в районном отделе внутренних дел, поборах на дорогах и в медвытрезвителе формировали у деревенских пацанов негативное представление об органах правопорядка и враждебное отношение к милиционерам.
Принимая решение о работе в системе МВД, я был твёрдо уверен, что это временная мера, необходимая лишь для старта в настоящую профессию. От того, что милицию, как и армию, считал промежуточным звеном на пути к своей Мечте, то и не задумывался о том, в каком подразделении милицейского ведомства придётся трудиться.
По прибытии из армии в Омск с «дембельским» чемоданчиком сразу же смело заявился в областное Управление внутренних дел. Каких-либо проблем с оформлением на службу не появилось. В отделе кадров написал заявление, автобиографию, заполнил анкету, ещё какие-то бланки и в ведомственной поликлинике прошёл медицинскую комиссию. После месячного отдыха в родительском доме, я вновь прибыл в УВД, где уже знакомый кадровик направил в Куйбышевский районный отдел милиции на должность милиционера-стажёра.
Куйбышевский район расположен в центральной части Омска, большую долю его в те годы занимал частный сектор, застроенный в основном ещё до революции 1917-го года. Современные многоэтажки вытянулись жирной линией лишь вдоль Иртыша по улицам, носящим имена коммунистических идеологов Ленина и Маркса. Эти две центральные городские улицы можно считать лицом района, ну а тылом его  были промышленная зона, исправительно-трудовая колония и кладбище.
Районный отдел внутренних дел располагался на берегу Оми  то ли в здании бывшей еврейской синагоги,  то ли в бывшем культовом доме  иной религиозной организации.  Прежде  чем я попал во взвод патрульно-постовой службы, пришлось какое-то время знакомиться с работой других подразделений райотдела. Если ознакомление с деятельностью дежурной части и службой участковых инспекторов заняло два-три дня, то в медицинском вытрезвителе из-за нехватки в нём сотрудников, пришлось задержаться недели на две. Знакомство с работой медвытрезвителя чуть ли не поставило крест на моей, только что начавшейся милицейской карьере.
Прикрепили меня к здоровенному, флегматичному и угрюмому сержанту лет сорока. Выдавить из него хотя бы несколько слов было весьма затруднительно, а поэтому законность и обоснованность тех или иных действий наставника приходилось определять на глазок. Действовал он иногда своеобразно. Но в какой-то мере его работу можно назвать и профессиональной, по крайней мере, в части исполнения непосредственных функциональных обязанностей. При выездах на маршрут или по вызову, сержант как бы просыпался. Подойдя к лежащему алкашу, он неторопливо производил осмотр тела, поворачивая клиента, как шампур с шашлыком на мангале. Затем захватывал ручищами воротник верхней одежонки и ремешок у штанов пьянчуги, как мешок с картошкой забрасывал мужика в фургон вытрезвительской автомашины и усаживался уже не в кабину к водителю, а рядом с приземлившимся телом пациента. Во время движения автомобиля  на «базу», наставник деловито производил «шмон»: осматривал  одежду, обувь и даже сумку, если та имелась у выпивохи. Не обращая внимания на моё присутствие, сержант часть вещей и деньги рассовывал по своим карманам. Нельзя сказать, что его действия стали для меня нравственным потрясением. Внутренне я, как и всё население Советского Союза, к этому был готов. То, что в какой-то степени похоже на мародёрство, является неотъемлемой чертой характера и нормой поведения для многих моих сограждан. Подобные явления характерны не только для милиции. Грешат этим пороком и работники скорой помощи при доставке больных и раненых людей в больницы, и пожарные при тушении огня в квартирах, и спасатели МЧС, и таксисты, и проводники пассажирских поездов, и персонал гостиниц, общежитий, моргов, кладбищ. При авиакатастрофах, железнодорожных и автомобильных авариях, стихийных бедствиях мародёрством заражаются уже сотни, если не тысячи добропорядочных ранее граждан. В беспомощном состоянии человек рискует не только своей собственностью, но и здоровьем либо жизнью. Забор органов врачами у потерпевшего в дорожно-транспортном происшествии – это разве не мародёрство? В сравнении с такими вурдалаками в белых халатах, мой сержант выглядел ягнёнком рядом с волками.
Можно ли мне было в тех обстоятельствах проявить принципиальность, честность, храбрость и добиться справедливого наказания крохобора? Теоретически, видимо, можно было бы, да вот только нужно ли? Возможно, сработал инстинкт самосохранения, ведь даже в свои двадцать лет я хорошо понимал, что в лучшем случае со своими обвинениями буду выглядеть жалко и смешно. Спокойствие сержанта и его уверенность в безнаказанности объяснялась весьма просто – он был не одинок. Своей доли от грабежа пьяниц дожидались и водитель, и дежурный смены, и начальник медвытрезвителя, и, наверно, кто-то ещё. Свидетелей при «конфискации» денег и имущества не было, а сам потерпевший, который и языком-то еле ворочал, вряд ли мог осознать, кто его обокрал - собутыльники, случайные грабители или милиционеры.
Уже позднее я понял, что когда человек поступает на службу в правоохранительные органы или в судебную систему, он попадает в поле действия какой-то извращённой корпоративной этики. Оказывается, можно добросовестно искоренять преступность в обществе, но быть глухим и слепым по отношению к проступкам своих коллег. Фальсификация уголовных дел, получение доказательств недозволенными способами, взятки являются серьёзными преступлениями и совершаются они на глазах тех, кто считает себя честным профессионалом. Эти профи  могут распутывать плети самых сложных преступлений, но не обращать внимания на криминальные действия своих товарищей. Такое поведение добросовестных служак и порождает круговую поруку, против которой бессилен любой закон.
Более всего стажировка в медвытрезвителе  запомнилась фактом смерти одного из клиентов. Как-то в вечернее время, когда на улице был мороз за тридцать градусов, мы подобрали мужика в сильнейшей степени опьянения. Фельдшер – располневшая женщина постбальзаковского возраста, брезгливо взглянув на мужичка, замаранного с ног до головы блевотиной, не стала его обследовать, а лишь указала место в дальнем углу коридора, куда мы и уложили бедолагу. Через час, вернувшись с очередным алкашом, увидели во дворе автомашину скорой помощи. Выяснилось, что у нашего предыдущего клиента после отогревания сначала пошла пена изо рта, а через какое-то время он «отдал концы». Врачи, приехавшие по вызову, лишь констатировали его смерть. С этого момента для всей нашей смены начался кошмар. До середины следующего дня проверяющие из отдела милиции, прокуратуры, областного УВД, инспекции по личному составу, сменяя друг друга, заставляли нас вновь и вновь вспоминать все обстоятельства происшедшего, допытывались до мельчайших подробностей. Мы написали по несколько объяснений, выслушали кучу угроз, ругани, оскорблений. Фельдшерица с рыданиями кидалась к нам, умоляя пощадить её, оправдывалась и просила дать показания о том, что она всё делала правильно. В конце концов, её саму «скорая» с сердечным приступом увезла в больницу.
Смерть человека, к которой в какой-то степени считал себя причастным, потрясла настолько, что я решил не продолжать далее свою работу в милиции. О своём решении сообщил кадровику райотдела, но в ответ прослушал небольшую лекцию. Она сводилась к тому, что я не должен распускать сопли, а быть мужиком, что в милиции в белых перчатках не работают и что таких «жмуриков» у меня впереди будет не один десяток. Этот холодный душ отрезвил и немного успокоил меня.
После происшествия в медвытрезвителе я, наконец-то, был переведён во взвод патрульно-постовой службы. Взводом это подразделение можно было бы назвать с натяжкой. Вместо трёх десятков сотрудников, положенных по штату, на маршруты выходило всего-то восемь-десять. На остальные должности постовых милиционеров были оформлены водители персональных автомашин для старших офицеров райотдела, сотрудницы канцелярии и других служб, которые на самом деле должны были быть вольнонаёмными. Несколько милиционеров числились у нас, а фактически несли службу либо в здании  областного УВД, либо в других подразделениях. В полном составе взвод я видел единственный раз  на строевом смотре. Так что охрана правопорядка на улицах осуществлялась по остаточному принципу, и наличных сил у взвода хватало лишь на прикрытие центральной части района. В сферу нашего особого внимания входили три гостиницы, штук пять-шесть ресторанов и кафе, несколько магазинов, огромная площадь перед речным вокзалом с конечной остановкой многих автобусных маршрутов, два кинотеатра, концертный зал и прочие значимые объекты. Зубной болью для райотдела являлись общежитие высшей школы милиции и казармы общевойскового училища. Курсантов этих двух учебных заведений никак нельзя было причислить к категории законопослушных граждан. Мордобой, хулиганство с участием будущих офицеров становились вполне обычным явлением, но случались и более тяжкие преступления – изнасилования, грабежи, убийства.
Недели через две после начала стажировки во взводе, я получил  «боевое крещение». В один из вечеров, после очередного обхода своих территорий, патрульные двух маршрутов собрались на речном вокзале в дежурной комнате линейного отдела милиции на водном транспорте. Отогревшись, я и ещё один такой же стажёр решили вдвоём пройтись по маршрутам, пока наши наставники в тёплой дежурке травили анекдоты. Зайдя в кафе-мороженое, увидели дикую для нас картину - за одним из столиков расположилась компания мужиков с бутылкой портвейна. Распивать спиртное на морозе в подворотне или в загаженном подъезде какого-нибудь дома для них оказалось делом унизительным, захотелось комфорта. Наличие детей в кафе их, конечно, не смущало, но помешало наше появление. Хотя мы с напарником и были в гражданской одежде, тем не менее, решительно предъявили нарушителям свои новенькие удостоверения, представились по всем правилам, строго приказали прекратить безобразие и следовать за нами. Трое мужиков не стали спорить, захватили недопитую бутылку вина и вышли с нами из кафе. А вот на улице их покладистость закончилась и, не обращая внимания на наши грозные окрики, компания двинулась в сторону остановки общественного транспорта. Разумеется, мы кинулись их задерживать, но соотношение двух стажёров к трём нарушителям оказалось не в нашу пользу. Мужики заскочили в автобус, а у меня после общения с ними под глазом появился солидный разноцветный фингал, как раз за неделю до собственной свадьбы. От своих наставников и от командира взвода мы с товарищем дополнительно получили ещё и крепкий нагоняй.
Стажировка во взводе для меня оказалась очень результативной, а все мои наставники к своим обязанностям подошли серьёзно. За месяц я неплохо изучил маршруты, познакомился с большим количеством людей, от которых можно было получить и нужную информацию, и содействие. Оказалось, что сторожа, вахтёры, администраторы, продавцы, грузчики, дворники и старушки на скамейках у подъездов при правильном подходе к ним могут стать надёжными партнёрами в охране общественного порядка, союзниками и помощниками. В маршрутах следования патрульных милиционеров обнаружилась своя фишка. Нужно было знать подвалы, чердаки и другие укромные места, где собирались подростки или компании выпивох, хорошо ориентироваться во дворах домов, изучить все проходы, тупики, лазы в заборах и запомнить много ещё каких-то мелочей.
После стажировки в райотделе наступил следующий этап – первоначальная подготовка. В Учебном пункте УВД, который иронично именовался «академией», готовили участковых инспекторов по четырёхмесячной программе и милиционеров патрульно-постовой службы, срок обучения которых составлял три месяца. Для многих людей, посвятивших себя службе в милиции, такая учебка на всю жизнь становилась единственным специальным образовательным учреждением.  По всей стране тысячи водителей милицейского автотранспорта, сотрудники конвойных взводов, рот и батальонов, отделов вневедомственной охраны, патрульно-постовой и дорожно-патрульной служб, а также многих других подразделений работали до самой пенсии с багажом знаний, полученных при первоначальной профессиональной подготовке.
За три месяца я получил необходимые навыки в силовом задержании, сопровождении и охране задержанного, отработал элементарные приёмы самообороны. Изучил устройство пистолета Макарова и прошёл неплохую тренировку в стрельбе из него. Освоил спецсредства, научился пользоваться рацией и оказывать первую медицинскую помощь. После изучения правил дорожного движения и автодела, сдал экзамен на водительские права. Ну и, разумеется, обогатился минимумом знаний по административному и уголовному законодательству, основам Конституции СССР, некоторым законам и подзаконным актам.
По окончании обучения в Учебном пункте и сдачи экзаменов мне было присвоено специальное звание «старший сержант милиции» и дан допуск к самостоятельной работе в патрульно-постовой службе. При выпуске из учебки бывшим курсантам было объявлено, что они наделяются не только правами и обязанностями, но и ответственностью за свои действия и поступки. О том, как тяжела эта ответственность, я по возвращении в райотдел ежедневно выслушивал в нотациях прямых и непосредственных начальников, и заключались они в основном в страшилках по применению физической силы и оружия. Официальная государственная пропаганда утверждала, что в СССР при развитом социализме большой преступности уже не существует, а бывают лишь её отдельные проявления. Исходя из этого постулата, родное руководство от греха подальше старалось оружие милиционерам не выдавать, а поэтому на маршруты  мы выходили  лишь со свистком и записной книжкой в кармане.
На летний период за мной закрепили самый «весёленький» пост в районе – Куйбышевский пляж, который являлся и центральным пляжем города. Приложением к нему оказалась танцевальная площадка «Волна». Рядом с нею располагался участковый пункт милиции, где верховодил старший лейтенант Дима. Вечерами у участкового собиралась толпа добровольных помощников из внештатных инспекторов и дружинников, так что одиночества в работе не ощущалось. Пляж в жаркие дни превращался в «горячую точку». Распитие спиртных напитков, игра в азартные игры, купание в пьяном виде, воровство, драки и прочие «удовольствия»  отдыхающих трудящихся не давали нам с участковым расслабиться. Ну а в вечернее время открывала свои двери танцплощадка, которая своим видом  походила на загон для скота с металлической оградой. Молодёжи в этот загон набивалось под завязку. Спиртное лилось рекой, в разных местах возникали стычки, иногда переходящие в драки, а то и в побоища. Больше всех нам доставляли неприятности слушатели Омской высшей школы милиции. По какой-то причине у них возник конфликт с курсантами речного училища, и каждый вечер эти две группировки выясняли между собой отношения с помощью кулаков, ремней, палок и других подручных предметов. В таких случаях к нам из райотдела прибывало подкрепление. Правых и виноватых в дерущейся толпе искать не было смысла, поэтому от нас одинаково доставалось и «ментам» и «ракушечникам».
Относительный порядок на танцплощадке нами всё же был наведён. После очередного разгона толпы в участковый пункт от будущих офицеров милиции прибыла солидная делегация  в цивильной одежде для выяснения непонятного для них вопроса: «Почему  своих обижаете?» Делегацию коллег принял лично командир нашего взвода, бывший десантник, который очень толково с отборным матом объяснил прибывшим, «кто в доме хозяин». Профилактическая беседа завершилась предложением посодействовать получению «волчьего билета» вместо диплома. Делегация профбеседу оценила, возражать не стала и пообещала больше не шалить.
В ночное время у нас наступала пора «закрытий». Вначале прекращала свою деятельность танцевальная площадка. Молодёжь спешила на остановки общественного транспорта, а те, кто не мог самостоятельно передвигаться или капризничал, отправлялись в медвытрезвитель или в райотдел. Ближе к полуночи все патрули стягивались к ресторанам, где требовалась их помощь администраторам при разговоре с любителями продолжения банкета. Из ресторанов на улицу вываливались и захмелевшие парочки, которые сразу же искали первые  кусты для проведения интима. Рыскать по этим кустам нам приходилось не из-за молодого любопытства, а по необходимости. Иногда подвыпившие командировочные после любовных  утех обнаруживали у себя пропажу денег или документов и шли с заявлениями в райотдел, увеличивая количество «глухарей». К физиономиям некоторых жриц любви я уже стал привыкать. Оказывается, проституция при социализме очень даже неплохо себя чувствовала, несмотря на отрицание этого позорного явления партией и правительством. Поиски парочек приводили и к курьёзным случаям. Как-то задержали мужчину и женщину солидного возраста. Вытащив их из-под деревьев, мы растерялись, услышав истеричный женский плач. Выяснилось, что муж с женой прибыли в город из отдалённого сельского района, с шиком устроились в центральной гостинице, вечерком посидели в ресторане, а потом решили прогуляться по Иртышской набережной. Женщина, захлёбываясь слезами, истошно кричала: «Старый козёл, на природе ему захотелось!» Мужик,  понуро свесив голову, покорно ждал нашего приговора. Разумеется, с нашей стороны к пожилой паре было проявлено сочувствие и понимание, потому-то и отпустили мы их с миром.
Работая в патрульно-постовой службе, я невольно пришёл к выводу о том, что милицию не любят не только преступники и прочие правонарушители, но и те, кто по своим обязанностям должен был заботиться о защитниках порядка. Внешний вид советского милиционера более всего вызывал жалость, чем уважение. Глядя на телеэкран, где зарубежные полицейские в элегантной, красивой и удобной форме исполняли свой долг, становилось тоскливо от сравнения их экипировки и своей. Для всех сотрудников милиции шилась одинаковая форма. Кабинетным работникам она, возможно, и сгодилась, а вот для службы на улице не только не подходила, но и была вредна. Со стороны вид бегущего за нарушителем милиционера всегда вызывал смех. Одной рукой страж порядка вцепился в фуражку, чтобы её не сдуло ветром, а другой - в кобуру, которая совковой лопатой хлопала его по заду. Летом в жару рубашка с длинным рукавом и обязательным галстуком надёжно удерживала тепло тела. Брюки с мотнёй до колен и сковывающие движения китель и шинель – всё работало против милиционера при задержании им нарушителя. А если учесть, что форма шилась в исправительно-трудовых колониях, то можно только представить, какая отрицательная энергетика бывших милицейских клиентов впитывалась в каждый шов. Но более всего добивала обувь. Полуботинки из какого-то прессованного материала стирали ноги до кровавых мозолей, растаптыванию они не подлежали, поэтому безжалостно выбрасывались на помойку.
Немного освоившись на службе в районном отделе, я начал предпринимать попытки решить вопрос с поступлением в  учебное заведение, а точнее, в Омскую высшую школу милиции. В отделении кадров мне популярно  объяснили, что по сложившейся в милиции практике право на очное обучение  получают сотрудники, отработавшие на милицейских должностях не менее двух лет. Исключения из этого правила могут быть только с согласия руководителя. Но несколько моих попыток добиться разрешения на учёбу у начальника райотдела оказались неудачными. Мой шеф выдал фразу, которая на всю жизнь впечаталась в память: «Если каждый рядовой милиционер захочет стать офицером, то кто же у меня будет патрульно-постовую службу нести?»  Конечно, год-полтора ещё можно было бы подождать, лучше подготовиться к вступительным экзаменам, получить хороший опыт милицейской службы, но эта задержка шла вразрез с моими планами. Да и особой надежды на то, что через два года меня могут отпустить из райотдела на учёбу, уже не было.
В Куйбышевском РОВД я отработал менее года, и покинуть его пришлось как-то неожиданно для себя. Один  из внештатных помощников участкового Димы, окончив третий курс юридического института, стал искать место будущей работы. Я проникся его проблемой и решил помочь студенту-заочнику. Помня хорошее отношение ко мне инспектора отдела кадров УВД при приёме в милицию,  обратился к этому кадровику за помощью. Инспектор  пообещал содействие и тут же задал  вопрос: «А сам не хочешь сменить место службы? Есть вакансия во взводе по охране областного комитета КПСС». Кадровик, не дожидаясь моего согласия, позвонил командиру этого подразделения и сразу же отправил  на встречу с ним. Знакомство с будущим начальником и решение о переходе на новое место работы уложилось в полчаса.
Глава 5. Телохранитель партии.
Подразделение, в которое меня перевели, именовалось «вторым  ведомственным взводом по охране советско-партийных органов» (первый ведомственный охранял областное отделение госбанка). По штатному расписанию во взводе числилось почти сорок сотрудников и, в отличие от предыдущего места моей работы, все должности в нём были укомплектованы полностью без «утечки» милиционеров на сторону.
Командовал взводом капитан милиции Ю.И.Ткаченко.  Как  поведали мне сослуживцы, он ранее работал участковым инспектором, очень удачно «засветился» перед хозяином области, понравился ему, потому и возглавил службу охраны. Юрий Иванович руководителем был строгим, но справедливым, подчинённые искренне уважали его.
С приходом Ткаченко во взвод, в нём стали происходить существенные изменения и в условиях несения службы, и в поддержании дисциплины, и в социально-бытовых, и в других вопросах. В первую очередь он принял решение об обновлении личного состава. Прежде основную часть подразделения составляли милиционеры предпенсионного возраста, что давало повод злопыхателям ехидно называть взвод «инвалидной командой». Теперь же на постах вместо обрюзгших, пузатых и неряшливо одетых стариков, стояли молодые с солдатской выправкой сотрудники.
Милицейской охране подлежали здания областного и городского комитетов партии, исполнительных комитетов регионального и городского уровня, государственные дачи, партийный архив и подъезд дома, в котором располагалась квартира первого секретаря обкома КПСС. На  объекты выставлялось с десяток постов, большей частью круглосуточных.
Я не сразу смог приспособиться к специфике работы в этом взводе. То, чему учили в учебке и что приходилось делать в Куйбышевском РОВД, пришлось забыть и привыкать к новому, необычному. Главными задачами службы стали охрана важных объектов и обеспечение пропускного режима на них. Проблемой для меня, как и для любого другого новенького сотрудника подразделения, оказалось умение научиться лавировать между добросовестным исполнением должностных инструкций и сложившимися традициями, порядком несения службы. Например, сразу же возникли сложности при проверке служебных удостоверений, которые не каждый посетитель хотел предъявлять. Знакомство с советско-партийной элитой города и области часто происходило под злобное шипение или даже под громкие матюги проверяемых лиц. Почему-то не любили показывать свои «корочки» директоры крупных оборонных предприятий. Видимо, эти руководящие «шишки» были сильно обижены на наглое неузнавание их начальствующих физиономий. Может быть, в общении с подобными номенклатурными монстрами у простого человека и закаляется характер, появляются такие нужные для жизни качества как твёрдость, решительность, настойчивость, терпение и смелость?
Не меньших терпения и твёрдости требовалось и при контактах с обслугой, особенно с водителями персональных автомобилей. Заносчивости, спеси и наглости этой категории шоферов могли бы позавидовать даже их боссы. Так как сотрудники госавтоинспекции держались на расстоянии от обкомовского автотранспорта, то у «позолоченных извозчиков»  выработался иммунитет к правилам дорожного движения и милицейской форме. Любые замечания постовых милиционеров эти ребята встречали  в штыки, и добиться от них соблюдения элементарного порядка на территории охраняемых объектов было всегда затруднительно.
Неожиданности при несении службы у нас могли возникнуть в любой момент. Например, необходимо было быть готовыми к появлению хронических жалобщиков. Эти люди могли годами обивать пороги чиновничьих кабинетов, писать заявления во все инстанции, устраивать скандалы. Многие из них обком партии считали последней надеждой в достижении справедливости, поэтому штурмовали партийный орган по всем правилам военной науки. Среди таких посетителей всегда находились озлобленные или душевнобольные люди, которых нам под любым предлогом нельзя было допускать в здание. Обязанность по сортировке ходоков, ни в каких должностных инструкциях не прописана, но с давних пор каждый вахтёр или охранник в государственном учреждении является основным фильтром на пути гражданина к чиновнику.
С началом работы во втором ведомственном взводе  от новых впечатлений просто голова кругом шла. Если ранее я вообще ни разу не встречал какого-нибудь важного начальника, то, попав в охрану советско-партийных органов, окунулся, образно говоря, в высококонцентрированную соляную кислоту. «Крупнокалиберные» партийные и советские функционеры поодиночке и толпами стали мелькать перед глазами. Приходилось лицезреть их как в рабочей обстановке, так и в домашних условиях. Живьём можно было увидеть даже некоторых столичных «небожителей». Постепенно трепет перед сильными мира сего начал затихать, и я стал относиться к ним уже без того подленького страха, что был ранее.  Любопытно было наблюдать за изменением поведения крупных чиновников после окончания их рабочего дня и за резкой сменой масок на лицах чинуш. Если в официальной обстановке какой-нибудь секретарь или заведующий отделом обкома-горкома партии представляли собой этаких каменных идолов, втиснутых в костюмно-галстучные доспехи, то в выходные дни у себя на госдаче с двухдневной щетиной на пьяненьких физиономиях, в сатиновых семейных трусах и застиранных майках среди грядок с луком и морковью они ничем не отличались от деревенских трактористов или скотников. Роднило их с простым народом и окружение домочадцев. Жены, матери, тёщи своими манерами и внешним видом смахивали на обыкновенных колхозниц, разве что гонора, позёрства и снобизма  у каждой из них хватало на несколько барынь. Наблюдение за жизнью чиновничьего контингента сравнимо с просмотром современных телевизионных реалити-шоу «За стеклом» или «Дом 2».
Постепенно я изучил все объекты охраны, «срисовал» основную массу партийных, советских и комсомольских номенклатурщиков, познакомился с обслуживающим персоналом и полностью втянулся в ритм работы подразделения.  Вновь актуальным стал вопрос получения высшего образования, но оказалось, что и в этом взводе никто не собирается отпускать меня «на волю», т.е. предоставлять право на очное обучение. Командир предложил компромисс - учиться заочно. После некоторых раздумий пришлось дать согласие. Сдав вступительные экзамены, я стал студентом Свердловского юридического института. Работа учёбе помехой не была, так как Ткаченко создавал учащимся прекрасные условия. Посты в партийном архиве и у квартиры первого секретаря обкома партии, куда вход посторонним лицам был ограничен, негласно закреплялись за заочниками. Можно было спокойно «грызть гранит науки».
В середине семидесятых годов   сменился статус нашего подразделения – после объединения двух ведомственных взводов появился дивизион. Мера эта была вынужденной, так как Юрию Ивановичу пришло время получать звание «майор», а у командира взвода потолок всего лишь капитанский. Было видно, что сам он от такого объединения подразделений не в большом восторге. Одно дело отвечать за охрану обкома партии, который на фиг никому не нужен, и другое – нести ответственность за охрану денег.
Неожиданно изменилось моё положение в так называемой «общественной жизни». На одном из отчётно-выборных комсомольских собраний дивизиона меня избрали секретарём первичной комсомольской организации. Семидесятые годы прошлого столетия в СССР знамениты бурной имитацией трудовой деятельности подрастающим поколением. По радио и с телевизионных экранов под бравурные марши гремели отчёты о трудовых подвигах комсомольцев в заводских цехах, на колхозных и совхозных полях, в воинских частях, институтских лабораториях и в других коллективах. Аббревиатура «БАМ»  въелась в мозги, как пыль в ковёр. Трудовые почины по примеру шахтёра Стаханова, сверхурочная работа «за того парня», ленинские зачёты, молодёжные форумы, съезды ВЛКСМ и прочая «лабуда» – всё это визитная карточка комсомола эпохи застоя. Но вот как можно было поднять комсомольцев-милиционеров на свершение каких-то подвигов, завоевания трудовых высот, я не представлял. Не распишешь же в квартальных и годовых планах, сколько нужно задержать нарушителей общественного порядка и преступников, сколько совершить мужественных поступков. Даже помощь командиру в служебной деятельности приносила мало пользы. На бюро или собрании первичной комсомольской организации вопросы нарушения служебной дисциплины или пьянства обсуждались уже по свершившемуся факту и всегда формально, лишь для сбора компромата на нерадивого сотрудника. Диким раздражением для всех комсомольцев являлось конспектирование ленинских, брежневских и прочих трудов советских вождей и основоположников научного коммунизма. Эта пакость заложила в сознание наших людей неприязнь и ненависть к коммунистической идеологии намного больше, чем вся пропаганда радио «Свобода», «Би-би-си», «Немецкая волна» и других вражеских голосов.
Рулить «первичкой»  мне пришлось два года. И, в отличие от секретарей других комсомольских организаций УВД, служба в подразделении по охране совпарторганов дала возможность заглянуть на «кухню», где варилась идеологическая похлёбка для молодёжи города и области. Как не старался я разглядеть в обкомовских комсомольских вожаках образы Павки Корчагина, Олега Кошевого, Александра Матросова или на худой конец Паши Ангелиной, ничего не увидел. Это были те же функционеры, что и в обкоме партии, ну, может быть, более раскованные, чуть ли не с полублатными манерами. И в обком, и в горком комсомола всегда приходило много молодёжи. Приковывала внимание женская часть комсомольских активистов, которую условно можно было бы разделить на «комиссарш» и «совковых гейш». Первые представляли собой этаких серых мышек: ответственных, исполнительных, медленно, но верно делавших карьеру в комсомоле и в партии, часто в ущерб семейной жизни. Вторые же были яркими, смазливыми, с соблазнительными фигурками, явно без особого интеллекта, но с большим запасом настырности, пронырливости и нахальства. Эти девочки скрашивали будничную тягомотину и старшим товарищам из парторганов, и комсомольским вожакам. Партийно-комсомольские боссы, устав от общения со своими законными мымрами, охотно брали под своё покровительство молоденьких «тёлочек» и принимали активное участие в их дальнейшей судьбе. Девочки попадали на хлебные места в торговлю, общественное питание, сферу услуг. Местами общения любвеобильных папиков и их протеже обычно становились финские сауны, понастроенные в организациях и на предприятиях, якобы, для бытовых удобств трудящихся. Но работяг к этим банькам и на сто метров не подпускали, опасаясь, как бы рабочий класс заразу или грязь на «стратегические» объекты не занёс. Кто знает, может быть, некоторые молодящиеся старушки из нынешней российской политической тусовки начинали свою карьеру с комсомольского сексодрома?
Среди безликих советско-партийных номенклатурных истуканов выделялись яркие фигуры некоторых руководителей города и области, уважение к которым у меня сохранилось на всю жизнь. Это и первый секретарь горкома партии Норка Е.А., и председатель облисполкома Блохин А.П., и первый секретарь обкома КПСС Манякин С.И.  Сравнивая этих людей с постсоветскими городскими и региональными начальниками, понимаешь, что современные «вожди» и в подмётки бывшим хозяевам города и области не годятся.
Особого уважения заслуживает Сергей Иосифович Манякин, который руководил областью четверть века. Его работоспособность меня поражала. Круглый год он жил с семьёй на госдаче и, охраняя этот объект, милиционеры невольно становились свидетелями жёсткого режима, распорядка дня первого лица области. Домой Манякин приезжал поздно вечером, но часов до двух ночи свет в окне его кабинета не гас, при обходе территории виден был силуэт первого секретаря обкома, склонившегося над столом. А уже в шесть часов утра Сергей Иосифович в спортивном костюме нарезал круги вокруг дачи. Его поездки в автомашине по районам области были обычным явлением. Наш командир, постоянно сопровождавший шефа в поездках, иногда доводил до личного состава информацию о результатах этих вояжей. Манякин был упёртым коммунистом, свято верил в коммунистические идеалы и отдавал все силы строительству социализма в закреплённом за ним партией регионе. Твёрдо установленные им цены на хлеб, молоко, мясо и другие продукты питания сохранялись в области долгие годы и даже создавали видимость продовольственного изобилия. У нас в подразделении как-то возникла дискуссия по результатам посещения Сергеем Иосифовичем одного из колхозных рынков города. Потолок цены на мясо в те годы в Омской области не должен был превышать три рубля пятьдесят копеек за килограмм и за этим положением строго следили многочисленные контролёры. При обходе же злополучного рынка первым секретарём со свитой произошёл конфуз. Увидев старушку, торговавшую перед новогодним праздником гусиным мяском, Манякин поинтересовался стоимостью товара. Бабулька честно назвала цену и тут же нарвалась на возмущённое непонимание большого начальника. Оказалось, что килограмм гусятины зашкаливал за пять рублей. Бабушка робко пыталась объяснить, что вырастить птичек трудно, что кормов нет, что цыплят кошки воруют и ребятишки бьют, что дохнут гуси от болезней, а самой ей пенсии на жизнь не хватает. Но первый секретарь обкома, окружённый многочисленной толпой, прочитал целую лекцию о твёрдой линии партии в продовольственном вопросе и в вопросе борьбы со спекуляцией. Многие из нас, родившиеся в деревне и не понаслышке знавшие о трудностях выращивания скота и птиц в домашних условиях, при обсуждении этого случая были на стороне старушки. Но до нас не доходило то, что безграмотная бабка преподала хозяину области урок экономики.
Сергея Иосифовича в области так любили и уважали, что казалось в его сторону никто никогда и маленького камешка не кинет. Но в период «гласности» всё-таки нашёлся любитель поиска пятен на солнце. Один из омских журналистов, желая, видимо, самоутвердиться, «нарыл криминал» в действиях Манякина, когда того переводили в Москву на должность председателя Комитета народного контроля СССР. Весь период своей жизни в Омске Сергей Иосифович провёл среди мебели с инвентарными номерами. И когда пришло время переезжать в столицу, бывший первый секретарь «злоупотребил» своим бывшим положением – купил со склада магазина мебельный гарнитур. Вот об этом «криминале» и поведал народу журналист в своей разгромной статье. Мог ли шелкопер тогда догадываться о том, что наступят времена, когда первые лица области не то, что мебель с «чёрного хода», а заводы и фабрики  себе по дешёвке покупать будут?
Дискуссии и обсуждения разных фактов в нашем подразделении возникали часто. Так, например, запомнились дебаты по одному «политическому вопросу». Весной 1976 года в Центральном районном суде Омска состоялся процесс по делу неформального лидера крымских татар Мустафы Джемилёва, обвиняемого в антисоветской пропаганде. Процесс хотя и считался открытым, но знали о нём немногие. Для защиты и поддержки обвиняемого приехали в наш город опальный академик Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр. Уже после судебного заседания мы узнали, что в здании суда эта парочка устроила скандал, в результате которого пострадал сотрудник милиции. Разумеется, мы были возмущены: «Обнаглели диссиденты!» За хулиганство и неповиновение милиционеру полагалось уголовное наказание, а их лишь пожурили и отпустили. О том, как Джемилёв мог вести антисоветскую пропаганду сидя в омской исправительно-трудовой колонии, мы не размышляли. Не интересовало нас и то, что судебный процесс в отношении этого человека состоялся всего за три дня до его освобождения за предыдущее преступление. Не знали мы и того, что Елена Боннэр треснула сумкой по башке не майора милиции в форме, а сотрудника КГБ в штатском. Потому и не привлекли её даже за мелкое хулиганство – издержки работы «конторы». О многом мы тогда не знали и не задумывались. Просто время для «задумывания» ещё не подошло.
В этом же 1976 году я окончил третий курс института, т.е. получил неполное высшее образование, что давало возможность перехода на офицерскую должность. О продолжении службы в милиции не было и мысли – вперёд к Мечте! Я вновь заявился в Управление КГБ и поделился с сотрудником отдела кадров своими планами на будущее. К удивлению мой вопрос начал быстро двигаться в положительном направлении. Без проблем оформил кучу необходимых документов, удачно прошёл медицинскую комиссию. Когда снова пригласили в кагэбэшный отдел кадров,  я уже был уверен, что своего добился. Да не тут-то было!  Кадровик объяснил, что с их стороны ко мне вопросов нет, но есть небольшая загвоздка. Оказывается, по негласной договорённости между КГБ и МВД запрещено переманивать сотрудников из одной службы в другую. Вот если я сам договорюсь со своим руководством и получу «добро», то место в КГБ мне обеспечено. Не особо расстраиваясь, я записался на приём к заместителю начальника УВД по кадрам. Седой полковник выслушал меня, саркастически поглядывая из-под нахмуренных бровей. Своим монологом он буквально прибил меня к стулу: «Послушай, старшина внимательно. Из милиции уйти можно по трём основаниям. Первое – истечение срока подписки (так раньше назывался контракт), но ты её недавно продлил. Второе – проблемы со здоровьем, но ты годен к службе. Третье – нарушение служебной дисциплины, но тебя при этом не то, что в КГБ, ещё не в каждую колхозную контору возьмут. Так что иди и продолжай служить в нашей системе. А напоследок запомни: не всё то золото, что блестит. Милиция для Родины и народа делает полезного намного больше, чем та служба, в которую ты рвёшься».
Из здания УВД я вышел оглушённым. Старый хрыч забил последний гвоздь в гроб моей Мечты. Всё, о чём я мечтал почти десять лет, рухнуло в один момент. Позднее я узнал, что полковник в 30-е годы занимал ответственные посты в комсомоле и у него были какие-то проблемы с НКВД.  Видимо, это обстоятельство и стало для меня роковым.
Но жизнь не стоит на месте. Рано или поздно, а пришлось решать вопрос о применении высшего образования. Один из моих друзей, с которым начинал службу в Куйбышевском райотделе, а позднее продолжил её в обкомовской охране, окончил тот же Свердловский юридический институт и перевёлся в отдел БХСС по городу Омску. Он, а также земляк из Тюкалинского района, работавший уже давно в этой службе, настойчиво уговаривали меня перейти к ним. Я и понятия не имел, чем занимаются в ОБХСС. Представление о сотрудниках этой структуры по фильмам и разговорам складывалось как о каких-то бухгалтерах или ревизорах в погонах. И всё же решил попробовать послужить в том подразделении.
А примерно в это же время в далёком Ленинграде мой ровесник Владимир Путин окончил юридический факультет университета и был направлен на службу в Управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Его детская мечта, в отличие от моей, сбылась.

Глава 6. Защитник социалистической собственности.
В Советском Союзе была в ходу ироничная поговорка-присказка: «Недовольными гражданами занимается КГБ, а довольными – ОБХСС». Если «недовольными» мне заняться не довелось, то уж с «довольными» пришлось общаться почти  семнадцать лет.
Пятибуквенная аббревиатура «ОБХСС» расшифровывалась как Отдел по Борьбе с Хищениями Социалистической Собственности. Собственность эта с подачи коммунистических идеологов называлась по какому-то недоразумению ещё и народной, что вводило наших людей  в заблуждение. Советский человек, получая крохотную зарплату, компенсировал недополученное вознаграждение за труд путём изъятия материальных и денежных средств из кармана государства. Тащили все и всё – от канцелярских скрепок до дорогих товаров, строительных материалов, крупных сумм денег и даже продукции военно-промышленного комплекса. Страна жила с девизом: «Идёшь домой – возьми хоть гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!»
Моё знакомство с новой службой началось с представления руководителю областного Управления БХСС подполковнику милиции Сторожеву. Ему в то время было лет сорок, внешне выглядел этаким мачо: выше среднего роста, крепкого телосложения, кудрявый, с волевым подбородком. Цепкий взгляд, тихий голос и манеры аристократа невольно настраивали собеседника на серьёзный деловой лад, заставляли прятать собственное мнение подальше и чувствовать себя в роли кролика рядом с удавом. Не знаю, какое впечатление я на Сторожева произвёл, но уже через месяц после нашего знакомства был назначен на должность инспектора в отдел БХСС по городу Омску.
Новые коллеги рассказали о том, что таких городских отделов в стране всего лишь два – у нас в Омске и ещё в Одессе. Подразделение дислоцировалось в центре города в старинном кирпичном здании. В структуру отдела входило четыре отделения, специализировавшихся по конкретным направлениям. Так, первое отделение занималось выявлением хозяйственных и должностных преступлений на промышленных предприятиях города, второе – в торговле и общественном питании, третье – в строительстве, четвёртое – в «бюджетной сфере» (образование, медицина и прочие ведомственные объекты). Имелась ещё и группа по борьбе со спекуляцией. Но изюминкой подразделения являлось следственное отделение, в котором с десяток узкоквалифицированных следователей доводили до ума и до суда всё, что накопают оперативники.
Определили меня во второе отделение, сотрудники которого курировали городские и районные продовольственные торги, рестораны, столовые, оптовые базы и склады, а также предприятия пищевой промышленности. В первый же день начальник отделения выдал кучу разных инструкций, наставлений, приказов, заставил срочно изучить эту «макулатуру» и сдать зачёт. Стажировки в отделе как таковой не получилось. Мой предшественник, перешедший в областное Управление БХСС на вышестоящую должность, заскочил на полчаса в горотдел, быстро написал акт передачи дел и документов, сунул ключ от сейфа и печать, пожал руку и убежал, оставив меня полностью отвечать за его бывший участок работы.
От обилия информации, почерпнутой из секретной документации и содержимого сейфа, у меня кругом пошла голова. Оказалось, что детская расплывчатая Мечта неожиданно обрела конкретный контур. Секретная работа, о которой я долго грезил, наконец-то нашлась. Неважно, что бороться придётся не с врагами Родины, а всего лишь с уголовными преступниками. Неважно, что  придётся служить в системе МВД, а не в КГБ или в ГРУ. Неважно, что сыск не разведка и что всегда придётся быть на виду. Важно то, что методы и способы оперативной деятельности в милиции и в спецслужбах похожи, а это означает, что новая работа отвечает моим внутренним запросам и требованиям. И эта работа на долгие годы будет заключаться в выявлении экономических преступлений, документировании преступной деятельности расхитителей государственной собственности, взяточников, спекулянтов и закреплении доказательств по уголовным делам.
Порученным участком работы стали объекты в виде двух городских торгов: горплодоовощторга, прозванного в народе «гнильторгом» и горкоопторга, которого за глаза называли «хапторг». Добавкой к ним была ещё и оптовая база Росбакалеи. В структуру горплодоовощторга входило более пятидесяти специализированных магазинов «овощи-фрукты», разбросанных по всему городу, пять крупных оптовых баз, автопредприятие, три цеха по переработке и консервированию овощей. Горкоопторг состоял из двух десятков магазинов с названием «кооперативная торговля», имеющих право закупа мяса, овощей, фруктов и другой продукции у местного населения  и у поставщиков за  пределами области. В общем количестве на всех обслуживаемых мною объектах трудилось более трёх тысяч человек. Уже через несколько месяцев работы в отделе я твёрдо уяснил, что среди этого контингента трудновато будет найти энтузиастов честно работать за одну лишь зарплату и лучше всего подозревать в преступной деятельности всех работников данных торговых предприятий.
Возможностей для криминального пополнения семейных бюджетов у тружеников «гнильторга» и «хапторга»  было предостаточно. Ежедневно на территориях баз разгружались по несколько вагонов с импортными и отечественными фруктами, овощами, консервированной продукцией, вином и удержаться от воровства при разгрузке мог лишь ленивый. Но основной кормилицей материально-ответственных лиц являлась «естественная убыль» овощей, фруктов, мяса. Нормы этой убыли были рассчитаны ещё при царе Горохе, а строительство новых баз, складов и прочих хранилищ с современным оборудованием никоим образом не влияло на уменьшение потерь товара. В розничной торговле свирепствовали обсчёты, обвесы, недоливы, пересортица, «левый» товар. Государство от преступлений в сфере торговли овощами и фруктами вряд ли что теряло. Дары природы в южных республиках Союза стоили копейки, а рынок сбыта в стране был огромен. Сибиряки же, постоянно нуждающиеся в витаминах, сметали с прилавков всё, что завозилось из тёплых краёв, пополняя кошельки и Родины, и «энергичных людей», как обозвал  торгашей советский писатель  Василий Шукшин.
Работник торговли в Советском Союзе являлся фигурой неоднозначной. Общественное мнение о нём всегда было со знаком минус – хапуга, рвач, вор, обманщик. Но с другой стороны торгаш, друживший с людьми из властных структур, обеспечивался гарантией безопасности, а наличие материального благополучия не только поднимало вес в глазах окружающих, но и позволяло влиять на многие процессы в городах и других населённых пунктах страны. Торговый работник по натуре своей авантюрист, склонен к постоянному риску, хороший психолог, человек с рациональным и изворотливым умом. Ежедневно находясь в ожидании неприятностей от контролирующих и правоохранительных органов, он оттачивал мастерство в обходе законов, приобретал преступный опыт, заводил нужные знакомства и покровителей, жёстко тренировал жизненную хватку и постепенно становился матёрым расхитителем государственной собственности. Сфера торговли в СССР представляла собой, чуть ли не государство в государстве, со своими  не писаными законами и правилами, со своей системой взаимоотношений и обязательств. Здесь существовали свои взгляды на учёт товарно-материальных ценностей и денежных средств. Это был свой мир, о котором в учебниках по социалистической экономике ничего не говорилось. Ну и как же мог чувствовать себя молодой опер в этом мире? Разумеется,  как щенок легавой собаки в стае хищников. Изучать мир торгашей, искать его слабые места пришлось долго и упорно под обстрелом ехидных ухмылок расхитителей госсобственности, набивая синяки и шишки.
Для того чтобы составить хотя бы общее представление о порученном участке работы, познакомиться с руководителями торгов, баз, магазинов, изучить схемы закупа и реализации товаров, технологию хранения, переработки, перевозки овощей и фруктов, понадобилось более года. Я много времени просиживал в отделах кадров организаций и предприятий, выписывая личные данные сотрудников и составляя свой информационный банк  на всех, кто имел отношение к работе с материальной ответственностью на обслуживаемых объектах. Объездил весь город, изучая дислокацию торговых точек, часами бродил по территориям овощных баз, складов, хранилищ, выискивая изъяны в сохранности продукции, знакомился с людьми, расспрашивая их обо всём, что для меня представляло интерес, вникал в секреты торговли.
Хорошей причиной для знакомства и общения с работниками торговли были многочисленные жалобы, заявления, анонимки, поступающие в правоохранительные органы от неравнодушных граждан. Поток этого «народного творчества» просто захлёстывал горотдел. Проверка сигналов трудящихся в учёт деятельности оперативника не шла, зато времени отнимала много. Но под предлогом реагирования на возмущение народа было удобно вытаскивать из своих норок встревоженных торгашей и с грозным видом волновать их психику, извлекая при этом нужную для себя информацию.
По закону на проверку жалобы гражданина отводилось три дня, но можно было также по закону растянуть и на десять суток, а при необходимости волокитить до месяца, а то и более, придумывая сложности типа экспертизы или документальной ревизии. Уголовных дел, как правило, при проверках жалоб не возбуждалось, поэтому опера старались формально выполнить необходимые действия и отказать в возбуждении дела. Главное – это уложиться в срок и сообщить жалобщику о результатах проверки. Обычно в «отказной материал» подшивались акт обследования магазина, склада, базы, либо акт контрольной закупки, три-четыре объяснения, характеристика на фигуранта, проверка на судимость и справки, содержание которых зависело от фантазии оперативника. Рассмотрение жалобы гражданина в СССР сотрудниками милиции, да и госслужащими прочих ведомств, было направлено не на выявление правонарушений, а лишь на «отмазку» от проверяющих лиц из контрольных и надзорных структур.
Исходя из пословицы: «На то и щука в реке, чтобы карась не дремал», следователям и оперативным сотрудникам была дана прокуратура. У городского отдела БХСС такой «щукой» являлся помощник городского прокурора Виктор Гринёв. Кроме нашего отдела и областного подразделения ГАИ других объектов для проверок у него не было, поэтому гостем у нас Гринёв был частым. С суровым лицом как «тихий ужас, летящий на крыльях ночи», он появлялся в отделе, «потрошил» уголовные дела и отказные материалы, распекал провинившихся, накручивал руководство и с чувством выполненного долга удалялся до следующего налёта. Каких-либо серьёзных последствий от таких визитов не было, в худшем случае начальник отдела на совещании озвучивал результаты Гринёвского посещения, подкрепляя их личными «громом и молниями».
За качество своих проверок прокурорские работники никакой ответственности не несли. Очень часто в ситуациях, когда для партийного руководства города или области требовалась необходимость наказать или убрать с должности начальника милицейского подразделения, прокуроры поднимали дела, уже не раз ими проверенные, выискивали среди них недостатки и, перешагивая через свои  предыдущие заключения, сочиняли страшные представления, на основе которых жертву разделывали «под орех» в партийном или дисциплинарном порядке.
Главной целью прокуратуры являлся надзор за исполнением законов. Но со времён Прокурора СССР Вышинского про борьбу с нарушениями законности благополучно забыли, и прокурор со своим обвинительным уклоном превратился в простого помощника следователей и оперативников. Только при наличии таких «законников» в стране могли существовать уродливые и жестокие формы охраны социалистической собственности. Сколько людей, когда-то пытавшихся спастись от голодной смерти, попали в тюрьмы и лагеря за сбор колосков и картошки на уже убранных совхозно-колхозных полях, и в каком качестве на тех процессах выступали прокуроры, никто  уже сейчас не желает вспоминать.
Мерзкий по своей сути случай произошёл в нашем регионе уже после брежневского застоя. Где-то в середине 80-х годов как всегда неожиданно в Омской области случилась беда – большой урожай пшеницы, ржи, овса. Продолжительная дождливая погода не дала убрать весь этот сбор  с зерновых токов, поставив руководство сельхозпредприятий и советско-партийных органов в неудобное положение. В одном из сёл директор совхоза, недолго думая, приказал бульдозеристу свалить проросший, полусгнивший и прелый овёс в яму из-под силоса и присыпать его сверху землёй. После новогоднего праздника жители села начали раскапывать эту «могилку» и добывать для своей домашней живности корм. Кто на салазках, кто на розвальнях, а кто и на грузовых автомашинах, сельчане уже к весне ополовинили ту  яму. Информация о таком безобразии наконец-то докатилась и до райкома КПСС. Глава этого властного органа строго приказал начальнику районного отдела милиции разобраться и наказать виновных. Вскоре два милиционера прибыли к злополучной силосной яме и сразу же поймали мужика, который вместе с малолетним сыном вёз на детских санках два или три мешка дохлого зерна. Сотрудники райотдела оформили протокол задержания, на основании которого почти в тот же день возбудили уголовное дело. В местном Доме культуры, куда согнали,  чуть ли не половину села, был устроен показательный суд над «расхитителем социалистической собственности». Прокурор выступил с грозной обличительной речью и потребовал для виновного четыре года лишения свободы. Адвокат, как всегда, пробубнил про положительные характеристики и наличие у подсудимого несовершеннолетних детей, что никаким образом не повлияло на исход дела. Ну а «самый гуманный в мире суд» от всей души влепил мужичонке затребованные прокурором четыре года в колонии общего режима, которые бедолага и отбыл от звонка до звонка. Яму с испорченным зерном тот же бульдозерист закопал вновь, на всякий случай, перепахав её многократно гусеницами трактора. Ни директора совхоза, ни других должностных и материально-ответственных лиц, по - настоящему виновных в порче зерна, к ответственности не привлекли.  Мужик в колонии подхватил туберкулёз и, вернувшись после отсидки домой,  прожил всего лишь несколько лет. Жители села после такого «воспитательного» процесса, вряд ли поверили в торжество Закона, Объективности и Справедливости.

                   Глава 7. Народные мстители.
Уже с первых дней работы в службе БХСС я начал задумываться о помощниках. В те годы средства массовой информации прославляли трудящихся и студентов, которые в свободное от работы и учёбы время оказывали помощь милиции в охране общественного порядка. Но, как часто бывало, хорошее начинание превращалось в профанацию. Так было с развёртыванием по всей стране стахановского движения, так было с почином работать «за себя и за того парня», так получилось и с созданием добровольных народных дружин  (ДНД). Под «чутким» руководством партии и комсомола на заводах, фабриках, в организациях и учебных заведениях  повально создавались дружины, которые прикреплялись к местным отделам милиции. Ответственные лица составляли графики дежурств и закручивали бумагооборот из всевозможных отчётов, аналитических записок, справок, указаний. В итоге же, как всегда получался пшик. Люди в дружинники шли в основном из-за льгот в виде трёх дней к отпуску. Ещё работая в патрульно-постовой службе, я не раз сталкивался с отношением «добровольцев» к своим обязанностям. После инструктажа участкового инспектора они прятали  красные повязки в карманы или сумки и разбредались по магазинам, парикмахерским, кинотеатрам, либо просто гуляли по улицам, наслаждаясь свежим воздухом. Иногда патрульные милиционеры задерживали таких «помощников» за распитие спиртных напитков в общественном месте (ну когда же ещё коллеги по цеху смогут собраться в одном месте и в такой хорошей компании?).
Но встречались и энтузиасты, готовые часть своей жизни посвятить охране правопорядка. Были у нас в городе и прекрасные комсомольские оперативные отряды, и неплохие специализированные дружины по линии ГАИ, БХСС, уголовного розыска, инспекции по делам несовершеннолетних. Только они составляли в лучшем случае лишь десятую часть от того количества общественных формирований, что указывалось во всевозможных отчётах комсомольских и партийных органов.
В городском отделе БХСС также были свои помощники, которых называли внештатными инспекторами, а по-простому – внештатниками. Эти общественники участвовали во всех проверках, контрольных закупках, задержаниях спекулянтов, обследовании объектов, инвентаризациях, рейдах и прочих мероприятиях, проводимых оперативными сотрудниками. Во втором отделении, в котором по штату было девять оперов,  числилось всего-то пять-шесть внештатников. После нескольких обращений за помощью к этим подручным, я понял, что надеяться на них не приходится. Во-первых, эти общественники не горели особым желанием исполнять капризы молодого оперативника. А во-вторых, как позднее выяснилось, они неплохо «пригрелись» на моих объектах, отовариваясь через «чёрный ход»  дефицитными продуктами. Рассчитывать на их беспристрастность при проверках магазинов было напрасно. Вот потому-то я и решил завести своих помощников, правда, удалось это не сразу. Просьба  оказать помощь борцам с экономической преступностью, адресованная в оперативный комсомольский отряд,  осталась без удовлетворения – ребята специализировались по линии уголовного розыска и заниматься проверкой магазинов отказались. Своя специализация оказалась и у помощников участковых инспекторов.
Больная для меня проблема разрешилась неожиданно. Как-то в отдел пришла рассерженная пожилая женщина и потребовала предъявить ей «главного по горплодоовощторгу».  Разумеется, секретарша начальника привела её ко мне. Женщина назвалась Анной Степановной и начала от всей души крыть матом и продавцов овощных магазинов, которые «измываются над народом», и обхссников, которые «мышей не ловят». Разговор со старушкой получился содержательным и полезным, как для неё, так и для меня. Анна Степановна, несмотря на свой возраст, продолжала ещё трудиться, причём не где-нибудь, а на вредном производстве - в гальваническом цехе Омского приборостроительного завода имени Козицкого. Детей своих она уже вырастила, свободным временем располагала, поэтому на моё предложение помочь органам МВД в борьбе с преступностью откликнулась с удовольствием. Жизненной энергии у Анны Степановны хватило бы на троих молодых, а уж  наглости, упёртости и работоспособности так вообще человек на десять. Образования у новоявленной помощницы оказалось всего пять классов, да и писала она просто как курица лапой. Но эти недостатки с лихвой перекрывались её организаторскими способностями и коммуникабельностью. В течение месяца Анна Степановна со своего завода привела ко мне ещё трёх человек, готовых по брёвнышку раскатать магазины, в которых обманывают простой народ. Позднее на базе этого приборостроительного завода у меня получилась неплохая команда внештатных инспекторов, численностью  около полутора десятков «штыков». Были в ней и женщины в возрасте, и парни с девчатами. Объединяло их всех неприязнь к торгашам, которых они считали, чуть ли не фашистами, и большое желание навести порядок в торговле.
Ни у меня, ни у моих добровольных помощников никакого опыта самостоятельной проверки торговых предприятий не было, поэтому приходилось всем вместе учиться делать контрольные закупки, проверку весового хозяйства, обследование подсобных помещений, снятие показаний кассы. Со временем к нам пришли и опыт, и сноровка, и умение распутывать уловки работников торговли.
Когда у внештатников появились необходимые навыки, я стал посылать их на самостоятельные проверки магазинов, обеспечивая лишь автотранспортом. Две-три моторизованные группы могли за несколько часов проверить с десяток магазинов и привезти в отдел БХСС неплохой улов в виде актов, фиксирующих обсчёты покупателей, укрытие от реализации товаров и другие нарушения правил советской торговли. Мой начальник ворчал: «Сидишь в кабинете диспетчером на телефоне, а опер при проверках, как Чапаев, должен быть впереди на лихом коне». Я же считал, что личное участие оперативника в проверке магазина связывает ему руки, уменьшает возможности маневра в общении с нарушителями.
По результатам набегов на торговые точки, в зависимости от суммы обсчёта, либо возбуждалось уголовное дело по статье 156 Уголовного кодекса РСФСР (обман покупателей), либо происходил отказ в возбуждении уголовного дела по статье 10 УПК РСФСР с передачей материалов на товарищеский суд, либо направлялись представления в адрес руководителей торгов о выявленных нарушениях. Активизация проверок магазинов дала своеобразный эффект – слишком уж много людей стало набиваться в друзья. Помимо коллег, отоваривающихся у знакомых «овощниц» и ставших последней их надеждой после выявленных в магазинах нарушений, ещё объявились и совсем незнакомые ходоки, которые всеми силами пытались спасти провинившихся. Приходилось выкручиваться – либо обещать направить представление не директору торга, а самой заведующей проверенного магазина, либо обманывать просителя под предлогом выполнения задания начальства. За год накапливалось солидное количество проверок, которые из-за блата не получали достойной оценки руководством горплодоовощторга. Такое положение вынуждало применять запрещённый приём - в конце года высылать обобщённое представление уже  начальнику областного управления торговли. Вроде бы и друзьям не отказал, так как они просили не сообщать лишь в торг, и справедливость восстановлена – с заведующих проштрафившихся магазинов премии по итогам года слетали, как осенние листья с деревьев.
Сложнее было бороться с теми людьми, которые с просьбами о пощаде провинившихся торгашей выходили непосредственно на руководителей городского отдела. Мои начальники особо не церемонились – изымали материалы со словами: «Так надо!» Этими «так надо» они выбивали, чуть ли не четверть моих проверок. Ещё в начале своей работы в подразделении я узнал, в какие магазины нельзя соваться, так как они находились на особом положении. Таких «особых» торговых точек в горплодоовощторге было три-четыре штуки, а самым «особым» магазином заведовала любовница начальника городского управления торговли. В её магазин завозились дефицитные продукты, которых никогда не бывало в других торговых заведениях. Длительное время я и не совался в этот магазинчик, твёрдо зная, что обязательно услышу от руководства: «Так надо!» Но когда мои внештатники  «оперились», я решил, что пришла пора браться и за этот неприкасаемый  магазин. В день, когда руководство горотдела отправилось на очень серьёзное совещание в УВД, я направил почти всех своих помощников на проверку торгового предприятия, которым заведовала любовница главного торгаша города, с единственной задачей: «Вывернуть всё наизнанку». Внештатники с заданием справились успешно – из складских и других подсобных помещений магазина на улицу для торговли на лотках были выставлены тонны импортных фруктов, десятки ящиков и коробок с сухим вином и заграничной консервированной продукцией, о которых простой советский человек и слыхом не слыхивал. Наша акция совпала с окончанием рабочей смены на моторостроительном заводе имени Баранова, в производственном объединении «Полёт» и в других промышленных предприятиях Октябрьского района, чьи работники и стали покупателями дефицита.  Общественники, сидя в моём кабинете, с восторгом делились своими впечатлениями от увиденных последствий проверки, а я поспешил зарегистрировать акты обследования магазина в канцелярии отдела и стал с напряжением ожидать возвращения с совещания руководства.  Реакцию моих начальников не на бумаге описать, не словами передать – воспитание «наглеца» продолжалось мучительно долго и, в основном, с применением ненормативной лексики. Но главного я всё же добился: у начальства исчезла фраза «так надо», резко изменилось отношение ко мне завмагов и других работников горплодоовощторга, да и мои помощники приободрились, видя неплохие результаты своей работы.
Вот только некоторые опера из отделения не одобрили такой поступок, обозвав его мальчишеской выходкой. Их логика была проста: «Систему не сломаешь, а неприятностей на свою шею нацепляешь много». Сколько лет уже прошло, а я так и не могу понять: либо у моих коллег не по годам рано мудрость проявилась, либо из них лезли тогда такие обыкновенные совковые пороки, как осторожность, пугливость и приспособленчество. Ну а «мальчишеские выходки» не отпускали меня всю жизнь, портя карьеру и ссоря с начальством. И всю жизнь я понимал, что советская Система – это не монолитная стена, а забор из множества «кирпичиков», представляющих собой кумовство, блат, взяточничество, подхалимаж, халатность, непрофессионализм, превышение служебных полномочий, крохоборство, лизоблюдство и прочую,  прочую гадость, с которой трудно, но можно бороться.
Мои внештатники не ограничивались только проверками горплодоовощторга и горкоопторга, а участвовали почти во всех мероприятиях, проводимых оперативниками второго отделения и всего городского отдела БХСС. Некоторые факты правонарушений, выявленные ими, так и просятся в какую-нибудь «книгу абсурда, нечистоплотности и цинизма». При проверке ресторана мог попасться официант, собирающий из объедков  новое блюдо. Залитые соусом и сдобренные зеленью недожёванные куски сала легко уходили пьяным в стельку посетителям в виде шашлыка. Повара институтских столовых из протухшего мяса и отбросов других продуктов делали фарш, лепили пирожки и беляши, которые с удовольствием уплетали вечно голодные студенты. Однажды во время рейда на предприятии, где изготавливались конфеты «птичье молоко», пришлось спасать от самосуда расхитительницу социалистической собственности. Шустрая бабёнка, нагруженная под завязку ворованной продукцией, оторвалась от нас и скрылась в подъезде двухэтажного барака. Когда мы вслед за ней забежали в туалет на первом этаже этого дома, то увидели и смешную, и страшную одновременно картину: воровка судорожно вываливала в унитаз похищенные конфеты, а здоровенный мужик остервенело заталкивал в тот же унитаз её саму. Еле оттащили мы дядьку от тётки. Мужик долго не мог успокоиться и всё время повторял: «Мои дети таких сладостей никогда не видели, а она с-с-с…!!!»
Участие внештатников в работе службы БХСС было по-настоящему нужным для милиции, ну и, разумеется,  для всей страны.  

Глава 8. Людские пороки на службе у государства.
Кто такой стукач? В представлении обывателя – это ябеда, доносчик, а для преступного элемента – предатель, гнида, вражина с гнилой душонкой, которого не грех и «замочить». Иногда и «мочат», и уродуют, и «опускают». А для оперативного сотрудника стукач – это источник оперативной информации, агент, сексот (секретный сотрудник), информатор, осведомитель, «барабан», а часто напарник и товарищ по оружию. Одно дело наблюдать за стукачами со стороны и относиться к ним негативно, а другое, когда общение с ними становится частью твоей работы, частью жизни. В белых одеждах с преступностью бороться просто невозможно, уж слишком много грязи в обществе. Для очищения общества от этой грязи оперативниками и привлекаются к сотрудничеству люди, иногда страшнее некоторых преступников. Ну, что же поделаешь – се ля ви!
О том, как использовать низменные качества человека с пользой для государства, написано много книг с грифом «совершенно секретно», защищены сотни и сотни диссертаций, создана целая наука. Вербовка агента была основной задачей оперов-агентуристов милиции, НКВД, ГПУ, КГБ, ГРУ и других государственных структур. По количеству завербованных граждан Советский Союз, видимо, обогнал США и все страны НАТО вместе взятые. Для оперативника в нашем государстве по вербовкам, также как и для любой доярки по надоям молока, доводился план, причём ежегодно с обязательным увеличением. Хороших осведомителей с разведывательными способностями и нужными возможностями найти всегда сложно, а план необходимо было выполнять.  Вот и вербовались по всей стране тысячи случайных людей, которые впоследствии составляли так называемый «балласт». Секретные архивы ломились от избытка личных дел горе-стукачей, но из года в год сверху спускались директивы с грозными приказами вербовать, во что бы то ни стало.
Как бы народ плохо не относился к стукачам, но некоторыми из них он гордится. Агент НКВД Николай Кузнецов, погибший от рук бандеровцев в годы войны и ставший Героем Советского Союза, воспринимается уже несколькими поколениями нашей страны именно как Герой. А агент разведуправления Красной армии Рихард Зорге, убитый в застенках японской тайной полиции, неужели не заслуживает уважения? А Ким Филби, Рудольф Абель, Джулиус и Этель Розенбергы и другие тайные агенты советской внешней разведки разве не стали нашими национальными героями?
Да и в новой России немало кандидатов на звание «Заслуженный агент Российской Федерации». Пусть пока об этих людях мало кто знает, но придёт время, и страна услышит о своих героях. Хотя уже и сейчас можно предположить, кто попадёт в такой список. Вот, например, мой земляк Сергей Бабурин, которого в начале 90-х годов прошлого столетия обвиняли в сотрудничестве с КГБ и даже его оперативный псевдоним «Николай» некоторые журналисты  где-то раскопали. А сколько намёков в СМИ было о связях Владимира Жириновского со спецслужбами? Но молодцы эти мужики – в истерику не бросались и по судам с опровержениями не бегали. Видимо, рассуждали так: «Собаки лают, а караван идёт». Ну и если бы на самом деле они были секретными агентами, разве для страны это плохо? Создать свою партию, сплотить солидную часть общества вокруг себя и собрать на выборах по десять-пятнадцать процентов голосов избирателей кому-нибудь из демократов и либералов удавалось? Поневоле будешь завидовать операм-агентуристам, которые в подобных людях рассмотрели талант разведчика и привлекли их к сотрудничеству. А сколько ярких личностей по заданию секретных служб действуют сейчас в рядах оппозиции, общественных и религиозных организациях? Может быть, надо уважать таких людей, а не костерить их по матушке да по батюшке?
Государство во все времена снимало неплохой урожай с дикорастущего поля недостатков своих граждан. «Павлики морозовы» всегда были и будут востребованы в стране. Обманутые жёны, брошенные любовницы, обиженные соседи, коллеги-карьеристы – все эти люди могут внести существенный вклад в борьбу с преступностью, если к ним с умом подойти. Что же толкает человека в объятия спецслужб? Вербовка агента чаще всего основана на его страхе перед разоблачением, страхе за родных и близких, шантаже по любому поводу, угрозе лишения свободы. Но есть и другие причины - корысть, месть, ненависть, зависть, интриги. Реже -  справедливость, патриотизм, гражданская позиция. И уж совсем редкое явление – поиск острых ощущений и добавка адреналина в кровь.
Мне, после зачисления в штат отдела БХСС по городу Омску, недолго пришлось пользоваться поблажками и послаблениями как новенькому сотруднику. Начальник отделения вначале лёгкими намёками, а затем уже и открытым текстом стал настраивать на необходимость вербовки осведомителя на обслуживаемых объектах. Подсмотреть такой процесс у старших товарищей было невозможно – это же не какое-то выбивание признания из преступника. Конфиденциальность является главным условием в агентурной работе. Я долго мучился, не представляя, с чего нужно начинать вербовку и как вести себя с кандидатом. Напряжения и волнений при этом было не меньше, чем при подготовке к экзаменам в институте.
Но такое долгожданное мероприятие прошло на удивление легко и быстро. Как-то пригласил к себе по телефону очередную нарушительницу правил советской торговли. В кабинет впорхнула смазливая девица лет двадцати с сексапильными  формами. Она изящно шлёпнулась на стул напротив меня, провокационно взмахнув подолом короткого лёгкого платьица. Сразу стало понятно: деваха намерена охмурять опера. Перспектива попасть на её крючок не устраивала, так как по внешнему виду и поведению посетительницы было ясно, из какой она категории, да и с набором женских прелестей дефицита у меня в те годы уже не было. А вот с агентурой-то дефицит был, да ещё какой. В процессе беседы девица стрекотала как пулемёт, пересказывая все сплетни и по магазину, и по своей жизни. Я понял, что появился шанс осуществить задуманное и напрямую спросил у продавщицы, согласна ли она помочь доблестной милиции в борьбе с преступностью? Ответ оказался положительным, и с этого момента был открыт мой счёт в привлечении советских граждан к тайному сотрудничеству. До первой вербовки я чуть ли не обижался на коллег, которые закрывали рукой бумаги, если оказывался рядом, такое недоверие вызывало неприятное чувство. Но когда подобные бумажки стал писать сам, то понял, что в отношениях между оперативниками уместна поговорка: «Дружба дружбой, а табачок врозь». Опер несёт ответственность и за агента, доверившегося ему, и за информацию от источника, и за оперативные разработки.
Чем больше я вникал в работу отдела БХСС и в тайны оперативно-розыскной деятельности, тем больше возникало вопросов, на которые никто не мог дать ответов. Прежде всего, удивляла система отчётности, которая за глаза называлась «палочной». Эта система была громоздкой, уродливой, заражена приписками, фальсификацией и, самое главное, мелочёвкой. В подразделениях БХСС впору было вывешивать лозунг: «Даём стране угля, хоть мелкого, но много!». На одно выявленное серьёзное хозяйственное или должностное преступление приходилось до десятка «мелочи».  Пресловутое «социалистическое соревнование» проникло и в правоохранительные органы. Поквартально, за полугодие и за год подводились итоги работы городского отдела, всех его отделений и каждого сотрудника в отдельности с раздачей поощрений и взысканий. Любой опер вынужден был хоть из кожи вылезти, но что-то в учёт дать для подтверждения и собственной состоятельности, и для общего дела. Для обхссников в Уголовном кодексе РСФСР ориентирами были статья 92 (хищение государственного или общественного имущества, совершённое путём присвоения или растраты либо путём злоупотребления служебным положением), статья 93-1 (хищение в особо крупных размерах), статья 173 (получение взятки), статья 174 (дача взятки) и статья 154 (спекуляция). Букет из этих статей по итогам отчётного периода был мечтой каждого оперуполномоченного БХСС, да вот только букетик такой редко собирался. Расхитители социалистической собственности, взяточники и спекулянты ну никак не хотели входить в положение борцов с экономической преступностью. Они изощрённо маскировали свои чёрные делишки, подкупали свидетелей, уничтожали улики, спускали на несчастных оперов и следаков своих волкодавов-адвокатов, включали «административный ресурс» и «телефонное право». Большинство оперативных материалов гибло на начальной стадии проверки, а многие возбужденные уголовные дела либо «теряли в весе», либо прекращались. Но если дело всё же доходило до суда, то приговор был обеспечен  -  прокурор и судья в таких случаях играли на стороне следствия. Оправдательных приговоров в советское время просто не существовало.
Так как крупные дела по линии борьбы с хозяйственными и должностными преступлениями в стране были редкостью, то руководство МВД СССР вынужденно мирилось с потоками учётных карточек по мелким делам, которыми служба БХСС заливала информационные центры региональных УВД. При таком попустительстве опера в погоне за показателями настоящую оперативную работу подменяли делами-обманками. В нашем отделении образцом для подражания стала простая проверка магазина моим предшественником. Когда внештатники принесли ему акт по обсчёту покупателей на солидную сумму, опер задним числом завёл оперативное дело, в течение суток реализовал его, возбудив уголовное, завербовал нарушительницу, да ещё и переспал с ней.
Ради «палочки» заводились оперативные дела задним числом очень часто, а уж, какие фантастические версии в этих делах расписывались, братья Стругацкие от зависти подавились бы. Можно было бы не обращать внимания на такие игры взрослых мальчиков, если бы не финансовый вопрос. На борьбу с преступностью государство всегда выделяло большие суммы денег, в том числе и на оперативную работу. Гриф «секретно»  позволяет отдельным чинушам в погонах безболезненно воровать бюджетные деньги. Разве когда-нибудь и кто-то серьёзно контролировал качество оперативных разработок и необходимость траты денег на них? Да при любой местной проверке или при визитах ревизоров из МВД «накрыть поляну» и засыпать контролёров подарками считалось обычным делом. Результат ревизии был всегда в пользу проверяемых оперативников.
Своеобразно в милиции решался вопрос с привлечением к негласному сотрудничеству коммунистов. Согласно секретной инструкции о каждой вербовке члена КПСС необходимо было сообщать в районный комитет партии. Но уже в 70-х годах, ни у кого в стране веры в честность и неподкупность функционеров компартии  не было, поэтому от греха подальше этот пункт инструкции опера и их начальники игнорировали. И хотя в горотделе из агентов-коммунистов можно было бы создать свою солидную парторганизацию, все эти стукачи проходили по документам как «беспартийные».
Оперативная информация требует обязательной проверки. Очень часто факты преступной деятельности не подтверждаются. Связано это либо с ошибкой или фантазией агента, либо с ленью или непрофессионализмом опера. Моё первое уголовное дело по факту хищения госсобственности началось с проверки информации только что завербованной агентессы. По её словам, заведующая магазином, в котором трудилась стукачка,  делала свой криминальный бизнес на списании овощей и фруктов. Членам комиссии из горплодоовощторга начальница этой торговой точки предъявляла бочки, заполненные отбросами дешёвых овощей, но с небольшим слоем отходов дорогостоящих фруктов наверху – этакая фруктово-овощная «кукла». По акту списания всё содержимое бочек записывалось как отходы дорогих фруктов, ну а «сэкономленные» таким образом денежки изымались из кассы магазина в карман завмага. Позднее списанная продукция вывозилась не по общим для магазинов правилам на свалку (ассенизационное поле),  где аферу кто-нибудь да мог разоблачить, а в исправительно-трудовую колонию, якобы, на корм свиньям. В колонии  работала бухгалтером дочь торгашки, которая и помогала мамаше в хищении.  Когда я доложил эту информацию начальнику отделения, тот лишь отмахнулся - мол, все завмаги этим грешат и поймать их за руку невозможно. Но я всё же решил «поймать за руку», для чего с тремя внештатниками отправился на проверку злосчастного магазина. Начали со стандартной процедуры: контрольная закупка, снятие остатков денег по кассе, обследование подсобных помещений. В тарном складе обнаружили с десяток бочек с отходами яблок, апельсинов, винограда. Когда лопатой начали переворачивать содержимое бочек, то изнутри полезла картофельная и капустная гниль. Информация агента подтвердилась. Вызвав из торга ревизоров и закрыв магазин на учёт, начал проводить инвентаризацию товарно-материальных ценностей. И вот тут-то пошли сюрпризы: сначала объявились крупные суммы денег, спрятанные в тайниках, затем стала выявляться пересортица овощей и фруктов, а  перед окончанием инвентаризации обнаружился «левый товар» в виде нескольких десятков ящиков с консервированной продукцией, поступившей без документов из цеха переработки овощей. Опечатав магазин, кинулся на базу, где находился этот цех. Закрыл на учёт и его. Двое суток почти без сна, отдыха и еды в одиночку, без поддержки товарищей из отделения, бегал от магазина к цеху, опрашивая людей и пытаясь собрать доказательства преступной деятельности работников магазина и цеха переработки.  Но фигуранты по будущему уголовному делу тоже спокойно не сидели, а активно противодействовали возбуждению этого дела. С горем пополам я что-то наковырял, дело всё же ушло в суд, который двум обвиняемым определил по два года условно. Никакого удовлетворения от расследования этого уголовного дела я не получил, «первый блин оказался комом». Корпоративная сплочённость и взаимовыручка торговых работников оказались сильнее моих усилий - много доказательств было уничтожено. Невольно напрашивалась мысль о том, что охотничья собака, преследуя зайца, вкладывает в бег всего лишь долг, а заяц – душу. Позднее до меня доходили слухи про то, что осуждённая завмагша, не доработавшая в торговле до пенсии, ездила по деревням к бабкам-колдуньям и насылала порчу на меня и мою агентессу, которую сумела раскусить. От того, что спалил своего информатора на первом же задании, стало ещё горше.
У оперативника отношение к своим агентам может быть в широком диапазоне: от брезгливости к отдельным субъектам до глубокого уважения к кому-то из них. За время моей работы в городском отделе БХСС сменилось несколько директоров горплодоовощтога. Как-то я случайно узнал, что один из  них является агентом начальника областного Управления БХСС и взаимоотношения этих двух людей длятся с тех пор, когда один был простым опером, а другой всего лишь продавцом.  Моя агентура часто давала на этого директора негативную информацию, которую я докладывал наверх. Не сомневаюсь в том, что агент моего большого начальника  на меня тоже стучал, и выходило этакое «перекрёстное опыление».
При хороших отношениях агента и оперуполномоченного улучшение материального положения и карьерный рост  того и другого обеспечены. Можно только гадать, сколько оперативных сотрудников БХСС со своими осведомителями  встретили в 90-х годах рыночную экономику во всеоружии и как использовали свои возможности для совместного бизнеса?

Глава 9. Сладкий кусок службы.
О том, что многое в работе зависит от руководителя, я узнал после проводов  начальника второго отделения  на пенсию и  назначения на его место другого человека. Основным кандидатом на эту должность считался наш товарищ, отработавший в службе длительное время, с положительной характеристикой, примерный коммунист, хороший семьянин и вообще образцово-показательный мужик. И вдруг Сторожев принимает странное решение и направляет нам в рулевые старшего инспектора из сельского районного отдела милиции.
С новым начальником Сергеем Радуловым я уже ранее был знаком и не раз пересекался с ним по службе. Мне он понравился сразу – простой, весёлый, общительный, без чванства. А вот в отделении его появление встретили недовольно, чуть ли не в штыки. Ребята были возмущены тем, что какой-то «колхозник», который кроме  расследования краж скота и комбикормов ничем более серьёзным не занимался, вдруг возглавит солидное отделение в уважаемом отделе. Да и звание у Радулова было всего лишь «капитан», тогда как у предыдущего начальника  «подполковник».
Сергей, придя в отделение, настроение подчинённых, видимо, уловил, но резких движений делать не стал. Начал он с дисциплины. Теперь сбор личного состава был не только утром, но и вечером с докладами о проделанной за день работе. Планирование этой работы из формальности превратилось в пытку. Если при прежнем начальнике кое-кто из оперов в ежедневнике на понедельник с юмором мог запланировать: «Похмелиться, похмелиться, похмелиться», то при Радулове подобные шутки исчезли. Каждый пункт плана подвергался тщательному разбору с его едкими критическими замечаниями и напоминанием о бывших ошибках и недоработках. Особое внимание Сергей уделил написанию представлений на имя руководителей организаций и предприятий, ответов на жалобы граждан, составлению отчётов и качеству прочей документации. Прежний начальник любую бумагу подписывал, не читая, а при Радулове машинистка без его визы в черновике напечатать документ  не имела права. Но главное достоинство нового начальника заключалось в том, что он дотошно вникал в работу каждого оперативника и на проверку интересной информации кого-либо из сыскарей мог кинуть всё отделение. Вскоре скептицизм в отношении Радулова исчез не только у его подчинённых, но и у всего отдела. Сергей быстро завоевал авторитет и уважение коллег на новом месте работы.
Положительный эффект от руководства отделением по-новому я ощутил очень скоро. Как-то при посещении базы Росбакалеи зашёл в кабинет директора и нечаянно стал свидетелем крупного разноса им своих подчинённых. После того, как толпа перепуганных тёток покинула место «казни», я поинтересовался у хозяина кабинета причиной напряженки на базе. Оказалось, что после отправки грузов  баржами по Иртышу и Оби на север Тюменской области от грузополучателей стали пачками приходить рекламации на пересортицу табачных изделий и качество других товаров. Суммы по претензиям выглядели весьма внушительно, но внутреннее расследование ничего не дало.  Товар отгружался в присутствии комиссии и не верить её членам директор не мог.  Мне можно было бы и не обращать внимания на этот факт, так как почти все поставки товаров в стране были либо с недостачами, либо с пересортицей. Сотрудники ОБХСС старались всегда держаться подальше от таких проблем торгашей, потому что доказать вину кого-либо из них при этом было просто невозможно. Материально-ответственные лица потихоньку обманывали друг друга, а юристы-претензионисты прикрывали их, изощряясь в попытках переложить вину на противную сторону с помощью нарушений разных сроков, недостатков в оформлении документов и прочих зацепок. Юридические дуэли могли длиться годами, пока рано или поздно недостача продукции не списывалась.
Но почему-то полученная информация заинтересовала. Я попросил директора базы сделать выборку товаров, отправленных водным путём за весь навигационный период, и с нею прибыл на табачную фабрику. Копаясь там в бумагах, обратил внимание на то, что номера автомашин, перевозящих груз в адрес базы Росбакалеи, мелькают и при вывозе сигарет в один продуктовый магазин. Ещё не представляя, как можно использовать полученные данные, отправился в  магазинчик, который, кстати, был расположен недалеко от  базы. Интерес вызвал тот факт, что все отделы магазина работали через кассу, а вино-водочный почему-то за наличный расчёт. Кроме горячительных напитков в этом отделе продавались и сопутствующие товары: сигареты, папиросы, мыло, стиральный порошок и прочие изделия местной и иногородней промышленности. Первым делом изъял «черновые записи» - этакую тайную бухгалтерию каждого продавца, а также копии отчётов магазина. Опечатав вино-водочный отдел, а заодно и все складские помещения магазина, я потащил продавца к себе в горОБХСС. После сравнения официальных отчётов и «черновых», продавщица  со слезами «поплыла». Её показания обрадовали меня. Оказалось, что магазин стал перевалочным пунктом для водителей из автотранспортного предприятия, обслуживающего торговлю. Дорогостоящий товар, предназначенный для Росбакалеи, они обменивали в магазине на дешёвый. Тот, что подороже, шёл в реализацию, принося расхитителям неплохой доход за счёт разницы в цене, ну а простенькие сигареты, стиральный порошок и другие недорогие товары из подсобок магазина уплывали под новыми ярлыками с завышенной стоимостью на север. Удача улыбнулась мне вдруг  всеми своими тридцатью двумя зубками – вырисовывалось очень даже неплохое дельце. Вот так неожиданно раскрыть преступление на жаргоне оперов называлось «сделать на хапок». Ребята из уголовного розыска иногда десятки краж раскрывали, если удачно «дёрнут» за нужную ниточку.
Когда  доложил Радулову  полученную информацию, то был приятно удивлён его реакцией. Сергей незамедлительно бросил мне в помощь всех сотрудников отделения для проведения инвентаризации в магазине и для работы с фигурантами, заставил начальника следственного отделения выделить самого опытного следователя для работы по уголовному делу, организовал разработку лиц «по низу» в КПЗ (камере предварительного заключения). Уже через сутки стало ясно, что мы разворошили осиное гнездо. По делу пошли несколько водителей-экспедиторов, заместитель директора магазина и три продавца. Доказанная сумма похищенных ценностей перевалила за пятнадцать тысяч рублей, хотя для статьи о хищении в особо крупных размерах достаточно было и десяти тысяч. Организаторами этого преступления оказались два кореша, отбывшие очередной срок за уличный грабёж и решившие сменить своё преступное амплуа на «интеллигентное» хищение социалистической собственности. Устроившись по блату в автопредприятие, обслуживающее сферу торговли, они развернули бурную деятельность по изъятию материальных ценностей у государства, не гнушаясь ничем. Больше всех от них пострадали потребители продукции ликёро-водочного завода.  Загрузив товар на заводе, предприимчивые водилы выезжали в лесок и за пару часов «усовершенствовали» ту продукцию, отливая из бутылок водку и заменяя её водой. Крышки с «кепочкой» на бутылках закручивались с помощью обыкновенной проволочки. Изъятое таким образом спиртное продавали знакомым торгашам.   О том, что где-то в тайге или в тундре нефтяники, геологи, а также малые народы Севера  будут сильно недовольны их работой, «рационализаторов» не волновало. На морозе такая спиртосодержащая жидкость замерзала, что порождало очередную волну претензий в адрес отправителя, то есть базы Росбакалеи.
Уголовное дело в суде прошло «на ура» - обвиняемые получили солидные сроки лишения свободы. Это дело стало первым из серьёзных уголовных дел в моей работе. Тогда, радуясь благополучному завершению расследования, я не понимал, что советская система правосудия на подобных делах дремлет, позволяя заполнять тюрьмы и колонии разной «мелочью», за которую никто и словечка не замолвит. Уголовные дела, расследование которых не встречало какого-либо сопротивления со стороны, пошли и дальше.
Как-то один из агентов высказал своё подозрение на слишком уж частые встречи заведующего магазином, где работал источник, с кладовщиком тарного склада пивного завода. В бухгалтерии горплодоовощторга по отчётам этого магазина я увидел, что через штучный отдел чуть ли не каждую неделю отправлялась на пивзавод принятая у населения стеклопосуда в большом количестве. Магазинчик же находился в таком месте, где собрать пивные стеклобутылки у жителей микрорайона хотя бы на одну автомашину, понабилось бы не менее чем полгода. В процессе оперативной разработки преступная связь завмага и кладовщика подтвердилась. Мужики выписывали бестоварные фактуры как бы на приём-сдачу стеклопосуды, изымали из выручки магазина деньги, делили их и тихо радовались жизни. При реализации оперативных материалов было возбуждено уголовное дело в отношении кладовщика с пивзавода по статье о хищении в особо крупных размерах. Хранитель тары для создания «резерва» просто списывал по «липовым» актам у себя на предприятии, якобы, стеклобой в большом количестве, после этого в розничной торговле искал сообщников и запросто делал криминальный бизнес. Прицепом к нему в суд отправилось ещё десятка полтора приёмщиков стеклопосуды и других работников магазинов и столовых города. И вновь я был удовлетворён тем, что дело прошло без сучка и задоринки, и что никто не помешал расследованию.
Запомнилось дело в отношении влюблённой заведующей овощным магазином. Дамочка лет этак за сорок, имеющая двух детей подростков и нормального мужа, простого рабочего, по уши втрескалась в красавца майора из областного отдела ГАИ. Ради своего альфонса она готова была в тюрьму сесть, чего и добилась. Воровала деньги из кассы магазина перезревшая «Джульетта», не особо заботясь о маскировке хищения. Купила майору катер, свозила его на курорт, водила ежедневно по ресторанам. Собрать доказательства её вины мне особой сложности не составило. Уголовное дело о хищении денежных средств в крупном размере в отношении любвеобильной торгашки с лёгкостью ушло в суд и, может быть, наказали бы дурёху нестрого при наличии двух несовершеннолетних детей, но подвёл адвокат. Защитничку при ознакомлении с делом в суде почему-то взбрела в голову идея изъять из уголовного дела неудобный документ, на чём он и попался. Разъяренный судья обеспечил его подзащитной срок в четыре года лишения свободы, которые та и отсидела полностью в колонии общего режима. За эту воровку также никто не вступился, даже «Ромео» с милицейскими «эполетами» тихонечко уполз за горизонт.  
К спокойному простому расследованию можно отнести ещё одно уголовное дело. Опер, курирующий трест ресторанов, передал мне  копии двух накладных для торговли на лотке, в которых было указано, что лоточница ресторана всего лишь за два дня продала более пятидесяти тонн яблок самого низшего третьего сорта,  полученных с базы горплодоовощторга. Мой товарищ, улыбаясь, поинтересовался: «Не тянет ли её работа на рекорд в книгу Гиннесса?».
Проверяя подаренную  информацию, я установил, что на овощную базу из Грузии поступили яблоки мелкие, недозрелые и почти гнилые, которые  трудно будет реализовать. Два вагона были разгружены в склад, а третий почему-то выгрузил представитель поставщика лично сам, оставив в бухгалтерии базы лишь документ на этот вагон и фактуру по передаче товара в ресторан.  При этом свидетели обратили внимание на то, что фрукты из  третьего вагона были очень хорошего качества в отличие от  попавших  на склад, а цена яблок явно не соответствовала цене в накладной. И упакованы те замечательные яблочки были в нестандартные ящики с бумагой и стружкой, а не навалом как обычно делали все поставщики из южных республик. Стало понятно, что в ресторан попала так называемая «бестоварная фактура», а исчезнувший товар нужно искать вблизи колхозных рынков. Найти места выгрузки яблок оказалось несложно, так как торговцы из Средней Азии с удовольствием сдали конкурента с Кавказа. Труднее было отыскать хозяина товара, который просто сбежал из Омска. После длительных согласований с областной прокуратурой было решено обозвать обнаруженные яблоки бесхозным товаром и как скоропортящиеся  продукты реализовать их через овощные магазины по государственной цене, а вырученные от продажи деньги положить на специальный счёт для временного хранения. Я более недели вывозил из схронов эти яблоки, распихивая их для продажи по разным магазинам.
Скоро обнаружился и представитель поставщика, доставивший груз в наш город, да вот только являться в милицию или прокуратуру он отказался. Пришлось нам со следователем ехать в город Гори Грузинской ССР, откуда были отправлены вагоны с яблоками. Коллеги приняли нас с кавказским гостеприимством: заселили в трёхкомнатный номер местной гостиницы «Интурист», выделили в помощь двух оперативников со служебной автомашиной и даже обеспечили переводчиком. Двое суток мы со следаком не могли приступить к своим обязанностям, так как водка, коньяк и вино лились рекой, лобио, шашлыки, социви, хачапури и прочие изыски национальной кухни измерялись тазами и вёдрами. Такое гостеприимство лишь первые сутки может праздником считаться, а на вторые уже пыткою будет казаться. В процессе общения с хозяевами выяснились все обстоятельства нашего дела. Оказалось, что секретарь городского комитета комсомола, решив подзаработать, набрал у своих знакомых целый вагон отличных яблок и наобещал им золотые горы. Для маскировки своей аферы захватил в каком-то совхозе ещё пару вагонов неликвидных фруктов, оформил весь груз как совхозный по низкой цене, и отправился в Сибирь, рассчитывая сорвать хороший куш. Вмешательство милиции в его план, видимо, не предусматривалось.
Грузинские милиционеры начали настойчиво обрабатывать нас, склоняя к окончанию преследования парня, прекращению уголовного дела и обещая щедрое вознаграждение за понимание. Весомым аргументом в их рассуждениях являлся и факт наличия у комсомольского вожака тёти, заслуженного врача республики и депутата их городского совета. Когда после вежливого отказа от «премиальных» мы провели обыск в доме фигуранта, который так и не объявился, и стали допрашивать лиц, передавших ему свои фрукты, отношение к нам местных ментов резко изменилось. Исчезла служебная автомашина, а вместе с нею и опера-помощники, исчезло и гостеприимство, чему мы были рады больше всего, так как сопротивляться обычаям Кавказа себе дороже. Только благодаря переводчику, который возил нас на своём стареньком «жигулёнке» и участвовал в допросах, мы смогли завершить командировку. Следователь после возвращения в Омск объявил земляка Сталина во всесоюзный розыск. На деньги, вырученные от продажи злополучных яблок, так никто и не стал претендовать, поэтому они ушли в доход государства. Казалось, что грузинским товарищам можно было бы легко замять дело и выкрутить своего шалопая из неприятной истории. Но этого не произошло. Выходит, что советская Система не позволяла  местечковой элите выползать за пределы клеточек, начертанных на карте большой страны.
Через несколько лет после начала своей работы в городском отделе БХСС, я начал получать ощутимые дивиденды. Сначала стал старшим инспектором, потом два года подряд был признан «лучшим по профессии», затем милицейские пропагандисты выпустили  листовку-плакат тиражом аж в пять тысяч экземпляров с описанием моих достижений на фронте борьбы с экономической преступностью, дослужился до капитана. В УВД на стеночке несколько лет висела фотография как одного из лучших сотрудников, а в августе 1983 года планировался мой выезд в Москву на какой-то слёт  отличников милиции.  Намечался и резкий рывок по карьерной лестнице. Так как Сергей Радулов занял должность заместителя начальника отдела по оперативной работе, я стал исполнять обязанности начальника второго отделения. Моё временное руководство подразделением совпало с  проверкой омского УВД комиссией МВД СССР и эту «бяку» отделение успешно преодолело. Утверждение  меня в новой должности планировалось после того, как вернусь из очередного отпуска.  В такой обстановке секретарь партийного бюро городского отдела предупредил: «Готовься к вступлению в члены КПСС». В Советском Союзе руководить коллективом без партийного билета  было не принято.  

Глава 10. Горький кусок службы.
После того, как  вернулся из отпуска, опера из отделения сообщили о том, что меня разыскивала какая-то Полина, настойчиво просившая найти её. С этой Полиной я познакомился необычным способом. Как-то, выйдя из здания горкоопторга, столкнулся с женщиной намного старше меня по возрасту. Она, молча, сунула в мою руку клочок бумаги и быстро удалилась. В записке было всего два слова: «Нужно встретиться» и указан номер телефона. Встретились, познакомились, поговорили, подружились. Новая знакомая заинтересовала  неплохим знанием обстановки не только на обслуживаемых мною объектах, но и во властных структурах города и области. Она давала точные характеристики людям, которых я знал, желала сотрудничать и хорошо понимала задачи, какие могут перед ней ставиться. Смущало только одно обстоятельство - Полина была дважды судима за мошенничество. Да и работала она всего лишь лоточницей в магазине, расположенном в одном здании с горкоопторгом. Подозревая её в возможном подвохе, я опасался, что эта женщина может использовать меня в своих интересах. И хотя был уверен, что из неё получится хороший осведомитель, всё же не спешил оформлять в качестве агента.
Встретившись с Полиной в этот раз, узнал, что за время моего отпуска в магазине, в котором она работает, проводилась проверка сотрудниками отделения БХСС Куйбышевского РОВД и в результате её были выявлены серьёзные нарушения. Якобы, через данный магазин было фиктивно списано большое количество фруктов, а в фальшивом списании принимали участие заместитель директора горкоопторга и начальник торгового отдела  этой  организации. Обхссники факт преступной деятельности установили, но почему-то дело «спустили на тормозах».
Получив такую информацию, сразу же отправился в районный отдел милиции, где коллеги не стали ничего скрывать и полностью подтвердили слова Полины. Принять решение о возбуждении уголовного дела ребята не смогли по одной причине – на начальника райотдела надавили сверху, но кто именно, неизвестно. Я начал было рассуждать о том, что можно же найти выход из положения, на что опера с ехидцей посоветовали  вход и выход поискать самому. Больше всего меня задело их неверие в мои силы, потому и решил заняться вплотную этим магазином.
Так как начальник торгового отдела горкоопторга – высокомерная напыщенная дама лет пятидесяти, являлась не только секретарём партийной организации своего торга, но и женой заведующего отделом партийного контроля обкома КПСС, то я хорошо представлял сложности своей проверки, а также её последствия. Но надеясь на то, что сопоставить фамилии торгашки и крупного партийного функционера будет затруднительно, приступил к этой проверке. Начал со слабого звена в цепочке – с заведующей тем криминальным магазином. В субботу во второй половине дня, когда в городском отделе уже почти никого не осталось, вызвал к себе завмага. Через пару часов напряжённого разговора появилась явка с повинной, с которой я и отправился к Радулову. Если бы сразу открыл ему все карты, то меня, несомненно, постигла участь коллег из Куйбышевского райотдела, поэтому и пришлось обманывать своего шефа. На что я рассчитывал в тот момент? Да на авось! Повезёт – победителей не судят, не повезёт – готов схватить нагоняй. Как из того анекдота про поручика Ржевского: можно по морде получить, а может, и получится. От Сергея я скрыл лишь информацию о родственных связях одной из подозреваемых с обкомовским работником. Мой расклад по материалам проверки и явка с повинной завмага сыграли свою роль – по факту хищения госсобственности в крупных размерах группой лиц было возбуждено уголовное дело. Его расследование началось весьма успешно: фигуранты стали признаваться в содеянном преступлении, каяться и помогать следствию. Возникла лишь одна проблемка – начальница торгового отдела. На работе она не появлялась, попытки найти её по телефону не увенчались успехом. Полина сообщила, что «мадам» срочно оформила отпуск без содержания, купила билет на самолёт в Сочи и вот-вот помашет нам ручкой. Радулов, узнав эту новость, приказал: «Во что бы то ни стало найти подозреваемую и доставить её к следователю».
После безуспешных звонков в дверь квартиры разыскиваемой мне в голову пришла мысль воздействовать на неё с помощью мужа. Явившись в областной комитет КПСС, который когда-то охранял, взял у дежурного милиционера номер телефона партбосса и позвонил ему. Разговаривать старался так вежливо и тактично, что самому противно стало. Но этот телефонный разговор  сыграл свою роль: через пару часов, вернувшись в горотдел,  заглянул к следователю и увидел, что пропавшая фигурантка уже даёт показания. Я зашёл к себе в кабинет и с напрягом стал ждать развития события, понимая, что дальше тянуть с информацией о родственных отношениях подозреваемой и партийного работника глупо, так как торговая чиновница и сама расскажет об этом следователю. Поэтому, когда Радулов вызвал к себе и начал хвалить за оперативность, я признался в том, кем является беглянка и каким способом вытащил её к следаку. Бурная реакция замначальника отдела хотя и была ожидаема, но поразила своей жёсткостью. Сергей включил громкую селекторную связь с руководителем областного Управления БХСС и с гневом доложил ему о моём чудовищном проступке. Сторожев сказал всего лишь одну фразу: «Он что, с ума сошёл?», и я понял, что с этого момента у меня начинается новая жизнь. Обманывать прямых и непосредственных начальников всегда было нехорошо, а уж через их головы выходить на руководителей областного уровня вообще приравнивалось к преступлению века. Но основной причиной возмущения моих отцов-командиров являлось то, что они мгновенно уловили опасность не только для себя лично, но и для всего УВД. Возбуждение уголовного дела в отношении самой близкой родственницы главного партийного контролёра области не могло пройти незаметно для глаз и ушей  ответственных лиц в Москве. Если уж заведующий отделом партконтроля свою жену-парторга с шаловливыми ручками должным образом не проконтролировал, то как же ему можно доверить контроль за нравственностью коммунистов  всего региона? Жесткие кадровые оргвыводы грозили не только  этому чиновнику, но и многим другим функционерам омского обкома КПСС. А уж «благодарные» высокопоставленные пострадавшие быстро бы нашли виновных в подставе и на полную катушку отыгрались  бы на руководстве и  Управления БХСС, и регионального УВД.
Санкции в отношении меня последовали незамедлительно. В начальники отделения не попал, в Москву на совещание или слёт отличников милиции не поехал, да и о вступлении в ряды партии не могло быть и речи – не  нужен ей такой неуправляемый член. С уголовным делом также произошли изменения. Материалы в отношении руководительницы торговым отделом горкоопторга были выделены в отдельное производство и позднее тихо скончались в архиве. В суде пришлось отвечать лишь проштрафившейся заведующей магазином, санитарному врачу торга да ещё двум-трём мелким фигурантам.
Работать в городском отделе после этого случая,  хотя и стало дискомфортно, но я терпел – сам же виноват. Радулов встречался со мной редко, разговаривал коротко и сухо. Начальником второго отделения назначили старшего инспектора из областного Управления БХСС. Мужик оказался добрым, в дела особо не вникал, бумаги подписывал на доверии и не мешал работе.
Осознавая своё положение чуть ли не изгоя, я решил реализовать  задумки в отношении директоров и заведующих блатными магазинами. Чего уж больше-то было терять? Основной поток «левого» товара с оптовых баз шёл именно к ним, так как безопасность этих торговых точек была доказана временем. Выбор пал на магазин, которым командовала разбитная и наглющая баба. Пытаясь найти со мной контакт, она как-то, фамильярно  похлопывая по плечу, спросила: «Может тебе звёздочку на погон подарить? Так мои человечки в УВД  обеспечат». О её возможностях я был наслышан, слова не казались блефом, но попадать в зависимость к такой «благодетельнице»  не хотелось.
Сначала попробовал обзавестись осведомителем в её магазине традиционным способом, но первая  контрольная закупка закончилась печально для нарушительницы правил торговли. Заведующая магазином сразу же  избавилась от провинившегося продавца, а я понял, что испытанный способ вербовки здесь не сработает – завмаг расшифрует любого агента. Настораживало и то, что она может легко проверить каждого своего подозрительного работника через секретные учёты УВД. С этого времени у меня и стали появляться «карманные агенты», которых я не хотел засвечивать ни начальству, ни учётному аппарату. Неплохого стукача нашёл в лице пожилой уборщицы. Бабка ранее долго работала в торговле, а после выхода на пенсию стала подрабатывать в магазине рядом со своим домом. На уборщиц в магазине, как водится, внимания не обращают, ну а возможностей подслушать и подглядеть у этих специалистов ведра и швабры предостаточно.
Благоприятный момент для реализации моих намерений наступил неожиданно. Позвонила уборщица и сообщила о том, что с оптовой базы в магазин помощница завмага привезла, целую автомашину отборных яблок и цитрусовых, которые срочно продают на лотках. Из разговоров она поняла, что это пересортица товара, так как в накладной указана низкая цена, а продажа фруктов ведётся по завышенной вдвое. Завмаг торопилась на совещание в торг и впопыхах оставила накладную на столе. Старушка просто стащила бумажку, поэтому медлить с проверкой магазина было нельзя. Во время её звонка я проводил инструктаж внештатников, пришлось срочно менять план их работы и вместе выезжать в этот магазин. Пока мои ребята занимались контрольными закупками у лоточниц и фиксацией пересортицы товара, я в магазине «колол» помощницу завмага. Женщина призналась в содеянном преступлении, но всю вину взяла на себя. Не свою начальницу, не работников базы она не сдала. Но и её признания, оформленного по традиции в форме явки с повинной, было достаточно для возбуждения уголовного дела. Я вызвал ревизоров и стал проводить инвентаризацию. Несмотря на то, что оснований для возбуждения  дела было выше крыши, Радулов, который раньше на подобные материалы бросался, как волк на жертву, почему-то стал «тянуть резину». И было заметно, что он не горит особым желанием одарить горотдел ещё одним уголовным делом. Но,  в конце концов, дело всё же возбудили, и подозреваемая  в преступлении помощница завмага  отправилась в камеру предварительного заключения.
Уголовное дело вела матёрая следачка, которая славилась своей прямотой, принципиальностью и честностью. С ней было приятно взаимодействовать, и когда я поделился планами посадить за решётку саму заведующую тем магазином, следователь пошла навстречу моей просьбе. Она арестовала попавшуюся на пересортице фруктов подручную завмага, а уже в СИЗО я начал работать с арестованной. Оперативники следственного изолятора неплохо помогли с разработкой фигурантки, ну а мы со следователем «дожали» её на дачу показаний против начальницы  торговой точки.
Как гром среди ясного неба свалилась на меня новость о внезапной смерти заведующей этим блатным магазином. У сорокадвухлетней женщины внезапно отказало сердце, да ещё и  обнаружилось  онкологическое заболевание. Я чувствовал себя отвратительно, а вдобавок  Радулов нанёс удар, со злобой прошипев: «Добился своего?»  Я пытался отбиться тем, что вина завмага доказана следственным путём, на что он парировал: «Опять врёшь, я же знаю о том, что ты в клюве оперативной информации на два дела притащил». Причина такой трогательной заботы шефа о судьбе расхитительницы госсобственности была непонятна. Учитывая своё шаткое положение в отделе, пришлось «заткнуться в тряпочку». Ну а в итоге получилось, что ещё один «жмурик» на мою совесть прицепился.
Очередным скользким делом в горотделе БХСС стала попытка привлечь к уголовной ответственности заведующую другим блатным  магазином. Эта дамочка имела обширный круг знакомых, но более всего дорожила дружбой с руководительницей административным отделом городского комитета КПСС. Завмаг доставала чиновнице дефицитные товары, они вместе отдыхали на юге. С такой покровительницей никакие менты и прокуроры были не страшны.
Заведующую тем магазином я подловил в конце апреля на «левом» товаре. Весной на оптовых складах происходит так называемая «зачистка», когда бухгалтеры на овощи и фрукты применяют нормы естественной убыли, и кладовщики узнают, сколько товара они сэкономили за сезон. Излишки продукции, разумеется, никто из материально-ответственных лиц государству дарить не собирался, и подпольная реализация их шла через проверенных лиц в розничной торговле. Вот и разрабатываемая мною заведующая магазином привезла с овощного склада две автомашины репчатого лука, который как бы уже нигде и не значился. Вместе с двумя операми из отделения, которые решили мне помочь, и несколькими внештатниками, я закрыл магазин на учёт, изъял «черновые записи» у всех тружеников прилавка этой торговой точки, зафиксировав тем самым поступление «левого» товара, опросил продавцов, подтвердивших появление «левака» у них в подотчёте. Оставив коллег проводить инвентаризацию,  рванул на базу, с которой был вывезен лук. На складе, где оставалось уже немного овощей,  надеялся быстро «снять» остатки товара. И вдруг по телефону в этот склад звонят ребята, проводившие учёт в магазине, и сообщают, что их отзывает начальник горотдела, приказав прекратить проверку торгового предприятия. Я, организовав инвентаризацию на складе и забрав нужные документы, также вернулся в отдел. Зайдя к начальнику, поинтересовался причиной прекращения проверки магазина. Тот, отводя в сторону глаза, начал лепетать о том, что перед первомайскими праздниками как-то неудобно проводить подобные мероприятия, ибо это дело политическое. Стало понятно, что «административный ресурс» из административного отдела горкома партии сыграл свою роль. Материалы по магазину и складу пришлось выбросить в корзину.
После таких действий руководства отдела  у меня опустились руки, наступила апатия,  охлаждение к работе и всё чаще возникала мысль бросить эту бестолковую и бессмысленную службу в милиции. Развязка наступила осенью 1984 года, когда начальник отдела вызвал к себе и сообщил о том, что мне нужно помочь коллегам из отделения БХСС Первомайского РОВД. У них, якобы, возбуждено уголовное дело, по которому требуется командировка в Москву. Данное задание меня удивило, так как подобная командировка  мечта любого опера, и доверять её посторонним лицам просто глупо. Для выяснения всех обстоятельств дела  отправился в райотдел. Увидев мою персону, ребята из отделения БХСС стали ржать как жеребцы, вогнав меня в ступор. Закончив свое ржание, они объявили о том, что я переведён к ним на исправление. Вернувшись в городской отдел, обнаружил свой сейф опечатанным. Зайдя вновь к начальнику горотдела, наконец-то узнал причину его абсурдного поведения. Оказалось, что он и Радулов были на заслушивании в горкоме партии по результатам работы отдела, и там слишком уж часто упоминалась моя фамилия, причём с негативной окраской. От греха подальше меня решили сослать в райотдел, чтобы, как выразился мой начальник, «не дразнить гусей». Причём здесь горком КПСС и беспартийный опер, я так и не понял. Понял только, что с обслуживаемых объектов меня снимают по воле партии. Смириться с таким положением вещей  не захотел, накатал рапорт об увольнении из милиции и отдал его начальнику отдела. Подготовиться к  передаче документации своему преемнику мне не дали возможности, поэтому я просто выложил Радулову на стол печать, ключи от сейфа и кабинета и, не попрощавшись, покинул городской отдел БХСС, в котором отработал семь лет.

Глава 11. Первая ссылка.
Приказ о своём увольнении пришлось невольно дожидаться на новом месте работы, то есть в Первомайском РОВД. Оказалось, что командировка не шутка, и ехать в столицу всё равно придётся. Так не хотелось встречаться со Сторожевым, но подписывать командировочные документы необходимо было только у него. Войдя в кабинет к начальнику областного Управления БХСС, услышал его вопрос с иронией: «Ну что, успокоился? Если ещё нет, то у тебя будет достаточно времени в командировке подумать о своём будущем, а пока твоему рапорту об увольнении я ходу не дам. Вернёшься в Омск, вот тогда и поговорим».
Несколько дней, проведённые в Москве, на самом деле помогли разобраться в происшедшем, видимо, слякоть на улицах столицы благоприятно воздействовала на оба полушария и все извилины мозга. Слишком уж большой вины я за собой не чувствовал. Подумаешь, проявил каприз и применил запрещённые приёмы. А как же иначе бороться с несправедливостью? Для достижения цели все средства хороши, а оперативный сотрудник по сути своей должен быть чуть-чуть сволочь, немного интриганом, лжецом, провокатором и хитрецом. Но появились мысли и о том, что Сторожев с Радуловым по- своему правы. Если их поставили на должности руководителей, то могут ли они допустить партизанщину со стороны своих подчинённых? После таких размышлений принял решение остаться на службе в милиции и, по возможности, быть «белым и пушистым». Правда, со своим дурным характером особой надежды на то, что смогу выполнить этот обет, не питал. Когда вернувшись в Омск, сообщил о своём решении Сторожеву, тот воспринял его как должное и не стал читать нотаций и нравоучений.
Первомайский районный отдел милиции располагался в небольшом двухэтажном здании старой постройки, а некоторые его службы, в том числе и отделение БХСС, ютились в  пристройке к гаражам. Руководил отделом подполковник В.Е. Козлов, которого я немного знал. Рядом с неказистым облупленным райотделом красовалось новенькое здание областного Управления вневедомственной охраны, возглавляемого полковником Соловьём. Местные остряки, сравнивая эти два разных строения, придумали стишок: «Глянешь направо – соловьиная роща, налево посмотришь – козла огород». Но Козлов утёр всем носы, отстроив через пару лет четырёхэтажное здание, которое стало лучшим  из всех милицейских помещений  города.
В отличие от специализированного отдела БХСС по городу Омску,  районный отдел милиции представлял собой нечто похожее на коммунальную квартиру. Каждая служба имела свои задачи и варилась в собственном соку. Стержнем райотдела, разумеется, являлся уголовный розыск, на котором лежала главная обязанность по борьбе с преступностью.  К довескам отделению угрозыска можно отнести дежурную часть, следствие, дознание, участковых инспекторов и патрульно-постовую службу. Паспортное отделение, инспекция по делам несовершеннолетних, госавтоинспекция и вневедомственная охрана хотя и были на третьих ролях, но всё же вписывались в формат «коммуналки». А вот служба БХСС со своими специфическими задачами представляла собой какой-то аппендицит, удаление которого из тела райотдела вряд ли повлияло на дальнейшее существование этого организма.
В отделении БХСС, куда я попал, по штату было восемь оперативников. Некоторые ребята пришли работать в милицию после окончания технических и других гражданских институтов, поэтому познания в юридических науках у тех оперов были в зачаточном состоянии, что сильно отражалось на их деятельности. Объём работы у отделения был большой. Много времени уделялось проверке жалоб, заявлений и анонимок. Ежедневно с помощью внештатников проводились рейды по пищеблокам больниц, детских садов и школ для отлавливания поварих с ворованными продуктами. Контрольные закупки в магазинах и столовых, обследования складов и баз, выявление фактов спекуляции  – вот обязанности опера БХСС на «земле». Но основной работой всё же оставалась оперативно-розыскная деятельность для поиска хозяйственных и должностных преступлений, так как только по этим показателям происходила оценка результатов труда подразделения. Кроме своих непосредственных обязанностей приходилось исполнять и много другой ненужной для отделения работы, так сказать, «жить жизнью райотдела». Офицеры ОБХСС как обыкновенные ППСники патрулировали городскую зону отдыха «Зелёный остров», дежурили на участковых пунктах, участвовали в рейдах по линии уголовного розыска. Часто приходилось находиться на рабочем месте при так называемом «усилении службы» во всём гарнизоне омской милиции. Сильно раздражали политические праздники, которые лишали сотрудников РОВД  нормального отдыха. На 1 мая - «День солидарности трудящихся» и 7 ноября – очередную годовщину Октябрьской революции личный состав райотдела с утра был задействован в обеспечении порядка на демонстрациях, а затем в дежурствах на участковых пунктах милиции и патрулировании улиц района. В День Победы 9 мая отдел почти в полном составе выезжал в Кировский район, где располагался парк с Мемориалом  памяти в честь омичей, погибших во второй мировой войне. По чьему-то идиотскому указанию на несколько часов перекрывалось движение транспорта по мосту через Иртыш. Цепочка милиционеров охватывала большую территорию парка, не допуская посторонних лиц к мемориальному комплексу. И всё это делалось ради того, чтобы официальные делегации возложили венки к памятникам. Противно было смотреть на то, как из служебных автобусов вываливались размалеванные партийные, комсомольские и профсоюзные мамзели с брезгливыми минами на физиономиях и толстопузые чинуши, вырванные из-за  банкетных столов для участия в ненужных им торжествах. Во время шествия этих «патриотов»  милиционеры обязаны были сдерживать стареньких ветеранов войны, которые пешком через длинный мост добирались до парка, чтобы, может быть в последний раз, возложить гвоздики к святому для них месту.  
Особая роль отделению БХСС отводилась  борьбе с пьянством,  затеянной в СССР коммунистической партией. Оперативники вынуждены были задействовать агентурный аппарат только для того, чтобы выявлять случаи распития спиртных напитков на производстве и в учреждениях, а также факты хищения спирта в больницах и поликлиниках, спекуляции водкой и вином, поиску самогонщиков. Идеологи этой «борьбы» Горбачёв и Лигачёв впоследствии многие годы пытались бестолково оправдать своё решение о введении в стране «сухого закона» заботой о генофонде нации. Но понимали ли эти вожди, что тормозя пьянство и алкоголизм, они дают зелёный свет наркомании? Что же больше в  неудачном эксперименте: недальновидность и просчёт КПСС или точный расчёт наркомафии?
Борьба с пьянством в городе и области была на особом контроле у нового начальника омского УВД.  Вместо генерала Алексеева, ушедшего в отставку, на этот пост был назначен бывший сотрудник горисполкома В.Н. Образцов. Он, как и многие советско-партийные функционеры, направленные на выкорчёвывание недостатков в системе МВД, всеми силами пытался оправдать доверие партии. Надо отдать должное Владимиру Николаевичу в том, что со своей задачей он справлялся неплохо. Хотя многие бывшие сотрудники омской милиции до сих пор считают его непрофессионалом и самодуром, но и они, «скрепя сердце», признают, что порядок в наших рядах Образцов наводил образцовый.
Своеобразно в райотделе решался вопрос с возбуждением и расследованием уголовных дел по линии экономической преступности. В городском отделе БХСС, где было своё следственное отделение, оперативник готовил первичные материалы, писал на имя начальника отдела рапорт с просьбой возбудить дело, а всю остальную работу делал следователь. В райотделе же следователи и дознаватели были «под завязку» загружены делами общеуголовного характера, и на наши материалы у них просто не хватало времени. Да и не каждый из них мог разобраться в разных «сальдо-бульдо». Поэтому оперативникам районного отделения БХСС приходилось самим и возбуждать уголовные дела, и доводить их до логического конца. Более-менее серьёзные дела передавались следователям прокуратуры, которые в отличие от своих милицейских коллег не захлёбывались в море дел.
Среди оперов отделения меня удивлял и восхищал парень по имени Константин. Со своим сельскохозяйственным образованием Костя в юриспруденции был почти полный ноль, но возбужденных уголовных дел за ним числилось больше всех. Долговязый, худой и нескладный очкарик, он был суперкоммуникабильным, как говорится, без мыла куда угодно мог влезть. Константин доставал дефицитные товары для начальства района, организовывал торговлю продуктами для личного состава райотдела, панибратски вёл себя с прокурором, председателем суда и даже с секретарями райкома партии. Его необычные способности очень часто помогали отделению выполнять план по «палкам» в отчётности. Имея на руках всего лишь акт инвентаризации с недостачей материальных ценностей, Костя, благодаря своему таланту и связям в прокуратуре, возбуждал уголовное дело «по факту хищения социалистической собственности», передавал это «липовое» дело прокурору района и выставлял учётную карточку. Дела такие тихо «тлели» какое-то время у прокурорских следователей, а затем либо прекращались, либо переквалифицировались с хищения на халатность. Трудно даже вспомнить, дошло ли хотя бы одно его дело о хищении до суда. Благодаря Косте, я убедился в правоте пословицы: «Был бы человек, а статья для него найдётся». Прокуратура могла легко возбудить уголовное дело в отношении любого гражданина чуть ли не за «поджог Иртыша», а затем тихо «спустить» его в архив, оставив грязный след в биографии случайного фигуранта.
Интересное отношение к деятельности службы БХСС складывалось у руководства района. Как-то отделение в полном составе заслушивалось по результатам работы за год в райкоме партии. Начальник отделения, докладывая об этих результатах, чуть ли не посыпая голову пеплом, стал сожалеть о снижении выявленных фактов взяточничества. И вдруг первый секретарь районного комитета КПСС заявляет: «А почему вы такое положение считаете  недостатком? Раз взяток стало меньше выявляться, значит, снизилась коррупция в районе». Это был, чуть ли не открытый сигнал оставить коррупционеров в покое.
Каждое воскресенье городское и все районные подразделения БХСС устремлялись за «палками» на вещевой рынок, который располагался на окраине города. За несколько часов оперативникам отделения на «толкучке» можно было отловить несколько десятков торговцев промышленными товарами и, если повезёт, возбудить не одно уголовное дело по спекуляции. Какую-либо оперативную разработку спекулянтов редко кто из районных оперов вёл. «Толкучка» служила «поляной», на которой можно было найти преступление «на хапок». Подобным же образом рождались и дела о спекуляции вино-водочной продукцией. Отлавливали спекулянтов этим зельем на «живцов», в роли которых выступали внештатники.
Служба в районном отделе милиции была «непыльной», однообразной, скучной, ответственность в работе минимальная, не то, что в горОБХСС. Незаметно и без особой радости для себя получил звание «майор» и уже свыкся с мыслью о том, что высоко топать вверх по карьерной лестнице  не придётся.
В городском отделе БХСС  старался не появляться, так как после случившегося со мной инцидента это подразделение вызывало неприятное ощущение. О жизни отдела узнавал от бывших коллег. Как-то от них стало известно, что начальник горОБХСС ушёл на пенсию, а на его место претендуют два человека - Радулов и работник городского комитета партии Чабанов. Анатолий Чабанов являлся заместителем той чиновницы, по воле которой меня отправили в ссылку «на землю». Я надеялся на то, что этот гадкий горком никогда не всплывёт в моей жизни, но сильно ошибся. Ни с того ни с сего вдруг позвонил Чабанов и дружелюбным тоном пригласил  к себе в административный отдел ГК КПСС «пообщаться». Усевшись со мной на диванчик в своём кабинете, он начал проникновенно расспрашивать о работе, о жизни и с причмокиванием сочувствовать по поводу несправедливого ко мне отношения нехорошего человека с противной фамилией Радулов. Стало понятно, что партийный функционер задумал использовать обиженного опера в борьбе за кресло. Это лицемерие настолько оскорбило меня, что, не сдержавшись, я высказал «товарищу» всё, что думаю о нём самом, о его начальнице и о методах их работы. Расстались мы врагами, и я даже представить не мог тогда, что наша с ним  встреча ещё мне аукнется.
Неожиданно объявилась Полина. Она устроилась работать в буфет одного из общежитий в Первомайском районе, что позволяло нам часто видеться. Я продолжал удивляться её способности находить контакт с людьми. Полина свободно себя чувствовала и в среде отъявленных уркаганов, и среди милиционеров, прокуроров, судей. Знала она много и давала ценную информацию о людях, занимающих высокие посты. Как-то рассказала о том, что заместитель прокурора области, курирующий места лишения свободы, наладил бизнес на освобождении осуждённых лиц за хорошие деньги. Назвала Полина и две фамилии бывших зэков, которых прокурор недавно вытащил из разных колоний города. Мне надоело заниматься мелочёвкой в райотделе, захотелось серьёзных дел, потому и  ухватился за её информацию. Съездив в эти исправительно-трудовые колонии, убедился в том, что информация Полины соответствует действительности. Ребята из оперчасти сами были в недоумении: как это здоровые сидельцы моментально превратились в тяжелобольных раком и туберкулёзом и отправились «умирать» на волю. Я понимал, что эту информацию бесполезно докладывать Сторожеву или кому-либо ещё из руководства УВД – «не по Сеньке шапка», последствия нетрудно было предугадать. Рассказал об этом Полине и поделился с нею мыслями о том, что такую «высоту» могли бы взять только сотрудники КГБ. Какие шаги предприняла моя карманная агентесса, я так и не узнал, но где-то через пару недель после этого разговора со стукачкой меня пригласили в «серый дом». Беседовали со мной два чекиста. Начал я им подробно докладывать информацию,  стараясь не упустить ни одну деталь, и вдруг замечаю, что кагэбэшники рассеяно меня слушают, словно им наплевать на какого-то прокурора, совершающего тяжкие преступления. Вместо обсуждения вопроса, по которому я пришёл, мужики стали интересоваться моей личностью, проявляя в разговоре удивительные познания в  биографии, стремлении попасть в их ведомство на работу и моих взаимоотношениях с руководством службы БХСС. Наконец-то до меня стало доходить, что из охотника я превращаюсь в дичь – меня элементарно вербуют. Становиться чекистским осведомителем и стучать на своих коллег ох как не хотелось, и я начал вертеться как змея под вилами. При вербовках агентов сам старался держаться подальше от правдолюбцев, опасаясь их неадекватного поведения, поэтому в  кабинете УКГБ мне пришла мысль использовать запрещённый приём. Начал напористо втолковывать собеседникам, что если прокурора-взяточника не посадят, я буду жаловаться в ЦК КПСС, лично Горбачёву и в Генеральную прокуратуру. Блефовал сильно, но своего, кажется, добился. Чекисты отстали от меня – кому же хочется иметь придурочного агента? Коррупционера из областной прокуратуры так никто и не тронул, а я понял, что Комитет государственной безопасности не несёт никакой ответственности за безопасность страны от такого зла как коррупция. Обидно было и за то, что желая стать равноправным партнёром чекистов в борьбе с тяжкими преступлениями, чуть не превратился в обыкновенного стукача.  Образ моей детской Мечты стал ещё более тускнеть.
О проведении оперативно-розыскных мероприятий сотрудниками КГБ в милицейском ведомстве  было известно давно. Все   опера ОБХСС и уголовного розыска знали о том, что их телефоны прослушиваются, иногда ведётся скрытое наблюдение за кем-нибудь и осуществляются вербовки агентов из ментовских рядов. В городском отделе БХСС был известен случай «залёта» одного нашего товарища. Его, перебравшего коньяка и водки с пивом, «доброжелатели» сфотографировали спящим со спущенными штанами и раскрытым служебным удостоверением на интимном месте. Этой фотографии оказалось достаточно для того, чтобы опер поддался на шантаж и подписал нужные для чекистов бумажки. Правда, неизвестно о чём мог информировать спецслужбу новоиспечённый сексот, если у самого рыльце  в пушку было больше, чем у кого-либо из оперативных сотрудников горотдела?  Милицейские оперативники вынуждены были приспосабливаться и к конспирации в телефонных разговорах. Не являлись секретом технические возможности КГБ, которые позволяли автоматически включать на магнитофонную запись телефонные аппараты, поставленные на прослушку, с ориентацией на кодовые слова типа «деньги», «рубли», «товар» и т.д. Для обхода  кагэбэшных капканов  на практике у нас звонок в магазин с просьбой продать знакомому лицу через «чёрный ход» два килограмма апельсинов, выглядел так: «Мария Ивановна, сегодня к вам человек подбежит, нарисуйте ему парочку оранжевых». При таком разговоре появлялась  надежда на то, что чекистская аппаратура не сработает и блатной магазин не будет засвечен.
Так как злоупотреблений в милицейской среде хватало, то оперативная работа спецслужб в системе МВД оправдывалась. В подразделениях КГБ СССР были созданы «третьи отделы» для выявления преступлений и прочих правонарушений среди милиционеров. Но, как и всегда, весь пар ушёл в свисток – не было ни посадок, ни громких отставок, ни страшилок для личного состава милицейского ведомства. Потому-то вербовка агентов из милицейских рядов и вся оперативная работа по подразделениям МВД приносила чекистам лишь спортивный интерес.
Рано или поздно, но всё когда-нибудь заканчивается. Пришёл конец и моей работы в Первомайском РОВД. Причиной окончания трудовой деятельности «на земле» явилось моё выступление на заседании в райкоме партии. В 1988 году КПСС уже не являлась грозной силой, её авторитет упал ниже плинтуса. Но партийные функционеры никак не хотели мириться с таким положением и пытались всеми способами поднять престиж партии. Этим, по всей видимости, и объяснялось проведение в актовом зале Первомайского районного комитета КПСС совместного совещания сотрудников отдела внутренних дел  и секретарей партийных комитетов предприятий и организаций района. Никогда до этого парткомы не помогали милиции, а тут вдруг внезапно озаботились и сохранностью государственной собственности, и охраной общественного порядка. Руководство отдела милиции уже знало, что на этом совещании им, как всегда, придётся каяться, оправдываться, обещать устранять недостатки и наказывать виновных. Партработники же по традиции шли на совещание  критиковать, учить и разносить ментов в пух и прах.
Начальник отделения БХСС находился в очередном отпуске, а так как его обязанности исполнял я, то заместитель руководителя райотдела по политической работе  и поручил мне выступить в прениях. Подготовив своё выступление на четырёх, отстуканных на печатной машинке страницах, показал его замполиту, который без каких-либо замечаний одобрил текст. Из осторожности я решил подстраховаться ещё и у Сторожева. Тот урезал мою речь до двух страниц, но наступательный тон выступления и примеры негативного отношения парткомов к охране общественного порядка оставил. Я был удивлён таким поведением начальника областного управления БХСС, ведь совсем недавно он возмущался всего лишь тем, что я без разрешения своего руководства позвонил обкомовскому боссу. Видимо, и на самом деле эта КПСС всех достала.
Открыл совещание мой старый знакомый – чиновник из административного отдела горкома партии Анатолий Чабанов и, как  ожидалось, повёл его в старом стиле. И доклад, и выступления секретарей партийных комитетов были выдержаны в духе брежневского застоя с нравоучениями, поучениями и призывами к светлому будущему. Когда настала моя очередь выступать, то от наступившей  в зале тишины у меня запершило в горле,  а голос предательски  завибрировал. Краем глаза я видел хмурые физиономии коммунистических функционеров, не привыкших к критике со стороны каких-то милиционеров, и удивлённые лица моих коллег. Вернувшись на своё место, обратил внимание на то, что Чабанов и начальник райотдела вышли из актового зала и возвратились лишь к окончанию совещания. Начальник отдела милиции, выступая с заключительным словом, по привычке обещал исправить недостатки, усилить и улучшить работу, а моё выступление обозвал личным мнением. Уже в райотделе замполит и инспектор политотдела УВД, присутствующий на совещании, с жаром убеждали меня в том, что я был прав, что слова начальника РОВД нужно воспринимать как маневр и что пошли эти парткомы подальше. А я же понимал, что без последствий для меня это выступление не пройдёт и гадал, куда на этот раз меня отправят в ссылку. Выходило, что только в участковые инспекторы.
Когда вызвал  Сторожев, то я уже не сомневался в плохом для себя исходе. И вдруг он в процессе беседы   предлагает перейти в подразделение по борьбе с организованной преступностью, которое создаётся в структуре УВД. От такого неожиданного предложения отказаться было просто невозможно. Я хорошо понимал, что это Чабанов приложил руку к тому, чтобы меня убрать из райотдела. Но понимал ли мстительный чинуша, что сделал большой подарок строптивому менту?

Глава 12. Вторая ссылка.
Появление в системе МВД СССР подразделений «по борьбе с организованной преступностью, коррупцией и наркобизнесом», которые стали называться «шестыми отделами», какое-то загадочное. Обычно в стране при очередной активизации войнушки с криминалом начиналась «артподготовка»: вначале средства массовой информации отмечались, затем на пленуме центрального комитета  или съезде КПСС принималось «судьбоносное» постановление, а уж потом на местах чиновники всех мастей остервенело стучали кулаками себе в грудь, обещая задавить эту гадину и избавить народ от пережитков прошлого. Но, в то время когда главы союзных и автономных республик, краёв и областей бодро рапортовали родной партии о снижении преступности на вверенных им территориях, вдруг появляется тихая директива по созданию в Советском Союзе специальных подразделений в системе МВД, и (о, ужас!) признаётся наличие в стране коррупции, бандитизма и организованной преступности. Как же могли отреагировать на это решение региональные власти? Разумеется, глухим ропотом и скрытым саботажем. Особенно недовольны, видимо, были руководители правоохранительных органов: они же, получается, прошляпили, упустили, скрыли эту самую организованную преступность.
У меня сложилось своё мнение о причинах появления шестых отделов. Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачёв, провозгласивший «перестройку» так насолил властной элите, что восстановил против себя армию, КГБ, МВД, да и всю партию в целом. Вывод войск из Афганистана и Восточной Европы, неуклюжие опыты с экономикой и прочие неприятные обстоятельства раскрутили воровство государственной собственности и мздоимство чиновников. Для того чтобы обуздать коррупционную стихию, лидеру страны нужна была новая спецслужба, не связанная с теми, что уже имеются, да и небольшая своя армия в виде СОБРов не помешала бы. Задумка-то хорошая, а вот исполнение отвратительное. Во-первых, у робкого «перестройщика» довести начатое дело до конца, как всегда силы духа не хватило. Во-вторых, Горбачёв, видимо, не ожидал такого сильного сопротивления со стороны правящей элиты. Разосланные рождающимся подразделениям секретные рекомендации по борьбе с коррупцией, основанные на анализе уголовных дел по Узбекистану, которые расследовали следователи Генеральной прокуратуры СССР Тельман Гдлян и Николай Иванов, не пригодились. На местах сразу же изменили основное направление деятельности создаваемых отделов – вместо борьбы с вороватыми чиновниками, «шестые» завязли в тусовке со шпаной,  захотевшей тоже войти в рыночную экономику, но только с «чёрного хода». Новые подразделения стали тупо дублировать работу уголовного розыска. Произошёл «выстрел из пушки по воробьям».
В УВД Омского облисполкома эксперимент с формированием подразделения по борьбе с организованной преступностью начали проводить ещё в середине 1988 года на базе Управления уголовного розыска. Руководителем группы из семи человек был назначен старший оперуполномоченный УР капитан милиции  Сафарянц. До того как в феврале 1989 года был создан шестой отдел, ребята из группы Сафарянца успели разоблачить офицера милиции, торгующего изъятыми наркотиками и сделать кое-какие наработки на будущее. По штату в образованном  шестом отделе на первых порах числилось около пятнадцати человек, прикомандированных из разных служб. Основу подразделения составляли сотрудники угрозыска, были представители от госавтоинспекции, следственного изолятора, ну а от службы БХСС оказался я.
Первым начальником шестого отдела стал подполковник милиции Каракай А.К., который в основном занимался хозяйственными и организационными вопросами, а всю оперативную работу тащил на себе его заместитель Игорь Сафарянц. Начали мы свою деятельность с реализации материалов, наработанных предыдущей группой. Прижучили директора одного госпредприятия, похитившего несколько импортных холодильников, стали раскручивать замначальника следственного управления УВД, подозреваемого во взяточничестве при незаконном прекращении уголовных дел. В перспективе высвечивалась оперативная разработка крупного чиновника из областного суда, на которого накопилось много информации о мздоимстве. Сейчас можно с иронией сказать: «Бодливой корове Бог рогов не дал», но тогда мы всерьёз надеялись повторить успех Гдляна по его делам о коррупции.
Стали появляться и новые материалы о преступной деятельности некоторых чиновников. Одну такую интересную оперативную информацию о криминальных связях офицера милиции с рыночными торговцами мы решили проверить досконально. Торговлю цветами на рынках города в те времена монополизировала так называемая «азербайджанская мафия», цветочки самолётами для кавказцев доставляла «узбекская мафия», а крышевал этот интернациональный преступный синдикат русский «мафиозник» в звании майора милиции и в должности начальника отделения БХСС одного из районных отделов внутренних дел города, к которому прилипла кличка Паша-"адъютант». Этот майор Павел до назначения в службу по борьбе с экономическими преступлениями трудился в Секретариате УВД, от того и получил от нас приложение «адъютант» к своему имени. Было известно, что цветочники подарили Павлу автомобиль и что платят ему солидный оброк, часть которого уходит его покровителям в УВД.
В конце февраля нам стало известно о том, что рейсовыми пассажирскими самолётами в Омск из Ташкента должна поступить большая партия гвоздик, закупленных в узбекских совхозах по цене тридцать копеек за штуку. В преддверии женского праздника 8 марта эти цветочки на омских рынках продавались уже по три рубля за стебелёк, т.е. почти по цене одного килограмма мяса на тех же  рыночных прилавках. Если учесть, что в картонную тару из-под телевизора «Горизонт» вмещалось около десяти тысяч гвоздичек, то их реализация по рыночной цене приносила прибыль до двадцати семи тысяч рублей с одной такой коробки. Это немного-немало, а стоимость пяти легковых автомобилей «жигули». За одну неделю предпраздничной торговли цветами объединённая «мафия»  получала доход, который можно использовать для приобретения по государственной цене солидной автоколонны. Но нас интересовала не сама торговля цветочками, потому что статью о спекуляции уже собирались убрать из Уголовного кодекса РСФСР, а важно было изобличить Пашу-"адьютанта" в коррупции.
Так как до женского праздника оставались считанные дни, мы вынуждены были ускорить реализацию полученной информации. На первом этапе своей операции хотели лишь установить места хранения цветов и очертить круг фигурантов. Авиарейс Ташкент-Омск совершался трижды в неделю. В нужный день на личном автомобиле одного нашего сотрудника мы вчетвером прибыли в аэропорт для встречи самолёта. У багажного отделения сразу же увидели группу азербайджанцев, также ожидавших ташкентский рейс. Когда пассажиры стали выходить с территории лётного поля, мы стали свидетелями умилительной картины: азербайджанцы так искренне обнимали прибывшего ташкентским рейсом невысокого крепкого узбека, что невольно слёзы на глаза наворачивались от проявления «нерушимой  дружбы народов СССР». Через полчаса  в три автомашины было загружено несколько коробок, явно с цветами, и гружёный транспорт двинулся в город. Мы пристроились за последним автомобилем, но продержались у него на хвосте только до первого светофора. Наш слабенький полудохлый «жигулёнок»  позорно отстал от новенькой «волги» цветочников. На память от встречи на клочке бумаги остались лишь номера автомашин, на которых увезли цветы из аэропорта.
Осознав бесперспективность документирования коррупционных связей Паши с нашими-то жалкими техническими возможностями, решили ему просто  «обломать кайф». Через два дня, прибыв в аэропорт к прилёту очередного ташкентского рейса, мы сразу же легализовались, как только из багажного отделения азербайджанцы стали выносить коробки с цветами. При проверке документов на товар, акты закупа и накладные на груз нашлись лишь на две маленькие коробочки, а семь больших коробок с цветами вмиг оказались бесхозными. Толпа азербайджанцев резко поредела, хозяин цветов не находился, исчез куда-то и сопровождавший груз узбек. Мы, разумеется, не могли бросить нежный и скоропортящийся товар на морозе, поэтому доставили его на ближайший рынок, составили акт обнаружения бесхозного груза, закрыли цветы в отдельную камеру, опечатали её и обязали директора рынка охранять цветочки.
На следующий день ребята из шестого отдела, у кого имелся домашний телефон, рассказали о том, как долго Паша не давал им уснуть, уговаривая вернуть цветы азербайджанцам. Иронизировали по поводу того как он нервно «вешал лапшу на уши», доказывая, что ведёт оперативную разработку цветочной мафии и что встреченный нами в аэропорту узбек его агент, внедрённым в эту самую мафию. По его истерике было понятно, что хозяева цветов не простят Паше жуткого прокола и потребуют компенсацию за потерянную большую прибыль. Только вот за изъятыми цветочками так никто и не осмелился явиться,  и их пришлось сдать в магазин для продажи уже по государственной цене, а выручку перечислить в госдоход. Игорь Сафарянц у руководства УВД настойчиво добивался командировки в Ташкент для документирования скупки цветов в совхозах, но получил отказ. Пашу по-тихому уволили из милиции, для того, чтобы на репутацию нашего ведомства грязное пятнышко не попало, ну а нам посоветовали заняться другими делами.
Продолжение этой истории я ощутил на своей шкуре дважды. Сначала в областную прокуратуру с заявлением на нас обратился узбек,  доставивший в Омск цветочки. Начальник отдела по надзору за милицией, к которому попала жалоба курьера, зная подробности происшедшего, легко пожурил меня за нахальство, приказал собрать объяснения от всех участников операции и доставить их к нему. На этом, казалось, инцидент должен был быть исчерпан. Но через пару месяцев после этого случая первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Рафик Нишанов становится председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР и почти сразу же в омской облпрокуратуре появляется его жалоба-требование разобраться с «противозаконными действиями» омских милиционеров. По версии знатной особы его брат, инвалид войны, вырастил на своём приусадебном участке цветы и вместе с другими дехканами отправил плоды своего труда на омский рынок, где нехорошие милиционеры отобрали товар. Вот когда сказался запрет наших руководителей на командировку в солнечный Узбекистан для установления истины по делу. Прокуратура хотя и стала демонстрировать яростную проверку заявления Нишанова, но финалом всё же стал отказ в возбуждении уголовного дела. Мне как старшему группы, изъявшей цветы, начальник УВД  объявил «неполное служебное соответствие», видимо, для того, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы». Я так и не смог понять, чего хотел добиться своей жалобой вельможа, взобравшийся на союзный Олимп власти? Вряд ли его успокоила отписка о наказании какого-то оперативника и возврат жалкой суммы денег от продажи цветов по госцене.
В апреле 1989 года в шестом отделе неожиданно произошла смена личного состава. Вероятнее всего причиной этой «ротации» явилось слишком уж настойчивое желание сотрудников отдела выявлять факты коррупции во властных структурах. Игорь Сафарянц заваливал руководство УВД оперативной информацией о злоупотреблениях крупных чиновников, а тут ещё и стал плотно работать с представителями СМИ. Те, кого он пытался разоблачить, такого  ему простить  не смогли: сначала убрали из шестого отдела, а позднее подло отомстили, уволив из милиции по сфабрикованному делу и не дав доработать до пенсии. Игорь всего себя отдал Родине, но совковая Система за эту преданность безжалостно втоптала его в грязь.
Новый начальник  отдела (я его буду называть «вторым») оставил из предыдущего состава лишь секретаршу, водителя и одного опера, а остальных сотрудников, как прикомандированных, отправил продолжать службу в подразделения, откуда они пришли в шестой отдел. Должен был вернуться в Первомайский райотдел и я. Настроение было ужасное, не согревало душу даже то, что успел нагрубить новому начальнику на прощание. Но через сутки, когда я уже успокоился и смирился со своей участью, «второй» начальник через посыльного пригласил меня в отдел. Отвернув физиономию в сторону, сквозь зубы процедил известие о том, что принял решение взять меня назад. Позднее я узнал, что он в течение дня встречался со многими сотрудниками подразделений БХСС города и настойчиво уговаривал их перейти в шестой отдел, прельщая разными льготами,  карьерным ростом и прочими благами. Среди обхссников совать голову в борьбу с организованной преступностью дураков не нашлось, поэтому и произошло моё возвращение.
Со сменой личного состава сменилось и направление деятельности шестого отдела. Теперь уже никто не мечтал отлавливать коррупционеров, а думали, как бороться с группировками оболтусов, которые, как грибы после дождя, стали расти в каждом районе города. Забавно было произносить названия этих районных преступных группировок: «ленинская ОПГ», «советская ОПГ». Спортсмены организовали свою бригаду, назвав её «амурской», по нахождению их штаба в Амурском посёлке. Ребятки, сбившись в стаи, пощипывали кооператоров, организовывали азартные игры в напёрстки, обманывая лохов на крупные суммы денег, выясняли друг с другом отношения, деля зоны влияния,  и пугали обывателей внешним видом и наглыми выходками. Вначале у них формой одежды являлся спортивный костюм, затем стали появляться кожаные куртки, а позднее и малиновые пиджаки. По городу разъезжали на автомашинах без номеров и на большой скорости, при попытке инспекторов дорожно-патрульной службы остановить их,  хамовитые водители угрожали самим гаишникам и их близким.
Необходимо было это стадо загонять в стойло. Начали мы с совместных с ДПС ГАИ рейдов по городу в ночное время. Сотрудники госавтоинспекции по рации сообщали места концентрации преступного контингента и отслеживали его передвижение, а мы уж задерживали братков и проводили профилактику. Пришлось с нуля формировать базу данных лиц, состоящих в организованных преступных группировках и ставить их на оперативный учёт. Обычно задержанных отвозили в медицинские учреждения, где имелась возможность их проверки на алкоголь и наркотики, откатывали пальчики, проверяли по учётам на судимость, вербовали из их среды агентуру. Очень часто делали облавы на сходках группировок с помощью бойцов восьмой роты ППС, из которой позднее был сформирован СОБР (специализированный отряд быстрого реагирования). Группировки конфликтовали между собой сначала путём выяснения отношений словесно или на кулаках, потом дело дошло до подручных предметов. В каждой автомашине братков мы стали находить либо спортивные биты, либо черенки от лопат, обмотанных изолентой. Этими предметами «спортсмены-садоводы » наносили друг другу  серьёзные увечья и «неизгладимое впечатление» на память.
Первая смерть одного из членов организованных преступных группировок произошла метрах в двухстах от здания областного комитета КПСС средь бела дня. Накануне этого события лидера «советской» бригады на очередной сходке «амурчане» отделали так, что тот три дня лежал пластом. Брат обиженного вожака, доходяга с несколькими судимостями, вместе со своим дружком на автомашине подъехал к кооперативной бане, где находился главный обидчик, и вызвал того на «серьёзный мужской разговор». Двухметровый боксёр, презрительно оглядев «заморышей», высказал всё, что он думает о них и, повернувшись, отправился к себе в баню. Далеко ему уйти не удалось – выстрел доходяги из обреза картечью под лопатку спортсмена поставил точку в конфликте.
Почти двое суток вся омская милиция работала по этому делу. Если бы ЧП случилось где-то на окраине города, то оно осталось бы рядовым событием, но убийство человека почти на крыльце партийного штаба области, не вписывалось ни в какие рамки. Нашли мы лежбище убийц в квартире дальних родственников одного из них. Задержание этих преступников запомнилось мне своей простотой – словно двух подростков-хулиганов на комиссию по делам несовершеннолетних доставили. Наверное, правильнее было бы после обнаружения логова злодеев вызвать силовую поддержку, окружить дом, где они скрывались, вывести из него жильцов и провести операцию по всем правилам и инструкциям, а не соваться наобум и на рожон. Но всё произошло иначе. Когда мы втроём зашли в квартиру, где скрывались беглецы, кроме них там находились ещё два мужика. Старший нашей группы Виктор Бородихин, хорошо знавший подельника убийцы, удалился со своим знакомым на кухню для переговоров, а я и второй опер Игорь Куприянов остались с  тремя мужичками, среди которых был и сам убивец. Минут пятнадцать-двадцать, пока Бородихин уговаривал своего собеседника сдаться, мы впятером пялились в экран телевизора, изображая интерес к какой-то передаче. Под верхней одеждой у меня, Игоря и Виктора в оперативных кобурах были всего лишь малокалиберные пистолеты ПСМ, от которых отказались армейские офицеры. Этими пукалками разве что воробьёв можно было напугать, а не то, что преступников остановить. Какой арсенал оружия находился в квартире у подозреваемых лиц, трудно было предугадать. Но всё произошло без каких-либо эксцессов. Бородихин удачно закончил свои переговоры, и мы с двумя душегубами отправились в Центральный райотдел милиции, где располагался временный штаб по поимке опасных преступников. По дороге  купили в магазине еды, воды и сигарет для своих подопечных, чтобы им в КПЗ скучновато не было, и сдали их с рук на руки руководителю штаба. Позднее я узнал о том, что ряд высокопоставленных сотрудников омской милиции за задержание этих убийц были награждены. Нам же троим в списке на поощрение места не нашлось. В подобных случаях в отчётных бумагах для МВД обычно по традиции указывалось, что зам. начальника УВД вместе с начальником РОВД и прочими руководящими лицами  лично чуть ли  не голыми руками взяли опасных преступников.
   Похожая ситуация у меня  нарисовалась ещё раз примерно года через два. В то время один из членов организованной преступной группировки, совершивший резонансное для Омска убийство, шустро скрылся от правоохранительных органов. Для поиска преступника при Куйбышевском РОВД был создан оперативный штаб  и задействованы серьёзные силы,  в том числе и наше подразделение.
Неожиданно на меня вышла сестра убийцы, работавшая когда-то секретаршей директора Горкоопторга. Женщина при встрече стала настойчиво просить спасти её братишку от смерти, почему-то уверенная в том, что его при задержании обязательно расстреляют как мишень в тире. Чуть ли не клятвенно обещала  добровольную сдачу брата  правосудию.
   Я доложил своему (тогда уже третьему) начальнику о возникших вдруг обстоятельствах и убедил его дать мне возможность пообщаться с преступником. Шеф согласился, а для подстраховки отправил с десяток омоновцев. Добравшись до места, мы с сестрой фигуранта вошли в убежище её родственника и после недолгих переговоров  уже втроём вышли к автобусу, в котором нас ждали спецназовцы. На парня тут же надели наручники. Этим фактом операция завершилась, ну а в столицу из областного УВД отправился бодрый доклад лишь о грамотном и высокопрофессиональном руководстве приданными силами при обезвреживании опасного преступника.
В мае 1989 года шестой отдел мог подвергнуться ещё одной замене личного состава, а может быть и расформированию. На праздничном мероприятии 1 мая нас в полном составе определили в резерв начальника УВД. Причина столь высокого доверия стала понятна позднее, когда наружная служба по рации стала докладывать о намечавшейся в среде демонстрантов провокации. За два километра от  трибуны на месте формирования колонн трудящихся Советского и Первомайского районов города, разведчики установили лиц, намеривающихся при подходе к обкому партии развернуть транспарант с текстом, осуждающим политику Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва. Прославиться на весь мир бессилием и халатностью областная власть не желала, поэтому и приняла решение задушить провокацию в зародыше. Но почему-то эту операцию Управление КГБ, в обязанности которого входила борьба с подобными явлениями, столкнуло на милицию. Видимо, традиция подставлять «младших братьев» уходит корнями в 1937 год, когда для расстрела врагов советской власти привлекались и милиционеры, и фельдъегеря, и другие госслужащие, не связанные со сталинскими репрессиями. Замарать грязью,  повязать   кровью, сделать соучастниками своих преступлений посторонних лиц  – это приём политической охранки в нашей стране.  
Заместитель начальника УВД объяснил нам задачу: сорвать транспарант и быстро смыться. Задачу «сорвать» мы выполнили легко, а вот «быстро смыться»  не удалось. Срывали зловредную тряпку, причём под окнами районной прокуратуры, два наших парня, выходцы с южного Кавказа (так получилось, что уж тут поделаешь). К моменту пресечения своей провокации оппозиционеры тщательно подготовились, и сам срыв транспаранта сразу же был зафиксирован несколькими фотоаппаратами. Ну а наших кавказцев схватили сотрудники милиции, сопровождавшие колонны демонстрантов. Пока остальные оперативники шестого отдела отлавливали фотографов и рвали фотоплёнку, мне пришлось вырывать своих инородцев из ментовских лап. Благодаря тому, что это были офицеры из моего родного Первомайского райотдела, со своей задачей удалось справиться быстро. Мы вернулись в УВД с трофеем, получили благодарность от заместителя генерала и считали, что на этом грязная работа закончилась. Наш «второй» начальник сиял, как надраенный медный пятак, довольный удачно выполненным заданием высокого руководства. Но после праздников запахло жареным. Возмущённые оппозиционеры забросали всю ту же райпрокуратуру, под окнами которой мы проводили спецоперацию, заявлениями о беспределе, происшедшем  на демонстрации. У «второго» начальника начался нервный тик и заикание, он вполне серьёзно стал уговаривать сотрудников, срывавших транспарант, уехать на Кавказ и отсидеться там до тех пор, пока не утихнет шум. Но шум утих сам собой, так как руководству областного комитета партии   не захотелось раздувать этот инцидент, поэтому прокуратура и отфутболила всех жалобщиков.
Традиция подставлять милицию сохранилась и у наследников КГБ в новой России. Оперативников омского Управления по борьбе с организованной преступностью позднее ФСБ натравливала на членов национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова, выставляя милицейских оперов полными идиотами с глупыми протоколами о, якобы, мелком хулиганстве со стороны оппозиционеров. А сколько подобных историй случается по всей Российской Федерации? Будет ли когда-нибудь проведена грань между обязанностями борцов с общеуголовной преступностью и борцов с инакомыслием или же милиции-полиции суждено всегда отвечать за чужие грехи?
Изменение направления в работе шестого отдела с приходом «второго» начальника сказалось и на моём отношении к выявлению преступлений. Не было смысла нарываться на конфликт с сильными мира сего, куда спокойнее можно заниматься теми, кто попадал под официальный штамп «организованная преступность». Мой выбор пал на так называемых «кидал», которыми ещё начинала заниматься группа Сафарянца. По существовавшему в те времена Положению продажа подержанных автомобилей  происходила через комиссионный магазин по цене, установленной государственным оценщиком. Только эти правила никогда не соблюдались, и продажа-покупка «железного коня» происходила всегда по цене предварительной договорённости между продавцом и покупателем. Например, хозяин продаваемого автомобиля оценивает свой товар в десять тысяч рублей, а госоценщик всего лишь в три тысячи «деревянных». Значит эти три тысячи рублей с вычетом комиссионных процентов  продавец получал от покупателя официально через кассу магазина, а оставшиеся семь тысяч рубликов – наличными с рук нового хозяина авто уже за порогом магазина.
Кто, где и когда придумал схему обмана с помощью «куклы» история умалчивает, но в 90-е годы такой способ мошенничества на просторах бывшего СССР стал распространённым. «Кукла» - это пачка нарезанной газетной или иной бумаги с добавкой двух настоящих купюр большого достоинства, которую продавец-лох принимает за реальные деньги от покупателя. Довольный удачной продажей автомобиля его бывший хозяин обнаруживал обман уже после того, как документы и ключи переданы новому владельцу. Обращение пострадавшего за помощью в милицию было напрасным – закон стоял не на его стороне. Чаще всего жалобщика обзывали спекулянтом и жуликом, а если всё же начиналась проверка, то она обязательно заканчивалась отказом в возбуждении уголовного дела.
Члены омских преступных группировок поставили этот мошеннический способ обогащения на конвейер - обманутые владельцы автомашин исчислялись уже десятками. Я разработал свою систему документирования преступной деятельности «кидал». Часами сидел в комиссионном автомагазине, выписывая данные обо всех сделках купли-продажи. В регистрационном отделении областного отдела ГАИ изучал процесс перехода автомобилей от одних владельцев к другим. В адресном бюро и районных паспортных отделениях устанавливал исходные сведения по фигурантам дела. В информационном центре УВД проверял их на судимость. В нотариальных конторах города устанавливал лиц, которым были выданы доверенности на продажу автомашин. В райотделах милиции отрабатывал отказные материалы по этому виду мошенничества. Через полгода такой тягомотной работы стала вырисовываться общая картина преступления, которую  и закрепил в виде схемы на трёх листах ватмана.
Наконец настала пора реализации оперативных материалов. В кабинете первого заместителя начальника УВД  я продемонстрировал свои наработки представителям следствия, руководителям управлений БХСС и уголовного розыска и добился создания следственно-оперативной группы. Было возбуждено уголовное дело по факту мошенничества в особо крупных размерах, по которому работало более двадцати оперативников и следователей, в том числе и два опера из шестого Главного управления МВД СССР. Расследование велось почти два года, в судах впоследствии было осуждено около восьмидесяти «кидал» и их пособников. Закреплять доказательства по делу пришлось почти по всей территории Советского Союза – везде, куда омские братки сбывали автомобили, добытые преступным путём.
За раскрытие этого преступления приказом министра МВД СССР  мне досрочно и сверх потолка было присвоено звание «подполковник милиции». Для советского периода это было весьма существенным поощрением. Офицерские потолки и в армии, и в милиции всегда были низкими, поэтому служивые изворачивались,  как могли для того, чтобы получить вожделённую звёздочку.  А тут звезда свалилась на погон авансом по должности и с большим опережением по сроку.
Пока я воевал с «кидалами», начальник омского УВД Образцов «кинул» Сергея Радулова. Сергей, являясь руководителем городского отдела БХСС, чем-то не угодил генералу, и тот сослал его в ссылку в Учебный центр на должность преподавателя. Ясно было, что движение вниз по карьерной лестнице, радости Сергею принести не могло.

Глава 13. Авантюра с ГКЧП.
Утро 19 августа 1991 года весь Советский Союз встретил под музыку балета «Лебединое озеро»,  а вот омское УВД к тому же и большой очередью у кабинета партийного комитета. Перепуганные милицейские коммунисты спешили быстрее оплатить просроченные партвзносы, опасаясь негативных последствий для себя. Весь день по радио и телевидению зачитывались официальные документы Государственного комитета по чрезвычайному положению, в которых гражданам страны обещались разные удовольствия, праздники и радости. Обещания путчистов были противоречивы и несвязны. Ну как, например, можно было снизить цены на товары и одновременно обещать предпринимателям, что их не тронут? Оцепенение омичей, как и жителей всей страны, прошло лишь после бесславной кончины ГКЧП. В городке нефтяников у Дворца культуры состоялся многолюдный митинг, на котором заправляла региональная организация «Демократическая Россия». Её представители пытались пробиться и в телеэфир, но председатель местного телерадиокомитета грудью встал на защиту омских телевизионных экранов, за что позднее был пригвождён демократической общественностью к позорному столбу. После провала путча средства массовой информации, словно с цепи сорвались, эмоционально описывая эпизоды госпереворота и радуясь факту возбуждения уголовного дела в отношении путчистов. В эти дни меня  неожиданно вызвали в УВД и сообщили о том, что я включён в состав следственно-оперативной бригады по делу о ГКЧП и должен выехать в Москву. На сборы в дорогу отводились сутки.
До моего вхождения в  бригаду, следствие шло уже более недели. Уголовное дело было возбуждено следователями Генеральной прокуратуры СССР,  но молодой амбициозный генпрокурор России Валентин Степанков агрессивно заявил права российской прокуратуры на первенство в расследовании этого дела. У регионов в помощь своим следакам и операм из МВД России он запросил подкрепление, а следователей союзной прокуратуры постепенно выдавил из расследования.  
Следственно-оперативная бригада состояла из нескольких групп, специализировавшихся на определённых направлениях: партия, армия, КГБ, МВД  и другие структуры. Направление по линии «КГБ СССР» вскоре было ликвидировано (ну не захотели кагэбэшники, чтобы их проверяли), а освободившиеся следователи и оперативники включены в другие группы, в основном по линии «Финансово-хозяйственная деятельность КПСС». Оперативное обеспечение расследования по делу хромало на обе ноги. Как можно было полноценно вести наружное наблюдение, обеспечивать оперативно-технические мероприятия, внутрикамерные разработки по фигурантам, у которых контрразведывательные возможности были в тысячу раз сильнее, чем ресурсы провинциальных милицейских оперов? Поэтому добыча информации для расследования  сузилась у нас в основном до аналитики СМИ, работы в архивах партии, министерств, ведомств и отработки свидетельской базы.
Я был включён в группу, расследующую участие МВД СССР в ГКЧП, которая состояла из десяти следователей и восьми оперативников. Вначале все оперативные сотрудники нашей группы кучковались в кабинете одного из заместителей министра союзного министерства, но затем большая часть их перебралась в ГУВД Москвы, где происходили основные события, связанные с путчем. В МВД СССР остались два следователя прокуратуры,  и я в качестве «подносчика снарядов». Нашей основной задачей по министерству являлось доказывание вины министра Бориса Пуго, который входил в состав ГКЧП, его заместителя Бориса Громова, а также определение роли других сотрудников министерства в госперевороте.
Моя оперативная работа по делу началась с поиска злоумышленников, передавших фотографии погибшего министра в иностранные СМИ. 22 августа 1991 года Борис Пуго и его жена покончили с собой, а всего лишь через пару дней газеты во Франции, ФРГ и других странах опубликовали снимки с места трагедии. Начал я проверку с лиц, выезжавших на квартиру Пуго в составе следственной группы. Фотограф из группы рассказал о том, что он сфотографировал на чёрно-белую и цветную фотоплёнки погибших и передал материал для проявки и печати фотографий в экспертно-технический отдел УВД Мособлисполкома. А далее наступила какая-то жуть: кроме экспертов этого отдела и их непосредственных начальников, набралось ещё десятка два человек, которые не только видели фото мёртвого министра, но и расхватали на память снимки с места его гибели. Готовые фотографии из областного экспертно-технического отдела были переданы в республиканское МВД, где образовалась своя группа «коллекционеров», там же исчезла цветная фототаблица. Конечным пунктом движения фотографий являлась следственная группа Генеральной прокуратуры СССР.
На каком этапе этого движения произошёл сбыт фоток за рубеж, установить не удалось, но в бригаде грешили на союзных следаков, покинувших её пределы. Вот только попозже, когда в следственно-оперативной бригаде остались только «свои», утечки материалов следствия продолжились. Разные «шпигели», «штерны», «фигаро» и прочие забугорные журнальчики и газетёнки как стервятники кружили над нашим делом, а следователей и оперов из бригады, желавших пополнить свой семейный бюджет марками, долларами, фунтами, франками, было достаточно. Что говорить про рядовых членов следственно-оперативной бригады, если её руководитель вместе с Генеральным прокурором России изо всех сил спешили выпустить в свет свою книгу «Кремлёвский заговор» задолго до окончания расследования и рассмотрения уголовного дела в суде с единственной целью - успеть «срубить бабла». Новая российская правоохранительная система уже с момента своего рождения прочно становилась на рельсы коммерческих отношений. Позднее по всей России  массово за деньги стали возбуждаться и прекращаться уголовные дела, продаваться агентура, оперативные разработки и прочие секреты, сдаваться в аренду для рейдерского захвата чужой собственности ОМОНы и СОБРы, определяться цены на оперативников, следователей, руководителей подразделений всех уровней. Ядовитым цветом расцвели покупка-продажа должностей и званий во всех силовых и правоохранительных структурах. Резко обесценились такие понятия как Честь, Совесть, Долг, зато в цене выросли Подлость, Предательство, Крохоборство.
Основная  работа по линии МВД СССР заклинилась на Борисе Всеволодовиче Громове. Было ясно, что это он, а не Пуго является главным фигурантом по нашему направлению. Бывший командующий сороковой армией, выводивший войска из Афганистана и народный любимец мог стать как минимум заместителем министра обороны с дальнейшим ростом в карьере, а его почему-то засунули в милицейское ведомство. Такая «рокировка», видимо, нужна была для какого-то большого дела, и это дело определилось позднее как путч. Назначение боевого генерала, прошедшего войну, на должность заместителя министра внутренних дел говорило о том, что ещё за год до августовских событий 1991 года готовился силовой вариант. Штурмовать «Белый дом» нужно было по армейской, а не по милицейской науке.
Планом ГКЧП в штурме Дома Советов РСФСР предусматривалось задействовать не менее трёх тысяч бойцов внутренних войск и некоторые подразделения милиции. По предложению Громова ОМОН должен был действовать приёмом «клин», существо которого заключалось в том, что омоновцы вклиниваются в толпу, постепенно расширяя проход за собой, а следом за ними должна была идти группа «Альфа». Понимал ли генерал, что спецназовцам придётся не футбольных фанатов клинышком раздвигать, а прорываться через людское море, в котором «плавало» около пяти тысяч стволов? Неужели он приравнивал москвичей к афганским душманам, с которыми не привык церемониться?
Возможно, самая большая ошибка, допущенная путчистами в штурме «Белого дома», это надежда на сердобольных альфовцев. Внутренние войска, принимавшие самое активное участие в ликвидации межнациональных конфликтов на территории страны в конце 80-х годов, лучше всех из силовых структур годились для такой грязной работы. В событиях в Сумгаите, Степанакерте, Ереване, Тбилиси, Фергане и других «горячих точках»  солдаты и офицеры внутренних войск не только пороху понюхали, но и крови немало повидали и сами пролили. Численность этой силовой структуры в СССР  составляла около восемнадцати тысяч человек и набрать из того количества три-четыре тысячи головорезов, готовых разорвать любого врага советской власти, как Тузик грелку, было нетрудно. Изюминкой внутренних войск, помимо отряда спецназначения «Витязь», были и роты спецназа, входившие в штат бригад и полков и рассчитанные на штурмовые действия, что соответствовало целям захвата Белого дома.
Нашей задачей по Громову являлся поиск доказательств его активной деятельности по подготовке подразделений МВД СССР к путчу. Я ежедневно часами просиживал над материалами из Секретариата, Управления делами, партийного комитета, перепиской министра, его заместителей и начальников главков. Грязи в милицейском ведомстве накопилось много: взятки, воровство, пьянство высокопоставленных лиц. «Сносило крышу» от цифр, имён и званий. Запомнились материалы служебного расследования в отношении одного генерала. В 1989 году союзное министерство внутренних дел  через Госснаб СССР заключило сделку с иностранными поставщиками оргтехники на поставку в ведомство более пятидесяти тысяч компьютеров. Из тридцати восьми миллионов долларов, предназначенных на эти цели,  чуть ли не десятая часть была разворована. Я за хищение пятисот рублей людей на зону отправлял, а здесь звёздно-лампасные хапуги за суперворовство лишь увольнением с должностей и дисциплинарными наказаниями отделались.
Через пару месяцев после начала расследования следователи нашей группы подготовили обвинительное заключение в отношении Бориса Громова. Но оно так и не было утверждено и пущено в ход, видимо, произошло изменение отношения к этому человеку на верхних этажах новой российской власти.
Одной из главных задач, стоящих перед следствием, было установление лиц, готовивших программу путча, планы, тезисы и прочие основные документы. У члена ГКЧП Бакланова при обыске были обнаружены несколько листочков бумаги с записями от руки, но они никак не могли служить уликами серьёзной подготовки к перевороту. На роль «серого кардинала» стал примеряться бывший советник главы КГБ СССР - президент Международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергей Кургинян. У нас появилась информация о том, что в МВД СССР работали его люди, готовившие необходимые документы для ГКЧП. Документов таких, разумеется, найти не удалось, а вот некоторых лиц, причастных к данной работе, установили. В Академии МВД СССР, куда я наведался, обнаружились два  сотрудника «Научного центра управления и социологии», которые перед путчем были откомандированы в МВД СССР с удостоверениями референтов Секретариата комитета при президенте СССР по координации деятельности правоохранительных органов. Мои попытки отыскать тех товарищей по домашним адресам успехом не увенчались – два майора милиции зашухарились. Родственники этих старших офицеров изо всех сил убеждали меня в том, что ребята срочно выехали на отдых, даже не сказав им в какие места. Так нам и не удалось расспросить сердешных, на кого они, внедрённые в МВД,  работали.
С подготовкой обвинительного заключения в отношении Громова основная работа по линии МВД СССР была завершена и большинство следователей и оперативников нашей группы перебросили на другие направления. Часть людей выехала на объект «Заря» в крымский Форос отрабатывать материалы по Горбачёву, а оставшиеся занялись документированием штурма «Белого дома». Почему эти направления не были в работе с начала расследования уголовного дела, почему их оставили «на десерт», непонятно. Упущенные два месяца сильно повлияли на ход следствия: уменьшилась свидетельская база, изменилась обстановка как в Москве, так и во всей стране. Ажиотаж вокруг события спал, в членах ГКЧП уже не стали видеть врагов, и они вдруг превратились чуть ли не в звёзд первой величины, а к тому же у некоторых людей начала страдать память. Интересно было наблюдать, как за два месяца менялось мировоззрение у чиновников, ранее работавших в различных учреждениях на Старой площади. Ещё в сентябре бывшие сотрудники ЦК КПСС и других подразделений партии, которых не пускали в свои кабинеты, толпились у подъездов родных контор и с гневом, злобой, сильной враждебностью, тоской, болью поминали Горбачёва, Ельцина и новую власть. В ноябре же они вновь уселись в привычные кресла и вновь стали надменно-важными персонами, уважающими теперь и Ельцина, и  победившую демократическую силу.
К тому времени стало очевидно, что уголовное дело несёт ярко выраженную политическую окраску. Указ президента России № 63 от 19 августа 1991 года ещё без какого-либо расследования объявил всех членов ГКЧП «совершившими государственные преступления». Нашей следственно-оперативной бригаде оставалось лишь оформить повеление главы государства в обвинительные заключения, только вот обвинять-то заговорщиков приходилось по законам упразднённого СССР. Было понятно, что слабенькая статья 64 Уголовного кодекса РСФСР «Измена Родине» не сможет «переварить» первых лиц союзного государства, но упускать свой шанс победители не хотели. Новая российская власть начинала своё существование с беспредела, что позднее и стало основой «басманного правосудия» в России. Уголовное дело способствовало объявлению КПСС вне закона, а для достижения этой цели все средства были хороши. Кроме следователей и оперативников в бригаде работала и группа прокуроров, которые должны были «из дерьма конфетку сделать». В числе этих «волшебников» оказался и мой старый знакомый – надзорник из омской городской прокуратуры Виктор Гринёв. Видимо, прокурорская группа поработала неплохо, если уголовное дело вопреки всем законам природы, права и здравого смысла доползло до суда. То, что дело могло «накрыться медным тазом», видно было по поведению генпрокурора Степанкова. В начале расследования он излучал  из себя доброту, искренность, заботу о членах бригады, внимание к их замечаниям и комментариям. В ноябре же стал раздражительным, не терпящим возражения, редко стал появляться на планёрках.
Моя работа по направлению «штурм Белого дома» началась с выезда совместно со следователем на госдачи в Архангельское. Целью поездки была отработка информации о попытке сотрудников КГБ задержать президента России и других членов его команды в день путча. Во многих газетах тогда публиковались интервью с теми, кто был рядом с Борисом Николаевичем утром 19 августа, а также частные расследования журналистов. С их подачи в обществе складывалось представление о том, что Ельцин, Хасбулатов и другие вожди, обманув лопоухих кагэбэшников, чуть ли не по лесным дорогам на стареньком автомобиле добрались до центра Москвы для того, чтобы возглавить борьбу с ГКЧП. Я, отслужив в охране обкома партии более пяти лет, не мог представить себе, как это можно охраняемым лицам незаметно удрать с охраняемых объектов? Милиционеры, дежурившие в тот день на госдачах, на мой вопрос лишь иронично улыбались. Ребята сообщили, что они обязаны были докладывать обстановку по телефону не только своим непосредственным начальникам, но и сотрудникам КГБ. После этой поездки у меня сложилось мнение, что если бы у Ельцина с Хасбулатовым сломались служебные автомобили, то группа захвата на своём транспорте насильно доставила бы их для защиты «Белого дома». Всё говорило о том, что какому-то невидимому кукловоду нужно было, чтобы Ельцин отыграл в спектакле свою роль. Ложь, которая позднее тактично называлась мифами, должна была нами проверяться. Но как, например, проверить утверждение о том, что где-то на аэродроме стояли загруженные под завязку бомбами два самолёта, готовые по приказу Главнокомандующего ВВС СССР маршала Шапошникова и командующего ВДВ СССР генерала Грачёва бомбить Кремль? Как проверить высказывание Хасбулатова о том, что Ельцин утром 19 августа связывался по телефону с Грачёвым, и тот, якобы, обещал не воевать против народа? Как же это «слухачи» из КГБ не засекли такой разговор и почему не последовали оргвыводы в отношении Грачёва?
По Грачёву вообще отдельная тема. Артист Валентин Гафт в фильме «Гараж» устами своего героя изрёк знаменитую фразу французского дипломата 18-го века Талейрана: «Вовремя предать – это не предать, а предвидеть». Это как раз о нём – о Павле Грачёве, будущем министре обороны России, которого злые языки обвинят в злоупотреблениях и дадут кличку «Паша Мерседес». Ещё 6 августа 1991 года, то есть за две недели до путча, Грачёв совместно с сотрудниками КГБ СССР Егоровым и Жижиным составили стратегический прогноз последствий введения в стране ЧП. 14 августа они же по заданию председателя КГБ  Крючкова набросали перечень мер, которые следовало принять, чтобы обеспечить чрезвычайное положение. Этот материал стал основой Постановления ГКЧП № 1. Грачёв участвовал почти во всех совещаниях заговорщиков и являлся одной из главных фигур, гарантировавших силовую составляющую путча. О каких-то демократических взглядах этого человека, отказа от членства в КПСС, симпатиях к оппозиции не было слышно. Единственное, что связывало его с Ельциным, так это совместная пьянка и купание в озере во время посещения главой республики подразделений ВДВ в Рязани. Разумеется, Грачёв вошёл в Историю, но не известно в каком рассоле он там будет содержаться. Наверное, придёт время, когда вещи назовут своими именами и тогда слово «предатель» может навечно прилипнуть к первому министру обороны новой России. Сотни офицеров Советской армии из-за своих убеждений и политических взглядов 19-21 августа 1991 года готовы были умереть с оружием в руках, защищая «Белый дом». А Грачёв, если бы сценарий ГКЧП удался, крови этих защитников пролил бы немало.
Работая по направлению «штурм Белого дома», мне пришлось встречаться со многими людьми как с одной стороны баррикад, так и с другой. Победители, продолжая находиться в блаженной эйфории, откровенно делились своими впечатлениями, а побеждённые вели себя замкнуто и старались ограничиться несколькими фразами. Общаясь с проигравшими генералами, безропотно и виновато отвечающими на вопросы, невольно обратил внимание на то, что из глубин собственной души выползает подленькое злорадство, которое, видимо, было присуще и офицерам НКВД на допросах Блюхера, Тухачевского, Якира и других репрессированных советских военачальников. Мерзость, конечно, но вряд ли от такого явления застрахован хотя бы один силовик.
Запомнился рассказ начальника службы охраны «Белого дома» о тех днях. Полковник милиции Иван Яковлевич Бойко с какой-то злой грустью поведал мне о том, что в ночь с 20 на 21 августа, когда ожидался штурм, он не все посты в здании смог прикрыть, так как почти половина дежуривших на объектах милиционеров разбежалась. Но зато утром, когда с ГКЧП было покончено, на каждом посту объявилось по пять-десять его подчинённых.  
Следствие по делу о ГКЧП закончилось к середине 1992 года. Следственно-оперативная бригада «наворотила» 125 томов и с полсотни трёхчасовых видеокассет. Суд состоялся, но итог печальный – обещанных громких посадок не получилось, обвиняемые вышли на свободу чуть ли  не с ореолами мучеников. Интересна история с поощрениями. Когда следователю, допросившего самого Горбачёва, досрочно присвоили очередное звание, руководство бригады обещало это сделать и всем остальным следакам и операм по окончании расследования. Не знаю, как были награждены за работу другие члены следственно-оперативной бригады, но мне даже паршивенькой грамоты не обломилось. Видимо, родное ведомство сильно обиделось на то, что я бесцеремонно копался в его требухе.
Чем же на самом деле был ГКЧП: отчаянным шагом умирающей советско-партийной номенклатуры, дебильной авантюрой кучки выживших из ума высокопоставленных старпёров или всё же отвлекающим маневром советских спецслужб и самой удачной их операцией? Почему незадолго до путча сотни офицеров КГБ и ГРУ вдруг срочно покинули стройные ряды родных «контор» и отправились в народное хозяйство? Вот, например, подполковник Владимир Путин взял да и ушёл со службы на взлёте своей карьеры, причём не куда-нибудь, а поближе к одному из видных демократических лидеров России Анатолию Собчаку. Любой опер ухмыляясь, скажет: «Оперативная разработка: внедрился, подружился, вошёл в доверие, использовал, скомпрометировал, задвинул». Нормальный процесс! А может быть приход Путина к власти – это и есть победа ГКЧП?

Глава 14. Национальный вопрос глазами милиционера.
Сколько бы идеологи КПСС не кудахтали про интернационализм, дружбу народов и равноправие всех национальностей в СССР, но из Истории не выбросишь смачные плевки издержек «братской любви» в виде ядовитых словечек: хохлы, москали, жиды, бульбаши, кацапы, чурки, чухонцы, басурмане, фрицы, хачики и прочие этнофолизмы. Многоцветье республиканских гербов, флагов и национальных костюмов на партийных посиделках, на первомайских и ноябрьских демонстрациях, на торжественных концертах в кремлёвском зале и  прочих сценах, на  ВДНХ и других выставках, а также слащавая болтовня в СМИ про «дружбу и братство», не смогли скрыть проблему взаимоотношений людей разных национальностей на просторах Советского Союза.
Я всегда считал себя чистокровным русским, так как предки и по линии отца - Петрушовы, и по линии матери - Усовы были из донских казаков и крестьян-переселенцев из центральной России. Ещё в раннем детстве под воздействием идеологической обработки и так называемого «бытового национализма» в моём сознании стала формироваться гремучая смесь из патриотизма, великодержавного шовинизма, имперского высокомерия и превосходства над инородцами. Да и как бы этого  могло не быть, если я был твёрдо уверен в том, что победу в Великой Отечественной войне, завоевание космоса, строительство самого лучшего строя на земле и вывод СССР в сверхдержаву осуществили только русские люди. Остальные представители нации в нашей стране хотя и участвовали в этих процессах, но лишь на правах ассистентов, помощников, сочувствующих, болельщиков, попутчиков. Я знал, что в мире самые лучшие: русская литература, русская музыка, русское искусство, русская наука. И, разумеется, был уверен, что вся нерусь – глупая, ленивая, вороватая и бестолковая. Русские со своим отношением к лицам других национальностей в Советском Союзе вряд ли отличались от белых граждан США с их брезгливостью и ненавистью к неграм, индейцам, латиноамериканцам, разве что у нас ку-клукс-клана не было. Хотя нечто подобное в России стало появляться в конце двадцатого века после того, как с «дружбы народов» облетела идеологическая лакировка.
Первая трещина в моём национализме появилась лет в пятнадцать, когда к нам в класс пришла новая ученица.  Невзрачная тихоня-казашка знала русский язык и литературу на таком высоком уровне, что у этнических русских отличников от зависти зубы судорогой сводило. Парадокс, но почти все казахи, узбеки, армяне, латыши и граждане ещё более сотни национальностей, проживавших в СССР, кроме знания своего родного языка неплохо разговаривали и на русском. А вот большинство носителей «великого, могучего и прекрасного» без добавки словечек-паразитов, ненормативной лексики, блатного жаргона по-русски  и двух слов-то связать не могли. В новой России гастарбайтеры из Средней Азии, видимо, быстрее сдадут экзамен на знание русского языка, чем в Прибалтике русские «неграждане» одолеют свой экзамен по натурализации.
Сколько бы интересных открытий в национальном вопросе в СССР могла совершить милицейская статистика, если бы её раскрутили в нужном направлении? Оказалось бы, что основной состав клиентов медвытрезвителей – это вани-пети, минимально – махмуды-русланы, и уж совсем экзотика – мойши-абрамы.  И по бытовым преступлениям с пьяной поножовщиной и мордобитием русские мужики и бабы впереди планеты всей. И по статье о хулиганстве русские удержали бы пальму первенства в мировом криминальном чемпионате.
Поведение русских в стране вызывало ответную реакцию. С отмороженной русофобией я столкнулся в разгар горбачёвской «гласности». Летом 1986 года во время отпуска решил на несколько дней слетать в Ленинград для «повышения культурного уровня», а в большей степени для того, чтобы не пропадала льгота на бесплатный проезд. В гостиницах северной столицы меня, разумеется, никто не ждал, поэтому   воспользовался частной квартирой. Так как сдача жилья в наём в те времена преследовалась по закону, то мне, чтобы не лишиться временной жилплощади, пришлось скрыть от хозяйки квартиры свою милицейскую профессию и замаскироваться под учителя истории. За сутки до возвращения домой у меня в комнате появился сосед – грузин, примерно моего возраста, также не попавший в местные отели. После первой бутылки самогона «чачи», которую выставил южанин, разговор за столом принял серьёзный оборот. Кавказец рассказал о том, что он ранее жил в Ленинграде, работал завхозом в Пулковской обсерватории, но по какой-то причине лишился  рабочего места. То ли эта причина повлияла на его отношение к русским, то ли ненависть к нам сидела у него с детства, но мне как представителю враждебной национальности собутыльник излил свою душу на полную катушку. Я узнал от него о том, что если бы не русские, то Грузия давно бы стала процветающей страной, что грузинская нация имеет многовековую историю, что у грузин своя письменность появилась ещё тогда, когда русские в медвежьих шкурах по лесам бегали, что в России до сих пор крыши соломой крыты, что русские мужики сплошь лодыри и алкоголики, а женщины – проститутки. Мои контраргументы в том, что грузины живут лишь за счёт русских, что кроме гнилых мандаринов им и похвастаться нечем, что Грузия экспортирует только «воров в законе», что в  недрах республики  нет полезных ископаемых, а значит, никогда не будет и промышленности, что его соплеменники Джугашвили и Берия уничтожили полстраны, разбивались о  ненависть собеседника к нам. Расстались мы с грузином почти врагами. Интересно было бы узнать его дальнейшую судьбу. Почему-то уверен, что он должен быть в первых рядах антироссийской власти Грузии и по полной программе реализовать свою злобу к нам.
Подобное отношение к русским я ожидал и перед командировкой в республики Прибалтики по уголовному делу о «кидалах». В 1990 году в этом регионе уже  шла борьба за независимость от СССР, и рассчитывать на помощь местных правоохранителей не приходилось. В шестом Главном управлении МВД СССР нам со следователем сочинили письмо за подписью  руководителя главка А.И. Гурова  с просьбой оказывать помощь в расследовании. Особых надежд в министерстве на такой «мандат» не возлагали и предупредили: «Крутитесь, как можете сами». Но уже в Эстонии все наши опасения исчезли. В республиканском МВД от нас не отмахнулись, а выделили автомашину, видеокамеру и дали хорошего помощника. До сих пор с благодарностью вспоминаю оперативника Славу Кейвсаар, который трое суток возился с нами, совмещая в одном лице водителя, видеооператора и переводчика. Мы объехали почти всю республику, зафиксировав на кассету допросы более десятка покупателей автомобилей, перепроданных им членами омских преступных группировок. Такая же картина с помощью местных оперов повторилась и в Литве. В Латвии пришлось работать лишь в Риге, но тоже без проблем. Оказалось, что у страха глаза были велики, а милицейское братство проявилось вопреки предсказаниям чиновников из союзного министерства.
     В Советском Союзе всегда гордились единым правовым пространством.   Это же не какие-то там США, где каждый штат имеет своё законодательство. У нас в стране всё должно было быть общим. Если дана установка выращивать кукурузу, то ею засаживались территории от пустыни до тундры. Если принят уголовно-процессуальный закон, то его нормы должны быть едины на просторах СССР. Но кто-нибудь из законодателей задумывался о том, как должен исполняться этот закон в специфических условиях – местных обычаях и религиозных особенностях? Послать хотя бы одного автора УПК на обыск в женскую половину мусульманской семьи или в комнату, где находятся их религиозные святыни, и посмотреть как этот юрист будет использовать закон и насколько его исполнение станет продуктивным. По уголовным делам о бандитизме, терроризме или сепаратизме можно было бы, видимо, перешагнуть через морально-нравственные страдания аборигенов, но по статьям о спекуляции или хищении госсобственности на небольшие суммы разве оправдано такое пренебрежение? Не от таких ли законов у людей из национальных республик к русским ненависть укреплялась?
О том, что «молодым везде у нас дорога, а старикам везде у нас почёт» в СССР неслось  из всех репродукторов почти ежедневно. Но увидеть настоящий почёт и уважение к старшим мне посчастливилось только в Азербайджане. В небольшой городок Куба я с коллегой приехал в командировку по делу о спекуляции. В маршрутном автобусе, куда мы зашли, два парня лет на пять-семь младше нас, встали, уступая нам места. Мы с товарищем начали отказываться, но один старик с твёрдой укоризной остудил наше благородство: «Садитесь, не нарушайте наши обычаи». Подобного в России никогда не может быть, а как бы хотелось!
Очередной урок по межнациональным отношениям в стране я получил, работая по уголовному делу о ГКЧП. Два следователя прокуратуры, с которыми отрабатывал направление по линии МВД СССР, оказались чеченцами. Когда я с восторгом отозвался о Джохаре Дудаеве, который придя к власти в Чечено-Ингушской АССР, по-моему разумению, должен был навести порядок в республике, так как не связан ни с какими тейпами-кланами, ребята посмотрели на меня как на идиота. Узнал я от них и об обычаях чеченцев, и об их менталитете, и о взаимоотношениях национальной элиты с союзной властью, и много чего ещё интересного. Но до сих пор не могу понять, почему Салман и Беслан Магомедович знали то, чего не знали советники первого Президента России? Почему в администрации главы государства царило шапкозакидательство в виде желания взять город Грозный одним полком ВДВ? Какую роль в конфликте исполнял второй человек в российской власти чеченец Руслан Хасбулатов? Какие страсти и интриги царили в кремлёвских кабинетах в те времена, и что привело к трагедии на чеченской земле? По чьей вине погибли тысячи бывших советских граждан, которые, по мнению КПСС должны были быть братьями?

Глава 15. Проклятое «золото партии».
Вернувшись домой из Москвы после окончания работы по уголовному делу о ГКЧП, я вновь окунулся в омскую действительность. К этому времени произошли существенные изменения в шестом отделе, который теперь стал называться ОРБ (оперативно-розыскное бюро). Вместо «второго» начальника нам назначили третьего – Анатолия Деревянко, хорошо знакомого мне по совместной работе в Первомайском РОВД. Анатолий там был начальником отделения уголовного розыска и пользовался заслуженным авторитетом у всего личного состава райотдела. Штат ОРБ увеличился вдвое, даже добавилась единица по линии борьбы с экономической преступностью. Вот только бороться с этой напастью никак не удавалось, так как все силы подразделения были направлены на борьбу с общеуголовной преступностью.
Омские организованные преступные группировки от игры в напёрстки, мошенничества с автотранспортом и прочего лохотрона, стали активно переходить к рэкету. Установление зон влияния и делёж кооперативов порождали споры, выяснения отношений, драки. Выезды на «стрелки», которые забивались спорщиками в разных местах города, стали для нас привычными мероприятиями. Мы, как всегда, отлавливали участников сборищ, отрабатывали их по всем параметрам и ставили на оперативный учёт. В процессе расследования уголовного дела по мошенничеству с автомобилями многие члены группировок пустились в бега, а на их места в ОПГ вливались молодые волчата, более злобные, более «отмороженные». Всё чаще происходили разборки со смертельными исходами, к которым мы даже стали привыкать. Предсказание кадровика из Куйбышевского райотдела в начале моей милицейской карьеры о том, что я в своей работе «жмуриков» много увижу, сбылось. Казалось, что организованная преступность перешла на самообслуживание в деле торжества справедливости. То мы выкапывали из земли бочку с трупом «мафиозника» в застывшем цементном растворе, то собирали урожай из обезглавленных тел, то вытаскивали из сожженного автомобиля расстрелянных пацанов. На кладбищах города стали выделяться две аллеи: аллея мальчишек, погибших в 80-х годах в разборках с афганскими моджахедами и аллея мальчишек, погибших в 90-х годах в разборках братвы. Те ребятки, которых мы успели посадить за решётку, должны быть благодарны ментам за сохранение их жизней.
Но гоняться с пистолетом по канавам за шпаной мне пришлось недолго. Из Москвы вновь пришёл вызов на работу, но уже по другому уголовному делу. Это дело № 18/6220-91 о финансово-хозяйственной деятельности КПСС было выделено в отдельное производство ещё в начале расследования дела о ГКЧП. До моего вхождения в состав следственно-оперативной группы следствие по нему велось почти год. В группе было десятка полтора следователей и столько же оперативников. В отличие от дела о ГКЧП здесь не ощущалось напряжения и спешки. Основные следственные действия были уже проведены, отдельные поручения и запросы разосланы не только по всей России и бывшим союзным республикам, но и за рубеж.
Параллельно нашему расследованию правительство России заключило договор ещё и с американским частным сыскным агентством «Кролл ассошиэйтс», которому страна выплатила кругленькую сумму в инвалюте. В той конторе трудилось около трёхсот суперменов из бывших сотрудников ФБР, ЦРУ и других зарубежных секретных служб, имелся мощный электронный банк данных. Сыскное агентство прославилось удачными операциями с розыском денег Хусейна, Дювалье, Маркоса и других диктаторов. Но вот по деньгам КПСС эти парни, похоже, с поставленной задачей не справились и кроме аналитической справки общего характера, никаких конкретных фактов по партийным счетам не представили заказчику.
Следствие по нашему делу вроде бы и нашло частные счета и депозиты с партийными денежками, спрятанные во Внешэкономбанке, а также в нескольких коммерческих банках, но выцарапать их в бюджет государства не удавалось. По материалам уголовного дела вырисовывалась очень интересная картина. Уже к началу 90-х годов в ЦК КПСС поняли, что конфискации партийной собственности не избежать, поэтому решено было разработать специальные меры, позволяющие сократить до минимума потери. Для этого по всей стране срочно создавались всевозможные акционерные компании, фонды, фирмы, малые предприятия и коммерческие банки, куда закачивались деньги партии. Материальные интересы КПСС в таких случаях должны были бы обеспечиваться закрытыми соглашениями с особо доверенными лицами. Эти негласные члены партии давали личное обязательство перед КПСС хранить и бережно использовать в интересах партии доверенные им финансовые и материальные средства, возврат которых гарантировался ими по первому её требованию. Все заработанные этими доверенными лицами в результате экономической деятельности на фонды партии средства также признавались её собственностью, и гарантировалась их передача в любое время и в любом месте. Бланков с такими обязательствами, якобы, было отпечатано около пятидесяти тысяч штук. Но вот кто собирал личные обязательства доверенных лиц, кто контролировал их выполнение и собирал мзду, следствие так и не смогло установить.
Моя работа по делу о «золоте партии» началась с выполнения отдельного поручения следователя. Нужно было «плотно сесть» на налоговую инспекцию Куйбышевского района Москвы, а также коммерческий банк «Контакт» и отработать все документы по внешнеэкономической ассоциации «Восходящая звезда», зарегистрированной по адресу: город Москва, улица Суворовская, дом 27. Следак довеском передал  листочек бумажки, на котором было написано: «Лебедев Платон Леонидович» и попросил: «Поищи на этого типа побольше информации». До сих пор я не разобрался, тот ли это Платон Лебедев, который позднее вместе с олигархом  Ходорковским на зону отправился арестантскую лямку тянуть или же просто «трёхслойный» тёзка?
В банке «Контакт» при проверке лицевого счёта «Восходящей звезды» настораживали крупные суммы денег в графах «приход» и « расход». Почти ежедневно поступали и снимались деньжата от десятков тысяч до десятков миллионов рублей. Иногда в один день происходил приход-расход по тридцать-пятьдесят миллионов, деньги по тем временам просто бешеные. Интересны были и данные по лицам, занимавшимися этими финансовыми операциями. Какое отношение к «Восходящей звезде», например, имели бригадир буфета и официант кафе «Ударник», рядовая военнослужащая и другие простые работяги,  почему им было доверено прокручивать громадные суммы через банк?
Привлекал внимание и состав учредителей этой внешнеэкономической ассоциации. Если совместное советско-французское консультативно-коммерческое бюро «Прокоп» ещё как-то  укладывалось в рамки восприятия субъекта о его принадлежности к внешнеэкономической деятельности, то вшивенький кооператив с пафосным названием «Интер» из заброшенной деревеньки Лихачёво Московской области явно не вписывался в эту деятельность. Смущало и учредительство торгового объединения «Край» из далёкого Петропавловска на Камчатке. Среди учредителей «звезды» значились также мелкие подразделения «Главмосплодоовощторга» и «Мосметростроя», не внушающие особого доверия.
Собрав материалы из налоговой инспекции и коммерческого банка, и передав их следователю, я на долгие годы забыл про «Восходящую звезду». Вспомнил об этой ассоциации, когда фамилии Лебедева и Ходорковского замелькали в средствах массовой информации. Тогда и пришла в голову версия о возможной причине посадки этих ребят за решётку. А что если они были среди тех, кто давал обязательство перед КПСС «хранить и бережно использовать» партийные деньги? После того, как партия кувыркнулась в Историю, молодые олигархи посчитали себя свободными от каких либо обязательств. Когда же «наследнички» стали предъявлять требования поделиться богатством, строптивцы послали их подальше, за что и поплатились. Может быть, моя версия и бред сумасшедшего. Ну а если всё же нет?
В отличие от расследования дела о ГКЧП, следствие по делу о финансах партии было тягомотным и муторным. Все члены следственно-оперативной группы хорошо понимали, что ключевым инструментом КПСС в деле сокрытия всей собственности номенклатуры стал КГБ СССР, который и на пушечный выстрел не подпустит к своим секретам следователей генпрокуратуры и милицейских оперов. Мы понимали также и то, что если что-то упало с партийных счетов, то навсегда пропало. Хотя в январе 1992 года правительство России и разродилось постановлением, обязывающим передачу партийной собственности народу, но мало кто из хранителей «золота партии» спешил с ним расстаться. Банки крутили деньги КПСС, наращивая капитал, а фирмы, на счета которых перечислялись рубли и инвалюта, стали прекращать свою деятельность и распадаться либо менять названия. Было известно, что только в России региональными парторганизациями были срочно созданы более пятисот коммерческих предприятий, в которые из Москвы закачали почти сто пятьдесят миллиардов рублей. Эти деньги оказались первоначальным капиталом в бизнесе бывших функционеров КПСС. Вырвать их из зубов Системы не только следственно-оперативной группе было не по силам, но и правительству новой России. Оставалось лишь фиксировать факты сокрытия собственности партии коммунистов.
В процессе работы по этому уголовному делу я заметил, как изменилось отношение советско-партийной номенклатуры к смене строя в стране. Поняв, что их никто не собирается развешивать на фонарных столбах, бывшие партработники осмелели. Довелось мне участвовать в допросе главного редактора партийного издания «Правда» Геннадия Селезнёва, которому следователь задал простенький вопросик: «Кто после распада СССР продолжает финансировать газету?» Будущий спикер Госдумы, панибратски похлопывая следака по плечу, с усмешкой коротко ответил: «Греческий миллионер». Наши попытки выудить из него хотя бы ответ на вопрос, как этот грек стал миллионером и не виноваты ли в его счастье деньги КПСС, оказались тщетны. Хорошо, что при допросе не присутствовал юрист газеты Виктор Илюхин, чего так опасался следователь. Бывший заместитель Генерального прокурора СССР, возбудивший уголовное дело в отношении президента Советского Союза Горбачёва, показал бы нам за неудобные вопросы «где раки зимуют».
Много времени пришлось мне копаться в бухгалтерских документах и прочей «макулатуре» издательства ЦК КПСС «Правда». Через эту контору шло финансовое и материально-бытовое обслуживание корреспондентов СМИ зарубежных партий, содержание в СССР их корреспондентских пунктов, оплата переводчиков, содержание клубов политэмигрантов и прочие «скользкие» расходы.
Следственно-оперативная группа выдала «на гора» две сотни томов уголовного дела. По нему допрошено более ста пятидесяти партийных функционеров, проверены сотни банковских счетов, тысячи томов бухгалтерской и архивной документации. Выявлено более шестисот партийных фирм и двенадцать банков, в формировании уставных фондов которых участвовала КПСС. Всего были найдены около семи миллиардов рублей и почти тридцать миллионов долларов. Но эти результаты, видимо, лишь жалкие крохи от того финансового куска, который партия коммунистов украла у народа. Система не позволила нанести себе ощутимый урон - сгруппировалась, отбилась, отряхнулась и вновь расцвела. На кого теперь работают деньги компартии, кому приносят доход?
Самые интересные, но кровавые события с «золотом партии» стали происходить после провала ГКЧП и развала Советского Союза. Журналистские расследования показали жуткую картину.  26 августа 1991 года с балкона своей квартиры выбросился управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина, оставивший папку с документами, содержащими подробную информацию о нелегальной коммерческой деятельности КПСС за последние годы существования партии. 6 октября 1991 года из окна своей квартиры падает предшественник Кручины на посту управделами ЦК КПСС Георгий Павлов. Зимой 1992 года в подъезде своего дома убит председатель Профбанка, созданного на деньги КПСС, Александр Петров. 8 ноября 1994 года убит бывший сотрудник разведки, известный фотограф из журнала «Советский Союз» Юрий Королёв. Перед смертью его пытали. 22 декабря 1996 года в пригороде Минска найден труп Леонида Кучерука, бывшего полковника КГБ, ставшего довольно успешным бизнесменом. Он работал в Мексике под крышей всё того же журнала «Советский Союз» и был хорошо знаком с Королёвым, по версии журналистов, в своё время отвечал за одну из цепочек по передаче денег французской компартии. Перед смертью его также пытали. 25 февраля 1997 года со следами пыток на теле найден в собственном гараже сослуживец Королёва и Кучерука, бывший сотрудник КГБ Вадим Бирюков – заместитель гендиректора журнала «Деловые люди».
Газета «Московский комсомолец» прокомментировала эту цепочку убийств с пытками как «трупный след «золота партии». Тайной каких счетов обладали эти люди? Кому они были обязаны своим внезапным обогащением в начале 90-х годов, и кто предъявил им свой кровавый счёт? С августа 1991 года на территории бывшего СССР произошло, якобы, более полутора тысяч смертей лиц, причастных к сокрытию собственности и финансов коммунистической партии. Похоже, что чья-то рука умело режиссирует этим адским спектаклем.
Работая по уголовным делам о ГКЧП и финансовой деятельности КПСС, я как бы заглянул за шторку своей детской Мечты. Заглянул, и стало на душе гадко. То, чем занимались спецслужбы, куда я так стремился попасть служить, никак не вписывалось в моё представление о благородной, нужной для Родины работе. Прав оказался заместитель начальника УВД по кадрам, оттащивший меня от идиотской мечты. Милиция хотя и грязненькое ведомство, но она намного чище, чем загаженная с ног до головы  кагэбэшная структура.

Глава 16. «Прихватизация» по-омски.
Приватизацию в России связывают с именами Егора Гайдара и Анатолия Чубайса, занимавшими в начале 90-х годов прошлого столетия ключевые позиции в правительстве. Почти всё население Российской Федерации, называя переход общественной собственности в частные руки  «прихватизацией», воспринимает такой процесс как аморальный и преступный.
Это бедствие на страну обрушилось задолго до того, как российский народ стал люто ненавидеть Гайдара и Чубайса. После принятия в 1988 году Закона СССР «О государственном предприятии» к лету 1992 года без какой-либо нормативной базы стихийно было приватизировано более двух тысяч предприятий. Известно, что Гайдар и Чубайс изначально не были сторонниками ваучерной приватизации, предлагая отказаться от неё в пользу постепенной приватизации за деньги. Но «красный директорский корпус», уже вкусивший сладкий плод бесплатного заграбастывания государственной собственности, продавил в Верховном Совете ваучерную модель приватизации, отстаивающую, якобы, интересы трудовых коллективов. А в декабре 1992 года на седьмом съезде народных депутатов председателем правительства России, вместо Гайдара был утверждён Виктор Черномырдин – вожак «красных директоров», который за последующие шесть лет обеспечил этой шакальей стае полный захват так называемой «народной» собственности. Схема такого захвата была проста как детская песенка. После того, как акции распределялись всем работникам заводов, фабрик и организаций, включался механизм невыплаты заработной платы на несколько месяцев, а то и лет. В блокадном Ленинграде люди для того, чтобы живыми остаться, золото и произведения искусств за кусок хлеба отдавали, а тут какие-то бумажки – тьфу и размазать. «Директорская тройка», в которую обычно входили руководитель предприятия, главный бухгалтер и начальник планового отдела (либо  кто-то другой из окружения шефа), скупив за копейки у простых трудящихся акции, сразу же выбивалась в богачи. А ещё и более чем шестьсот чековых инвестиционных фондов, созданных по всей России, захватили людишки с криминальной психологией. Они, собрав с российского народа свыше четверти всех ваучеров, обесценили их, нажив себе неплохой капитал. Но подпольные кукловоды всех собак изощрённо повесили на Гайдара и Чубайса, хотя вместо этих ребят гнев, презрение и проклятие народа за «прихватизацию» должен был получить Черномырдин. Вот только когда российский народ разберётся в том, кто на самом деле виноват в тех «лихих 90-х»?
В Омске приватизация началась с объектов торговли, общественного питания и сферы услуг. Торгашеский народец лучше всех в стране был подготовлен к переходу в рыночные отношения и обладанию частной собственностью. Осенью 1991 года, работая по делу о ГКЧП, в столичной гостинице «Россия», где проживали члены следственно-оперативной бригады, я встретил свою старую знакомую – любовницу начальника городского управления торговли, а по совместительству ещё и заведующую блатным магазинчиком, из которого когда-то мои внештатники вытряхнули дефицитные товары на потеху публике. Она к тому времени уже занимала должность заместителя директора горплодоовощторга и в Москву приехала  оформлять документы по акционированию своего торга. Радостное нетерпение так и исходило от неё – это же не какие-то копейки сшибать, а сразу маленьким олигархом можно стать. И они становились! Крупные и неповоротливые торги, тресты, ОРСы (отделы рабочего снабжения) и прочие предприятия торговли и общепита дробились на куски, акционировались. Магазины, оптовые базы, склады, столовые, кафе, рестораны, как блинчики и оладушки со сковородки, улетали в частные рты. Естественный отбор отбрасывал в сторону продавцов, фасовщиц, лоточниц, поваров, официантов и прочий мелкий люд. Но зато на делёж сдохшей социалистической собственности, как вороньё на падаль, слетались разные проходимцы. В связи с этим примечателен процесс растаскивания Центрального райпродторга города. Это был самый престижный и богатый торг в Омске: более семидесяти магазинов, четыре крупных оптовых базы, коптильный цех, гараж со своим автотранспортом, а также так называемая «соцгруппа», обслуживающая санатории, профилактории и пионерские лагеря в Чернолученской зоне отдыха. Когда начался ажиотаж с приватизацией торговой организации, в её конторе появились два шустрых паренька, арендовавших для себя одну комнату. Они занимались спекуляцией подержанных японских автомашин, закупая их по дешёвке во Владивостоке и перегоняя для перепродажи в Омск. Ребятки уже имели кое-какой капитал, который с умом и пустили в ход. За короткое время они скупили приличный пакет акций у пенсионеров и действующих работников торга. Весомым довеском к их предпринимательскому таланту оказались ещё два качества: дядя одного из них работал в комитете по управлению имуществом города, а папаша второго являлся заместителем начальника УВД области. Вскоре после того, как парни арендовали крохотную комнатушку в офисе торга, они захватили уже всё помещение этой конторы, а заодно несколько магазинов, гараж с автотранспортом и, самое главное, «соцгруппу», которая и стала их основной кормилицей, так как город из своего бюджета продолжал выделять деньги на содержание объектов в зоне отдыха.
После приватизации торговых предприятий вторым эшелоном пошли местная промышленность и прочая мелкота. Соблюдать правила приличия при захвате бывшей госсобственности уже никто не собирался - «народное добро» рвали на клочки не стесняясь. Дошла очередь и до предприятий военно-промышленного комплекса. Советская экономика в основном работала на военный склад, и руководили этой экономикой генералы, а не какие-то штатские «пиджаки». В СССР производилось четыре миллиона тонн алюминия в год, а реально использовалось не более четверти, всё остальное лежало в чушках, слитках на складах мобилизационного резерва в виде стратегических запасов. То же самое было с никелем, медью и прочими цветными металлами. Омск из-за обилия заводов, работающих на оборону и космос, длительное время был закрытым городом. Но когда «железный занавес» рухнул и его открыли для всего мира, то накопленные за десятилетия запасы металлов и их сплавов под видом металлолома предприимчивые чиновники эшелонами стали вывозить на Запад, радуя бывших противников СССР. Обхссники из подразделения, обслуживающего эти заводы, попробовали помешать такому наглому воровству, но сразу же получили  «по шапке», так как руководили «эвакуацией» металлов товарищи из местного Управления КГБ. Подобные факты вывоза сырья, видимо, были из всех закрытых городов и со всех оборонных предприятий  страны, но лишь в одном месте это безобразие попытались прекратить. Комиссия горсовета Петербурга под председательством Марины Салье либо разгадала схему такого хищения, либо интуитивно кинулась защищать собственность уже новой России. Жаль только, что результаты работы этой комиссии оказались плачевными.
С раскручиванием приватизации в Омске изменилась и ситуация в нашем подразделении. На базе оперативно-розыскного бюро было создано «Управление по борьбе с организованной преступностью», а штат сотрудников  увеличился в несколько раз. Для силовой поддержки оперативников сформировали СОБР. Расположилось наше Управление в бывшем общежитии высшей школы милиции, отремонтированном по высшему разряду. И командовать нами стал уже четвёртый по счёту начальник. В моём сознании он на всю жизнь остался «четвёртым». В структуре Управления появился отдел по раскрытию преступлений в сфере экономики, куда из бывшей службы БХСС перекочевало немало оперов. Меня такое изменение в работе обрадовало: наконец-то можно будет заняться тем, о чём мечтали с Игорем Сафарянцем в самом начале деятельности нашего подразделения. Да и направление по линии экономики оказалось неплохим - кураторство совместных предприятий.
С большим энтузиазмом я начал собирать информацию по этому направлению. В районных налоговых инспекциях выписывал интересующие меня сведения из документов на  совместные  предприятия, проверял фигурирующих в уставных документах людей по милицейским учётам, составлял свои базы данных и пытался найти следы участия местных чиновников в деятельности тех СП. Сразу привлекло внимание российско-китайское совместное предприятие, которое организовал бывший секретарь обкома КПСС. В устав этого СП был включён пункт о том, что данной частной лавочкой взяты в аренду за бесценок на десятки лет  поля, принадлежащие Сибирскому научно-исследовательскому институту сельского хозяйства и Учебному хозяйству местного сельхозинститута. Настораживала в документах СП возможность в будущем выкупить «по дешевке» или приватизировать   самые лучшие в области земельные площади. Подспудно мелькала мысль и о том, что данное совместное предприятие могло быть создано на деньги КПСС. Смутные подозрения на криминал не исчезают даже спустя  десятилетия. После вхождения на омскую землю с помощью бывших местных коммунистических управленцев, китайские товарищи монополизировали в области производство овощей в теплицах, поставляя жителям города и всего региона огурцы, помидоры, капусту, которые невозможно законсервировать. От обилия нитратов, пестицидов, дуста, прочих агрохимикатов и  ядов в таких овощах,  стеклобанки бомбажируют, а саму продукцию опасно употреблять в пищу. Омичи, накапливая в своих организмах вредные токсины, хронические болезни органов пищеварения и раковые заболевания, теперь с горькой иронией воспринимают бодрые доклады областных  чиновников  об увеличении производства овощной продукции «отечественными производителями». Земли, занятые китайскими теплицами уже  можно смело выводить из категории сельхозназначения по причине их отравления. Американским империалистам не надо на Сибирь атомные бомбы сбрасывать. «Братья» китайцы  за несколько десятков лет сибиряков как букашек дустом потравят. Бывший омский коммунистический функционер, видимо, неплохо отомстил своим землякам за «предательство»  интересов своей партии.
Неожиданно возникли проблемы с проверкой совместных предприятий, созданных при нефтезаводе. Почему-то наше Управление оказалось отодвинутым от контроля над ситуацией на этом предприятии. Омский нефтеперерабатывающий завод был построен для снабжения горючесмазочными материалами, прежде всего Средней Азии и Западной Сибири. В 90-е годы он, как и многие другие подобные заводы на территории России, оказался в центре самых невыгодных транспортных потоков – и до Тихого океана далеко, и до Балтики. И, тем не менее, в Москве на него обратили внимание. Ещё в июле 1992 года, за полмесяца до своей командировки по уголовному делу о финансах партии, мне совместно с другими оперативниками шестого отдела пришлось участвовать в обеспечении безопасности президента России. Ельцин зачем-то для первых поездок по стране после провала ГКЧП выбрал и город Омск, хотя предпосылок для такого визита не должно было быть. Омская оборонка лежала на боку, и возрождать её пока не было смысла. Природных ископаемых, кроме песка и глины, область не имела. Оставался только нефтезавод, куда Борис Николаевич и отправился с многочисленной свитой. Видимо, эта «экскурсия» оказалась главным элементом в принятии решения о рождении будущей Сибнефти. Экскурсоводом по территории предприятия стал его генеральный директор Иван Лицкевич. Он считался не только крепким хозяйственником, но и негласным хозяином города и области, так как львиную  долю налогов в бюджеты этих двух субъектов вносил нефтезавод. В свите Ельцина где-то на втором плане плёлся и Леонид Полежаев, недавно назначенный главой государства руководить областью. Глядя со стороны на Лицкевича и Полежаева можно было бы сказать, что один из них сила без власти, а другой - власть без силы.
Первые намёки на то, что за нефтезавод началась борьба между его директором и руководителем области, появились осенью 1993 года. В самом центре Омска неизвестные преступники расстреливают двух офицеров милиции. Почти всё наше Управление было брошено на раскрытие этого дерзкого  преступления. Давно уже в регионе так нагло не расправлялись с правоохранителями. В процессе расследования этого ЧП было установлено, что сотрудники дорожно-патрульной службы ГАИ пытались остановить автомашину без номеров, выехавшую на центральную улицу города с набережной Иртыша. На требование гаишников водитель не отреагировал, чем и спровоцировал погоню за собой стражей дорог. Когда нарушитель правил дорожного движения всё же остановился и сотрудники милиции подошли к автомобилю, из него раздались выстрелы, подарившие омскому УВД «геморрой».
Нами была установлена фирма, откуда выехал опасный автомобиль. Это коммерческое предприятие занималось продажей автомашин, поступавших с волжского автозавода и причастны к деятельности фирмы, оказались великовозрастные детки областных чиновников. Как по мановению волшебной палочки вся информация о гибели милиционеров попала под запрет для общественности. Только спустя многие годы стало понятно, что та фирмочка имела прямое отношение к Борису Березовскому, который уже тогда запустил механизм захвата омского нефтезавода. Автомобили из его ЛогоВАЗа сыграли большую роль в нейтрализации омской правоохранительной системы при создании будущей Сибнефти. Ходили слухи о том, что Березовский с помощью всего лишь полусотни «жигулей» купил и сотрудников бывшего КГБ, и милиционеров, и прокуроров. Не знаю про пятьдесят продажных правоохранителей, но мой непосредственный начальник приобрёл автомобиль по этому сценарию всего лишь за двадцать шесть тысяч рублей, тогда как в магазине пылесос «Ураган» стоил двадцать четыре тысячи рубликов. Формально вроде бы соблюдены правила приличия, потому что товар всё же куплен за деньги, но после таких облегчённых для семейного бюджета расходов, ключевые фигуры в правоохранительной системе области полностью перекрыли своим подчинённым доступ к нефтезаводу.
Борис Березовский восхищает тем, что он первым из российских олигархов применил схему покупки силовиков и правоохранителей оптом. Кому-то из них он сунул автомашинку, кому-то с сотню акций Сибнефти и глядишь, система парализована. В многочисленных публикациях о создании компании «Сибнефть» Борис Березовский выглядит этаким монстром, подмявшим под себя и омский нефтезавод, и «Ноябрьскнефтегаз», и «Омскнефтепродукт». Получается, что такую наглую операцию он совершил при безропотном поведении местных властей. Невольно вспоминается Тараканище из произведения Корнея Чуковского, который львов, бегемотов, волков и других зверей запугал. Вот только Борис Абрамович в Омске и чекистов, и милиционеров, и прокуроров, и прочих властных людишек под кусточки да под листочки загнал.
Противостояние главы области и директора нефтезавода закончилось в конце августа 1995 года, когда труп последнего выловили из Иртыша. Ну, утонул, так утонул, мало ли Иртыш забрал к себе людей. Когда-то вот так и завоевателя Сибири Ермака не выпустил из своих цепких объятий. Правда, непонятно до сих пор, почему пожилого  мужика потянуло искупаться в холодной воде, да ещё и рядом с очистными сооружениями? Но, как когда-то говорил дедушка Сталин: «Нет человека, нет и проблем». Через пять дней после этого несчастного случая все бумажонки, подписание которых тормозил Лицкевич, были надлежащим образом оформлены, и сразу же могущество России по-ломоносовски приросло Сибнефтью. По поводу непонятной ситуации с гибелью директора нефтезавода можно было бы задать вопрос Борису Березовскому, но он уже и сам отбыл в мир иной. Да и бывшему губернатору Омской области Леониду Полежаеву до конца  своего существования на этом Свете как-то не с руки будет откровенничать по этому поводу. Остаётся только надежда на то, что виновные в возможном убийстве Лицкевича люди, которые ловко увернулись  от уголовной ответственности при своей жизни, ответят за свои злодеяния перед Высшим Судом.
Во второй половине 1993 года у меня с начальником Управления по борьбе с оргпреступностью наступили непростые отношения, а если быть до конца откровенным, то просто враждебные. Началось всё с того, что моя карманная агентесса Полина – эта доморощенная Мата Хари,  принесла очень интересную информацию, связанную с конверсионной программой. Для перевода предприятий военно-промышленного комплекса на гражданские рельсы министерством финансов России регионам выдавались большие кредиты под небольшие проценты. Однако на пути к получателям эти деньги просеивались и в основном оседали в некоторых банковских структурах, созданных и опекаемых губернаторскими командами. Вот Полина и узнала, что отдельные чиновники администрации Омской области приспособили для себя один  коммерческий банк, через который и прокручивали бюджетные денежки. Я с жадностью ухватился за информацию сексота, так как очень хотелось раскрыть преступление посерьёзнее, чем дело о «кидалах». Но при этом хорошо понимал, что выдавать важную инфу наверх, ни в коем случае нельзя, ибо пресекут на корню, затопчут и запретят заниматься разработкой. Поэтому и принял решение маскироваться от руководства «до потери сознания».
Замаскироваться, казалось бы, было делом несложным. Фирма, создавшая недавно свой коммерческий банк, о котором поведала Полина, была у нас на особом счету. По «счастливой» случайности она  обосновалась в том же здании, в котором была зарегистрирована и компания «Сибнефть». В то время, когда во всех, уважаемых компаниях, банках и прочих коммерческих образованиях подразделения охраны и безопасности возглавляли выходцы из КГБ или МВД, в этой шарашке и начальник службы безопасности, и начальник службы охраны являлись членами организованной преступной группировки. Они оба стояли у нас на оперативном учёте и время от времени задерживались за какую-нибудь пакость с их стороны. Оставалось собрать на этих субчиков всю имеющуюся информацию, добавить чуть-чуть своей и можно смело заводить оперативное дело для того, чтобы иметь возможность проведения оперативно-технических и прочих секретных мероприятий в отношении фигурантов. А под этим соусом попробовать бы и свою тайную разработку по банку и фирме продвинуть. Материалов на двух братков я насобирал более чем на сотню страниц, оформил их по всем правилам и преподнёс  на подпись «четвёртому» начальнику, надеясь на то, что тот не глядя, подмахнёт рапорт на заведение опердела по двум лидерам ОПГ, которое озаглавил «Подельники». Да вот только зря губу раскатал. Начальник вернул материалы без своей визы, даже не объясняя причину отказа в подписи. Меня это завело и толкнуло на сопротивление.  Стало понятно, что информация стукачки «в масть» и что мой начальничек   «встал на стрёму», пока  ворьё из  обладминистрации  раздербанивает бюджетные денежки.  Теперь я уже целенаправленно стал собирать всю оперативную и прочую грязь на двух отморозков, благо её было предостаточно. После третьей неудачной попытки подписать рапорт о заведении оперативного дела, в отношении меня начались санкции по откатанной схеме: замечание, выговор, строгий выговор и далее по списку. После того, как я отказался возглавить оперативную группу,  создаваемую, якобы, для борьбы с какими-то непонятными проявлениями оргпреступности на рынках города, мне было объявлено о «неполном служебном соответствии». Вслед за оглашением приказа об этом наказании, необходимость создания такой группы отпала, видимо, организованная преступность резво покинула пределы рынков. В дополнение к полученным наказаниям я от «четвёртого» начальника получил ещё один сюрприз – изъятие табельного оружия, которое было у каждого опера в постоянном пользовании. Когда сдавал пистолет его заместителю, то спросил: «Неужели шеф опасается моего суицида?», на что получил ответ: «Да ему по барабану твоя жизнь, он о себе беспокоится». Но как бы «четвёртый» начальник не дорожил своей драгоценной жизнью, через несколько лет почему-то собственноручно всадил  в родную голову пулю из охотничьего карабина.
Последней надеждой для меня оставался Виктор Гринёв, с которым не так давно вместе работали по уголовному делу о ГКЧП. Он уже занимал пост прокурора города и по моим понятиям мог бы помочь в реализации оперативных замыслов. Я притащил в кабинет Гринёва все свои материалы и объяснил проблему, правда не открывая и ему настоящую подоплёку дела. Считал, что собранной информации на двух братков с лихвой хватит для того, чтобы меня поддержать. Не хватило! Осторожный прокурор, поняв, что здесь могут быть затронуты интересы серьёзных людей, мягко устранился от поддержки. Со временем, наблюдая со стороны за карьерным ростом Гринёва, я уяснил, что в тот момент он иначе поступить и не мог. Умение предвидеть, приспособиться к ситуации, не спешить с принятием решения – это талант чиновника, который позволит ему взобраться на Олимп власти.
Окончательным аккордом в этой «симфонии» стал мой рапорт на имя начальника УВД с просьбой провести внеочередную аттестацию в отношении меня, а вместе с этим рапортом секретной почтой отправил и все собранные материалы по двум «мафиозникам». Чего я хотел добиться этим демаршем? Надеялся на то, что аттестационная комиссия, можно сказать, третейский суд, разберётся и расставит все точки над « i ».
Заседание комиссии УВД состоялось под занавес уходящего 1993 года. Минут двадцать я эмоционально, чуть ли не с прихлопом и притопом излагал членам аттестационной комиссии всё, что наболело на душе. Меня, не перебивая, выслушали, вопросов почти не задавали, но несправедливых наказаний не отменили и по проблеме заведения оперативного дела не поддержали, а приняли решение из подразделения убрать и отправить в распоряжение Управления кадров УВД.
Новый 1994 год я  встречал уже в должности преподавателя Учебного центра УВД.

Глава 17. Третья ссылка.
Тема образования близка любому человеку, потому что он всю свою жизнь чему-нибудь да учится. Начинает с того, как нужно ложку держать и на горшок ходить и заканчивает  интересом о тапочках, в которых в гроб придётся ложиться. Но редко в жизни получается гармония в отношениях ученика и учителя. С учениками понятно – лодыри, а вот к тем, кто взвалил на свои плечи тяжёлую ношу Учителя, но не может её тащить, вопросов много. Я ещё в детские годы стал замечать разницу между хорошими учителями и плохими. Педагогические коллективы в основном были укомплектованы женщинами. К тридцати годам сельская учительница, озабоченная проблемами с собственными детьми, мужем-алкашом, рабством в домашнем хозяйстве, перестаёт быть Учителем. Силёнок у этой уставшей от жизни, измученной и ко всему безразличной училки хватает лишь на то, чтобы дать ученикам указание: «Читать «от сих до сих» и раскидать по журналу успеваемости необъективные оценки. Она с нетерпением ждёт окончания своих уроков для того, чтобы бежать домой, где её ждут некормленые дети, куры, корова, свиньи и муж-свинья.
Каждому гражданину СССР внушалось, что советское образование самое лучшее в мире. Этим «внушателям» было наплевать на то, что у половины населения страны после получения «самого лучшего» в головах на всю оставшуюся жизнь булькала жиденькая похлёбка из пестиков-тычинок, «аш два о» и Муму с Каштанкою. В классах по принципу равноправия вместе с учениками, легко усваивающими материал, мучились и посредственности, и полные «тормоза». Программы по учебным дисциплинам составлялись где-то на Марсе без привязки к возрасту учащихся и в отрыве от действительности. Любовь к русской классической литературе каждому школьнику в голову загонялась пинком и кнутом в виде «колов» и «двоек». Ну а как же ещё можно подростка, зачитывающегося произведениями Марка Твена, Джека Лондона, Жюль Верна, Герберта Уэллса и Мопассана, заставить влезть в шкуры и мозги психопата Родиона Раскольникова или блудниц Анны Карениной и Наташи Ростовой? Учителя физики, принуждая учеников вызубрить закон Ома, упускали что-то главное, отчего тысячи выпускников советских школ, не разобравшись в секретах электричества, гибли в армии, на производстве и в быту. Единственным приобретением от изучения иностранного языка являлась запись в анкете: «Пишу и читаю со словарём». А уж такой предмет как «труд», вообще выпадал за рамки приличия. В стране диктатуры пролетариата отличник по этой дисциплине дома даже гвоздь нормально в стену забить не мог.
Эстафету маразма продолжало и обучение в высших учебных заведениях. Наверно, не менее четверти учебного времени отнимало штудирование работ классиков марксизма-ленинизма, материалов партийных съездов и биографий вождей. Ну, кому из юристов пригодились знания, полученные при изучении Истории КПСС, Марксистско-ленинской философии и Научного коммунизма? А ведь эти дисциплины мусолились годами, переходя с курса на курс, и даже выносились на госэкзамены. Но зато на такие предметы как Логика, Судебная психология и Бухгалтерский учёт отводились жалкие часы и, чаще всего, они принимались зачётами.
Ярых защитников советского образования я классифицирую на две категории. К первой относится профессорско-преподавательский состав, не желающий что-то менять в своём болоте, а ко второй – люди, извлекающие для себя какую-то выгоду от борьбы с реформой образования. Из второй категории выделяется яркая фигура моего земляка Олега Смолина. Этот долгоиграющий депутат Госдумы очень успешно ведёт игру на поле защиты простого народа. Защищать простолюдинов он начал давно, ещё работая учителем в школе рабочей молодёжи, так называемой ШРМ. В советские годы этим «шаромыжникам» добренькие учителя выставляли положительные оценки только за то, что они соизволили на занятиях появиться. Позднее Олег Николаевич с такой же добротой ковал педагогические кадры в местном институте. За годы советской власти педвузы навыпускали столько дипломированных специалистов, что можно было бы по двое к каждому ученику приставить. Да вот только эти спецы почему-то мимо школ проскальзывали, а те, кто в них застревал, редко  могли нести в массы «разумное, доброе, вечное».
Я восхищаюсь терпением и выдержкой бывших министров образования России Филиппова и Фурсенко, которые устояли под ударами разных смолиных. У меня такого терпения не хватило бы. Когда на телеэкране очередной защитник совкового образования начинает закатывать глазёнки и заламывать ручонки, скуля по «угроблению» того «самого лучшего», я спешу переключить канал. Этим людишкам бесполезно что-то объяснять. Рано или поздно, но их как в унитазе смоет водой Времени. Реформы в каждой отрасли, видимо, надо проводить по-гайдаровски – с шоковой терапией.
Простительно туповатому обывателю с пеной у рта, бросающемуся на ЕГЭ, его-то понять можно. Любой родитель, желающий затолкать своё чадо с чахлым интеллектом в вуз и понимающий, что оболтус не в силах конкурировать с умничками, будет изо всех сил цепляться за старые и  привычные порядки. Но почему человек, посвятивший себя политике, хорошо знающий изъяны в отечественном образовании, вдруг объявляет беспощадную войну реформам в школе и в вузе? Поведение Смолина кроме как хитромудростью, каверзой, злыми умыслами и лицемерием не назовёшь. Я всё пытался найти в словах и поступках своего земляка-депутата какую-то логику, патриотизм, заботу о будущем Родины, но безуспешно. Ну как, например, можно объяснить его молчание по фактам массового использования льгот инвалидов при поступлении сынков и дочек разных чинуш в высшие учебные заведения? Он же должен был бы понимать, что папаша-судья и мамаша-врач, доставшие фальшивую справку об инвалидности своему сыночку не только помогли отпрыску поступить «по льготе» на юридический факультет университета, но и «откосить» от армии. Позднее этот новоиспечённый юрист начнёт рьяно учить народ соблюдению законов государства. В российской прокуратуре подобных «льготников», видимо, процентов девяносто. Вот хотя бы про один депутатский запрос от Смолина по этому поводу услышать, хотя бы одно словечко осуждения такого безобразия. Увы!
Кроме войны в сфере образования наш депутат  ведёт ещё и борьбу за права настоящих инвалидов. Только не  было слышно почему-то его голоса, ни когда олигарх Абрамович баловался льготами калекам, не доплатив при этом в бюджет государства кругленькую сумму налогов, ни по делу Магнитского, когда на должностях финансовых аналитиков оказались умственно-отсталые люди и когда российскому бюджету вновь был нанесён удар. Молчит по этому поводу господин-товарищ Смолин. Под его депутатское молчание и «липовые» инвалиды уже, видимо, миллиарды рублей у государства украли.  Вот собрать бы все факты, связанные с использованием льгот инвалидов в преступных целях, да и вменить депутату как соучастие в мошенничестве!
Молчит Смолин и по фактам массовой фальсификации на выборах. Разве не знает «народный защитник» о том, что основную часть членов комиссий на избирательных участках всегда составляют учителя школ, преподаватели средних специальных и высших учебных заведений, за права которых он ратует? Не его ли подзащитные активно участвуют в подлогах и обмане в день голосования избирателей? А могут ли такие люди с низкими морально-нравственными качествами воспитать новое поколение? Одни вопросы к Смолину, ответов вряд ли от него дождёшься.
Но на один вопросик всё же хотелось получить ответ от народного избранника. Догадывается ли Смолин о причинах бума проституции, бандитизма, воровства и коррупции в начале 90-х годов на просторах бывшего СССР? Неужели советская система образования и способна была в основном производить для жизни лишь такой «кадровый материал»?
Окунуться в проблемы отечественного образования поневоле довелось и мне. Когда свежеиспечённого «учителя» с двумя «неполными служебными соответствиями» и кучей других непогашенных наказаний отправили на исправление в Учебный центр областного УВД,  сначала не поверил содержанию приказа. По всем существовавшим тогда положениям преподаватель милицейского учебного заведения должен быть без пятнышка на мундире, а я  как ведром грязи облит был. Но решение руководства УВД всё же грело душу – ссылка-то почётная. Понимал, что это заместитель начальника УВД Сторожев поступает так благородно: он хотя и вверх по карьерной лестнице не пускает, но и вниз с неё не сбрасывает. Намного хуже было, наверное, Сергею Радулову, которого  генерал Образцов с полковничьей должности руководителя городского отдела БХСС швырнул в тот же Учебный центр на майорскую должность простого преподавателя.
Учебный центр мне понравился сразу. Из всех подразделений милиции, где за четверть века довелось служить, учебка выделялась каким-то концентрированным профессионализмом. Здесь не было места для неумех, блатных и сачков. Ритм работы намного выше среднего. Преподавательский состав формировался из сотрудников различных служб милиции, подразделений исправительно-трудовой системы, а также из армейских офицеров, покинувших вооружённые силы не по своей воле. За плечами у каждого из них был свой вуз: высшая школа милиции, юридический или педагогический институты, военное училище. Большинство из новеньких преподавателей, также как и я, педагогического опыта не имели и набирали его с нуля, надеясь лишь на опыт предыдущей работы.
Командовал учебным подразделением полковник милиции Е.В. Чахлов. Уже позднее я узнал, что начальник Учебного центра присутствовал на моей аттестации, куда его намеренно затащили кадровики УВД, а значит, был в курсе непростых  отношений с бывшими прямыми и непосредственными начальниками. До сих пор удивляюсь его смелости взять в свой коллектив такого сумасброда как я.
В структуру Учебного центра входило нескольких кафедр, как их здесь называли – циклов. Были циклы юридической, специальной, огневой и физической подготовок. Моим местом работы оказался юридический цикл. Первоначальная подготовка будущих милиционеров осуществлялась по сверхускоренной программе. Через три-четыре, а то и через два месяца из нашей учебки в подразделения омской милиции отправлялись десятки аттестованных стражей порядка. Учебный центр работал по схеме военных лет – «взлёт, посадка и на фронт».
Преподавать пришлось юридическую подготовку для групп патрульно-постовой службы, вневедомственной охраны, младших следователей, инспекторов по делам несовершеннолетних, а также оперативно-розыскную деятельность (ОРД) для будущих сотрудников уголовного розыска и подразделений по борьбе с экономическими преступлениями. С преподаванием юридической подготовки особых сложностей не возникло, а вот обучение  оперативников представляло определённые трудности. Первоначальной подготовки оперов в региональных учебных центрах как бы и не должно было быть, но с начала 90-х годов в России началось повальное сокращение армии, и встал вопрос: «Куда девать выброшенных за дверь пехотных, морских и воздушных офицеров?» Было принято решение растолкать их в милицию, таможню, МЧС, службу судебных приставов и прочие госорганы. Всего лишь за два месяца нам нужно было вбить в головы будущих сыщиков элементарные познания в милицейских науках. Кроме преподавания предмета ОРД, мне приходилось быть ещё и куратором групп  (это что-то наподобие классного руководства).
Мои группы обычно состояли из двадцати пяти – тридцати курсантов, иногда смешанные, т.е. из оперуполномоченных угрозыска и ОБЭП, но чаще по своим направлениям. Трудновато было с подготовкой специалистов по линии борьбы с экономической преступностью, так как для этой категории учащихся требовалось преподавание основ экономики. Своего преподавателя по тому предмету Учебный центр не имел, поэтому приходилось уговаривать какого-нибудь доцента из сельскохозяйственного либо другого института помочь родной милиции. Товарищи доценты уже знали себе цену и иногда запрашивали такую оплату за свои услуги, что уши в трубочку сворачивались. Выручали меня  бывшие коллеги из городского или областного подразделений по борьбе с экономическими преступлениями. Спонсорская помощь из какой-нибудь коммерческой фирмы через сложную систему сначала попадала в бухгалтерию учебки, а уж оттуда  в карман преподавателя экономики. С помощью спонсоров проводились  ремонт и оформление учебных аудиторий, а также других помещений Учебного центра.  Сколько  бюджетных денежек из милицейской кассы за счёт подобной благотворительности  бизнесменов   отмыли и списали для себя по многочисленным фальшивым сметам, актам, ведомостям  хитромудрые финансисты и руководители УВД неизвестно, но цифры, видимо, солидные.
Ежедневно по шесть-восемь часов я проводил  с курсантами занятия, от чего и голос до хрипоты садился, и ноги подкашивались. В дополнение к этой основной работе была ещё и самоподготовка с будущими операми, когда они обычно под мою диктовку конспектировали секретные приказы и наставления, ну а «на закуску» доставалось патрулирование с группой учащихся по вечерам на улицах города при усиленном варианте несения службы. Такая напряженная работёнка изматывала силы, но, не смотря на все эти сложности, она нравилась мне. Исправление «ссыльного» шло успешно, и уже примерно через год я получил должность старшего  преподавателя.
Интересно было наблюдать за обучающимся контингентом, особенно за той его частью, которая стремилась стать офицерами милиции. 90-е годы больно ударили по специалистам всех профессий. Армейские служаки, ещё вчера не помышлявшие ни о какой ментовской карьере, сегодня были вынуждены приспосабливаться к условиям нашей службы. Агрономы с красными дипломами, инженеры, выброшенные за ворота оборонных предприятий, мелкие чиновники из бывших советско-партийных организаций, прекративших своё существование, вдруг резко меняют курс в своей жизни и стараются приобрести новую, хотя и нелюбимую профессию. В группах инспекторов по делам несовершеннолетних уже солидные тётки,  ушедшие с низкооплачиваемой учительской работы, готовились бегать по чердакам и подвалам за мелкими правонарушителями. В конце обучения любой  учебной группы, я просил учащихся ответить на единственный вопрос: «Если обстановка в стране стабилизируется, кто из вас останется служить в милиции?» В ответ из трёх десятков курсантов группы обычно поднимали руки лишь двое-трое. Не отсюда ли растёт резкий всплеск коррупционности в милиции девяностых и нулевых годов? Временщики старались быстрее «отовариться» за счёт правоохранительной системы и вовремя с неё соскочить.
В процессе обучения будущих стражей порядка слишком много времени уходило впустую. Суточный наряд курсантов по учебке, а за ним также суточный отдых, хозяйственные работы на различных объектах города (бесплатная рабсила), патрулирование при усилении службы в райотделах – всё это отнимало у занятий часы, из-за чего нарушалась программа обучения. А тут ещё объявилась такая напасть, как выборы. Некоторые милицейские начальники вдруг ни с того ни с сего начали стремиться попасть в представительную власть - стать депутатами городского совета или областного законодательного собрания. Ну а Учебный центр для этих кандидатов в народные избранники оказался просто находкой. С занятий снималось сразу по несколько групп учащихся, которые отправлялись разносить по городу агитационный материал. Больше всех доставалось моим парням, так как они на занятия ходили не в форме, а в гражданской одежде. Только все усилия амбициозных милицейских кандидатов в депутаты оказались тщетными – никто из них так и не попал в местные парламенты. Но зато позднее один из таких искателей народной любви всё-таки  добился своего и сумел втиснуть  упитанное тельце  аж в кресло сенатора  Совета Федерации РФ.
Иногда до меня доходили весточки из Управления по борьбе с оргпреступностью. Подразделение, в котором я прослужил пять лет, стало буквально деградировать. Крышевание разных фирм и фирмочек было поставлено на поток. Коммерсантам наплевать на то, кому платить за безопасность – ментам или браткам, лишь бы остаться на плаву и живыми. Опера легко обзаводились иномарками, строили за городом дачи и коттеджи, создавали свои коммерческие структуры. Так было,  видимо, по всей стране.  И вот же какая хохмочка приключилась с этими подразделениями. Если вначале они назывались Управлениями по БОРЬБЕ с организованной преступностью (УБОП), то позднее упростились до Управлений организованной преступности (УОП). По всей видимости, так было честнее – зачем бороться, когда есть возможность возглавить процесс. Рано или поздно, но этот фурункул должен был лопнуть, и он лопнул – ликвидировали те подразделения.
Новости в Учебный центр приходили не только из бывшей «шестёрки». Экс-начальник Управления БХСС Сторожев стал начальником всего омского УВД и начал подтягивать к себе преданных людей. Ключевые должности в кадровом аппарате, информационном центре, штабе и других значимых подразделениях областного Управления внутренних дел заняли мои бывшие коллеги по службе в ОБХСС. Их карьера шустро пошла в гору, да и материальное положение резко улучшилось. Но Сторожев не ограничился одним Омском, а как опытный шахматист, стал передвигать свои  фигурки по всей шахматной доске, то бишь по территории России. Если в Тюменской области плавают беспризорными акции газонефтедобывающих компаний, то начальником местного УВД должен был быть обязательно омич. Если Магадан славится добычей золота, то местную милицию обязан возглавить выходец из Омска. Сочи – всероссийский курорт, значит и там должен оказаться свой человечек. Не помешало бы и железную дорогу страны под себя подмять. Но лучше всего, если верные  люди внедрятся в МВД России - как-то надёжнее жить станет. Можно считать, что Сторожев стал отцом омского землячества в милицейском министерстве. Представители этого землячества внесли немалую лепту в деятельность главного штаба милиции. Один из них даже оказался, чуть ли не родоначальником реформы ведомства, правда слёз и смеха от его «реформы»  набралось с большой  чемодан.
В самом  Омске многие высокопоставленные милиционеры ударились в коммерцию. В городе появились «МагМилы» (магазины милиции), доход от деятельности которых уходил узкому кругу лиц. Высветились какие-то частные автозаправочные станции, на которых обязывали заправляться всему милицейскому транспорту. По полгода сотрудникам омской милиции не выплачивалось денежное довольствие, так как бюджетные средства крутились в коммерческих банках, принося за счёт процентов на вклады неплохой доход отдельным личностям в милицейской форме с большими звёздами. Создавались коммерческие структуры, в которых заправляли менты. Милицейские чиновники, как и прочие госслужащие, сломя голову ринулись в бой за улучшение своего личного благосостояния. Нравственных преград на пути к победе в этой войне  уже не существовало так как «моральный кодекс строителя коммунизма» был с позором выброшен на свалку Истории, ну а Божьи заповеди в нашей атеистической стране ещё долгие годы будут считаться предрассудками. Для многих моих коллег то время стало просто золотым. Завидовал ли я? Нет и ещё раз нет! Для того  чтобы промышлять в стае, нужно быть если не волком, то хотя бы шакалом. Я же таким даром, хваткой, способностями и наглостью не обладал, да и не хотелось быть у кого-то на подхвате или козлом отпущения. А более всего я не хотел оправдываться на том Свете за корыстолюбие, жадность, жлобство, шкурничество, приспособленчество. И так грехов хватало.
Те же мои коллеги, которые оказались приближены к Сторожеву, получили от такой близости к его телу неплохой выигрыш. В "лихие 90-е годы" во всех силовых структурах постсоветской России наблюдался обильный «звездопад» на погоны отдельных служак. Вот и в окружении Сторожева только генералов  штук десять слеплено, а уж массу полковников так вообще можно тоннами измерять. Правда не всем им судьба радостно улыбнулась. Одного генерала нашли повешенным в гостинице, другой генерал загадочно погиб в автокатастрофе, ещё один помощник почему-то пустил себе пулю в висок. С самим Сторожевым тоже какая-то мутная история приключилась. По слухам он сильно проштрафился, даже возбуждалось уголовное дело, которое кое-как с помощью министерского землячества удалось замять. Сторожева сослали в почётную ссылку, но не в Учебный центр, как нас с Радуловым, а в Омскую академию МВД РФ, так как только там можно было наскрести  должность для опального генерала.
Я же, находясь вдали от этих страстей, хорошо понимал, что вернуться на оперативную работу уже не удастся, а педагогическая деятельность всё же не мое призвание. Когда исполнилось сорок пять лет, написал рапорт об уходе на пенсию и распрощался с милицейским ведомством.

Глава 18. За бортом «ментуры».
В СССР всегда была большая разница в пенсионном обеспечении гражданских лиц и служивых людей. Первым ещё надо было дожить до пенсионного возраста, чтобы получать кое-какие копейки для дальнейшего существования, а вторые могли уже в сорок-сорок пять лет выйти в отставку и обеспечить себе сносную жизнь. Моя бабушка, горбатившаяся на колхозных полях от зари до захода солнца, почти в шестьдесят лет ушла на пенсию размером в восемь рублей. За год до смерти в начале 70-х стала получать двенадцать рубликов, аж на целый рубль больше моего армейского сержантского жалования. В новой России такое положение сохранялось до конца 90-х годов. Пенсия моя оказалась равной совокупному пенсионному доходу отца, ветерана второй мировой войны, матери, отработавшей в школе почти полвека и дяди, который более десяти лет пытался заработать повышенную пенсию на стройках крайнего Севера. Мне, сорокапятилетнему здоровому мужику со своим большим по российским понятиям пенсионным обеспечением, было почему-то стыдновато перед своими стариками, и я стал нелепо оправдываться перед ними. А они, грустно глядя на «пацана», успокаивали и даже пытались доказать мне справедливость такого расслоения в обществе.
Но какие бы большие пенсии бывшим милиционерам, военным и прочим погононосителям  не назначались, без работы на гражданке обойтись им было нельзя, тем более, если ещё и дети школьного возраста на шее висели. Позднее мне довелось поработать и в частном охранном предприятии, и в службе экономической безопасности крупной компании «Продо Менеджмент», но начинать свою гражданскую жизнь пришлось неожиданно – по-крупному  вляпался в политику.
Однажды встретил своего старого знакомого Александра Лещенко. Он когда-то работал заместителем директора горплодоовощторга, слыл предприимчивым, ловким и нагловатым мужиком. Оперативной информации о  жульничестве этого торгаша у меня было достаточно, но прищучить хитреца никак не удавалось. После того, как в областной партийной газете вышла солидная статья прокурора города, посвящённая Лещенко с говорящим названием «Ловкач», Саша на долгие годы пропал из виду. В 90-е годы он неплохо «прибарахлился» - стал владельцем большого продовольственного магазина, пекарни и ресторана. Но главной его страстью оказалась всё же не коммерция, а политическая деятельность. Лещенко зарегистрировал «партию любителей пива», надеясь использовать мужские слабости в нужном направлении, только довести свой замысел до необходимой кондиции так и не смог.
Когда мэр Москвы Юрий Лужков перешёл в оппозицию к президенту Ельцину и стал создавать политическое движение «Отечество», Саша Лещенко срочно закрывает свой неудачный пивной проект и все  силы бросает на создание в Омской области филиала лужковского Движения. С несколькими собутыльниками он побывал в столице на учредительном съезде «Отечества», неплохо пропиарился в местных СМИ и красиво подкатил к губернатору Полежаеву, который и «благословил» Лещенко на создание регионального отделения этого Движения. В разговоре со мной Саша неожиданно предложил работу - стать помощником «по общим вопросам». Ещё не понимая, в какое сомнительное мероприятие ввязываюсь, я дал ему своё согласие.
По своим политическим пристрастиям к тому времени я склонялся к поддержке политики Ельцина. Мне нравились младореформаторы Гайдар, Чубайс, Немцов, уважал Анатолия Собчака и был без ума от умницы Галины Старовойтовой, которую считал преемницей Ельцина на посту президента в будущем. К коммунистам, особенно после работы по уголовным делам о ГКЧП и финансам партии, отношение было не просто отрицательное, а супервраждебное. Да к ним в те годы не только я так относился, но и многие мои бывшие коллеги. Например, прежнего сотрудника горкома партии Анатолия Чабанова, по инициативе которого я вылетел из Первомайского райотдела, постовые милиционеры за появление его в пьяном виде в общественном месте как простого алкаша упаковали в медвытрезвитель, и никакие связи  отмазаться от такой процедуры Чабанову не помогли. Мне бы в своё время встретить такое отношение к партаппаратчикам!
Идеология Движения «Отечество» для меня была непонятна – не за «белых», не за «красных». Но всё же главным аргументом для принятия лужковской позиции стала так называемая «семья» Ельцина во главе с олигархом Березовским. Дочь Бориса Николаевича - Татьяну Дьяченко, которую считал главным виновником враждебного отношения россиян к президенту, я просто ненавидел. Хотелось во весь голос крикнуть жене Ельцина: «Тётка Наина, почему же ты вовремя аборт не сделала?» Добавляло  ненависти ещё и активное участие мужа Татьяны в разворовывании омского нефтезавода под эгидой Сибнефти.
Деятельность моя на новом поприще началась с обустройства штаба регионального отделения. В центре Омска в старинном здании Лещенко арендовал пару комнат и получил на ремонт помещений от губернатора около ста пятидесяти тысяч рублей, якобы, оставшихся в бюджете области от бесславно скончавшейся черномырдинской партии «Наш дом - Россия». Через месяц после вселения мы отвоевали уже пол-этажа, выкинув с этой площади всех арендаторов. Теперь у нас был настоящий офис с десятком отремонтированных кабинетов и металлической дверью с кодовым замком на входе. Привели в порядок и подъезд дома с первого по последний этаж, побелив потолок, оштукатурив и покрасив стены. Такого состояния этот подъезд не видел, наверное, со времён пребывания адмирала Колчака в Омске.
Денежная помощь главы области помогла не только выполнить ремонтные работы, но и набрать небольшой штат сотрудников, пусть с маленькой, но всё же оплатой за их труд. Одновременно с  хозяйственными заботами мне пришлось заниматься ещё и приёмом людей, интересующихся Движением «Отечество», разъяснять им устав, объяснять программу, агитировать, пропагандировать и «вербовать» в члены организации. За два-три месяца набралось с полсотни сторонников Лужкова, и встал вопрос о создании городского отделения нашей организации. Но неожиданно возникли проблемы, связанные с взаимоотношениями губернатора и омского мэра, которые жили как кошка с собакой. Глава города, считавший, что он имеет больше прав на создание городского отделения Движения московского коллеги, запустил процесс интриганства и коварства. В областное Управление юстиции поступила жалоба от группы граждан во главе с членом центрального совета ОПОО «Отечество», которые заявляли, что они не являются учредителями регионального филиала лужковского Движения, что учредительное собрание не проводилось, что подписи в документах либо подделаны, либо взяты обманом. От такого предательства бывших соратников  Саша Лещенко «выпал в осадок». Больше всего его «убило»  то, что мужичок, который готовил все учредительные документы для регистрации областного отделения, расписал в подробностях, как он по заданию Лещенко сфальсифицировал весь пакет документов. Вообще-то это была катастрофа – региональную организацию должны были исключить из регистрации. Нужно было как-то выходить из сложившейся ситуации, и я предложил Саше свой план спасения нашего детища. За несколько часов переделал все учредительные документы. Исключив из них «предателей», мы срочно собрали оставшихся лояльными учредителей, объяснили им обстановку «на фронте», получили нужное количество подписей, и новый пакет документов отправился в юстицию. Моя «липа» победила «липу» предыдущего фальсификатора, и мэр города «остался с носом». Да иначе и быть не могло, так как губернатор всё равно не позволил бы градоначальнику отобрать перспективную политическую организацию. Жёстко действовал принцип:  «Политика – дело грязное».
После этой победы легче стал решаться вопрос с созданием  городской организации, хотя и здесь не обошлось без интриги. Зная, что мэрские сторонники обязательно устроят какую-нибудь провокацию и сорвут учредительное собрание, пришлось применить оперативную смекалку и пойти на хитрость. Официально были назначены место и время проведения этого собрания в областном Доме профсоюзов, а проведено оно было на сутки раньше в небольшом актовом зале  наших соседей по подъезду областной организации «Красный крест». Оповестить по телефону и собрать шесть десятков человек, уже подготовленных к вступлению в ряды «Отечества», не составляло особого труда. На собрании был избран Совет городского отделения, в котором я занял пост заместителя председателя этого органа. Так началась моя официальная политическая деятельность.
Главной целью создания Общероссийской политической общественной организации «Отечество» был захват власти в России легитимным путём. В декабре 1999 года должны были состояться парламентские выборы, на которых «Отечество» намеривалось взять большинство голосов избирателей, а в марте 2000-го года на выборах президента Российской Федерации намечалась победа нашего лидера. Но жизнь внесла коррективы. Оказалось, что Лужков только у себя в Москве может пальцы веером держать, а Россия прокатит эту кандидатуру «на вороных». Приемлемой фигурой на роль спасителя государства подходил бывший председатель правительства Евгений Примаков, имеющий сверхзапас уважения россиян, незыблемый авторитет в своей стране и за рубежом. Вот только беда – под «Отечество» этот кандидат не захотел ложиться. Тогда срочно под него сляпали временную шарашку с пафосным названием «Вся Россия». Это, видимо, была единственная общественная организация в стране в те времена, в которой состояли сплошь одни чиновники, да и тех набралось от силы пару сотен. Объединённую структуру нарекли избирательным блоком «Отечество» - «Вся Россия», сокращённо ОВР.
Мощным двигателем избирательной кампании 1999 года явились большие деньги олигархов. Лужковскую политическую организацию и избирательный блок финансировал Владимир Гусинский, а сторонников Ельцина содержал Борис Березовский. Эти два толстосума, как богатыри из русской сказки, схватились в битве за Россию двадцать первого века. И никого в стране в то время не волновала пятая графа в паспортах «богатырей» - большие деньги делают всех людей толерантными. Начальником нашего центрального избирательного штаба  вначале был назначен милейший старичок, полярный исследователь Артур Чилингаров. По всей стране прошли семинары, на которых были доведены стратегия и тактика избирательной кампании.  Представители более десятка регионов Западной Сибири собрались на сходку в Новосибирске в Академгородке. Функционеры из центрального штаба трое суток радостно накачивали нас оптимизмом, обещая золотые горы и уверяя в безоговорочной победе «Отечества» на предстоящих выборах. Если уж каждому простому агитатору ежемесячно светило по сорок долларов за работу в то время, когда в сибирских областях и пятнадцать-двадцать баксов проблематично было заработать, то оптимизм у нас зашкаливал. И никто из собравшихся на этом семинаре не задумывался о том, что цыплят-то по осени считать нужно.
С июля 1999 года материальные и финансовые потоки от олигарха Гусинского пошли полным ходом. Когда получили двадцать пять компьютеров, о которых ещё не все госучреждения мечтать могли, автомашину ВАЗ 2104, мини АТС, ксероксы, факсы и прочую оргтехнику, «от радости в зобу дыханье спёрло». На омской фабрике «Большевичка» было пошито несколько тысяч курток из плотной ткани с эмблемой «Отечества» для агитаторов своего региона и соседних областей. Плакаты, брошюры, листовки и прочий агитационный материал из столицы в Омск стали доставляться не только железнодорожным транспортом и самолётами, но даже фельдъегерской почтой. Мы создали собственную региональную газету с названием «Отечество». За полгода вышло шесть номеров, тираж номера иногда доходил до двухсот с лишним тысяч экземпляров. Начались и первые выплаты агитаторам. С этими агитаторами возникли свои проблемы. По требованию центрального штаба, на каждом избирательном участке должно быть по два наших представителя и получалось, что агитаторов по всей области необходимо было найти не менее четырёх тысяч. Оформить успели чуть более трёх тысяч, так как поджимало время. Одновременно с оформлением документов на агитатора, от кандидата поучаствовать в выборной кампании в качестве довеска отбиралось заявление о его вступлении в политическую организацию «Отечество». Как говорится: «Хочешь денежки получать – вступай  в наше Движение». Таким хитрым способом Политсовет резко увеличил количество его членов, пусть даже и «липовых». В самом Омске мы создали пять местных отделений нашей городской политической организации, арендовали для них в каждом административном округе помещения, укомплектовав оргтехникой. На базе этих отделений были организованы окружные избирательные штабы, а руководители «первичек» стали и начальниками штабов блока ОВР.
В процессе развития избирательной кампании я нацеплял должностей как собака блох. Сначала в трудовой книжке появилась запись: «Принят на должность ответственного секретаря Совета Омского регионального отделения «Отечество» и я полностью стал ответственным перед федеральным политсоветом за всю политическую работу нашей областной организации, так как  Лещенко переключился на выборы. Затем был назначен начальником городского избирательного штаба и одновременно заместителем начальника областного штаба ОВР. Оставаясь заместителем председателя Совета городской организации, позднее попал в члены  областного Совета  «Отечества», ну а с созданием газеты вошёл ещё и в состав редакционного совета.
И политическая, и агитационная работа в  областной и городской организациях набирала обороты. За несколько месяцев количество членов «Отечества» в омской городской организации, благодаря изобретению Политсовета, выросло с шестидесяти человек до тысячи с лишним. Наши агитаторы развили такую бурную деятельность, что уже стали надоедать жителям города.  Девиз: «Дойти до каждого избирателя!» сыграл с избирательным блоком ОВР злую шутку – своими агитматериалами мы перекормили омичей. На халявные денежки подсели местные СМИ, особенно телеканалы. Каждую неделю мы приглашали к себе на «круглые столы» и интервью прирученных журналистов, которые выбрасывали на страницы газет и на телеэкраны нужную нам информацию. Весь Омск был украшен плакатами с изображениями наших лидеров. А Москва  продолжала настойчиво требовать усиления воздействия на электорат.
В начале сентября 1999 года в Омской области должны были пройти выборы губернатора. Основными кандидатами на этот пост являлись действующий глава региона Леонид Полежаев и представитель КПРФ Александр Кравец. Коммунисты возлагали на избирательную кампанию большие надежды. Во-первых, наша область входила в так называемый «красный пояс» и была большая вероятность одержать победу в избирательном марафоне. Во-вторых, Кравец был заместителем Зюганова, а избрание губернатором второго человека в партии принесло бы неплохие очки КПРФ, укрепило бы доверие к коммунистам. Из-за губернаторской избирательной кампании у нас с Сашей Лещенко произошла первая размолвка.  
За несколько дней до этих выборов на центральной площади Омска, буквально под окнами нашего офиса, собрался многолюдный митинг, организованный коммунистами в поддержку своего кандидата. На это мероприятие из столицы прибыл и лидер КПРФ Геннадий Зюганов. Кто из команды Полежаева додумался осуществить провокацию против Кравца, неизвестно, но участвовать в ней пришлось мне со своими ребятами. С утра Лещенко попросил подготовить десятка два  парней, якобы, для проведения акции в избирательной компании. Задание мною было выполнено, и студенты из автодорожного, политехнического и медицинского институтов во главе с начальником штаба ОВР Советского административного района прибыли в назначенное время в наш офис. Когда Лещенко пригласил меня в свой кабинет, там уже, кроме него, находились руководитель аппарата  администрации губернатора и два мужичка средних лет, по виду и повадкам явно из «конторы». Инструктаж был коротким: «Взять плакаты из автомашины за углом и выстроить людей с ними в линейку напротив ораторов на коммунистическом митинге». Задание это выполнить оказалось несложно, сложнее было выдержать атаку «красного спецназа» из старушек с кошелками и ветеранов войны и труда с тросточками. Эта публика, как разъяренный пчелиный рой, стала набрасываться на ребят с плакатами, на которых прославлялся кандидат Полежаев и оскорблялся кандидат Кравец. Мы с начальником районного штаба, как челноки, метались от одного нападающего старичка к другому, чуть ли не грудью защищая наших парней с этими дурацкими плакатами. Кошмар продолжался не менее часа, пока мне не сообщили о том, что необходимо заглянуть в сквер «Памяти борцов революции». Скверик находился всего-то метрах в пятидесяти от митинга и я, оставив своих бедолаг, отправился на встречу. У «вечного огня» разгуливала группа молодых мужиков крепкого телосложения, каждый чуть ли не под два метра ростом и одетых как-то одинаково - в кожаные куртки. Один из них, видимо старший группы, с усмешкой спросил: «Что, командир тяжко, помощь нужна?»  Ну, ещё бы мне эта помощь не нужна была! На мой вопрос: «Откуда вы, ребята?», был получен лаконичный ответ: «Из ЛДПР». Хорошо представляя разношерстный сброд «соколов Жириновского» я, конечно, не поверил этому ответу. Полвзвода крепких молодцев, словно калиброванные огурчики из трехлитровой стеклобанки, более всего смахивали на спецназовцев, причём не из наших ментовских ОМОНа или СОБРа, которых я почти всех знал, а из какого-то другого ведомства. Но выяснять отношения было глупо – нужно выручать своих ребят. Неожиданное подкрепление решило исход дела. Добры молодцы встали перед нашими парнями, заслонив их с плакатами своими широкими спинами, и отстояли  вахту до окончания митинга. Старики и старушки лишь издали о чём-то кричали, беспомощно размахивая своими сумками и палками. Не знаю, о чём думали Зюганов с Кравцом, глядя с «ленинской горки» на участников  провокации, а вот мне почему-то стало жалко этих двух коммуняк.
Лещенко после той провокационной акции затащил меня в свой кабинет, где уже был накрыт стол, и, радостно сияя, стал благодарить за выполненную работу. У меня же всё кипело внутри, так как не мог понять, чему он радуется, зачем мы ввязались в борьбу губернатора с коммунистами и почему меня с ребятами использовали как туалетную бумагу? А Саша стал излагать свою точку зрения на эти  вопросы. Дескать, Москва далеко, а в Омске надо жить в согласии с губернаторской властью, что вот даже спецслужбы у Полежаева на подхвате и что мы за заботу о нас должны были ему долг отдать. Так мы с ним в тот день и не поняли друг друга. Выборы, разумеется, выиграл Полежаев.
Первая отрыжка губернаторской «заботы» проявилась в общении с председателем областной избирательной комиссии. В нашей команде к тому времени уже пару месяцев трудился один бывший член областного избиркома, который и помог устроить встречу с главой этого ведомства. Когда за столом в кафе, где собралась наша небольшая компания, зашёл разговор о будущих результатах выборов в Госдуму и Лещенко начал хвастливо гарантировать победу ОВР в сельской местности чуть ли не под шестьдесят процентов, председатель облизбиркома, подперев рукой захмелевшую голову, ухмыляясь, изрёк: «Ну, процентов пять мы вам дадим, на большее не рассчитывайте». Сталинская фраза: «Неважно как голосуют, а важно как считают» проявилась позднее в области на парламентских выборах во всём блеске.
Пока избирательный блок «Отечество» - «Вся Россия» лихо мчался в предвыборном марафоне, к нему незаметно подкрался кирдык. Борис Березовский тихой сапой создал свою политическую организацию, обозвав её «Единством» и вступил в избирательную кампанию. У этого движения были те же лозунги, призывы, заманухи, что и у «Отечества»: «поднять Россию с колен», «дорогу молодым, заботу старикам», «поддержим отечественного производителя», «война криминалу», «поможем медицине, образованию, армии» и так далее. Но выигрышной оказалась одна фишка, которая, видимо, и привела «Единство» к финишу первым. Политтехнологи противника не стали воевать против «Отечества» и избирательного блока ОВР. Они сосредоточились на фигурах наших лидеров. Откуда-то откопали телекиллера Доренко, который в эфире от души «мочил» и бывшего премьер-министра, и московского мэра. Наши плакаты с изображениями Лужкова, Примакова и губернатора Петербурга Яковлева, уже надоели всей стране. Один лысый, другой старый, а третий вообще не красавец. В противовес этому плакату соперники вывесили по всей России свой, на котором выпендривались спортсмен Карелин, министр МЧС Шойгу и главный борец с оргпреступностью Гуров. Чемпион и два генерала  отобрали у нашей троицы пальму первенства – «пипл схавал жвачку». Было противно лицезреть эти чёрные технологии. Ладно, когда отмороженный журналюга препарирует стариков на телеэкранах, но торговля двумя генералами своими  фотомордами ни в какие ворота не лезла. О какой офицерской чести могла бы идти речь? Березовский опять очень удачно оптом скупил служивых.
О том, что надвигается гроза на наш избирательный блок, стало понятно по многим приметам. Сначала исчезла шапкозакидательская риторика в речах лидеров и пропагандистов блока ОВР, затем из столицы в провинцию зачастили проверяющие, придирающиеся к каждой мелочи в предвыборной работе. В конце сентября 1999-го я отвозил в Москву в центральный штаб ОВР подписные листы от нашего региона и остро почувствовал тревогу членов штаба. Они были не просто озабоченные, а какие-то обозлено-напуганные. В октябре проявились первые признаки предательства  на местном уровне. Из сельских районов области стала поступать информация о том, что губернатор Полежаев даёт прямые указания главам районных администраций не допустить победы блока ОВР на своих территориях, в противном случае районы войдут в зиму без угля и мазута. Полежаев, который лично участвовал в создании виртуальной организации «Вся Россия», почувствовал, откуда дует ветер и вовремя соскочил с нашего «бронепоезда». Когда я ткнул носом Лещенко в этот факт, тот лишь беспомощно скривился.
Но главной приметой краха избирательного блока ОВР стало усыхание финансовых потоков. Вместо Артура Чилингарова начальником центрального штаба стал соратник Примакова Георгий Боос. Этот бывший глава министерства по налогам и сборам лучше старичка-интеллигента знал, как распорядиться деньгами олигарха Гусинского  (не зря же он позднее стал одним из самых богатых губернаторов России). На местах изменилась схема поощрения агитаторов – им стали выдавать деньги по минимуму, обещая щедро рассчитаться после победы на выборах. Лещенко для стимулирования членов коллектива даже издал приказ, в котором, в случае «удачного исхода избирательной кампании», каждому районному и окружному штабу дополнительно полагалась премия в размере две тысячи долларов. Если учесть, что в нашем регионе было пять городских и тридцать сельских штабов, то можно догадаться какие суммы денег были зарезервированы для победы ОВР.
Но победа досталась не нам. Сельские районы, вместо ожидаемых шестидесяти процентов дали от двух до шести процентиков. В некоторых районах проголосовавших избирателей за блок ОВР было меньше, чем числилось там членов «Отечества» (проявился  обман агитаторов при оплате за их работу). В районах города наш результат выборов колебался в пределах десяти процентов. Это была катастрофа! Победило «Единство», а наш колосс на глиняных ногах с шумом рухнул. Хуже всех из команды чувствовал себя Саша Лещенко. Мечта занять место в Госдуме от него безвозвратно улетела, оставалось единственное утешение – деньги. Как говорится: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Агитаторы и активисты вознаграждения за декабрь, долгов за предыдущие месяцы, а также обещанных премиальных и других доплат от него не получили. Деньги для Саши стали утешительным призом за участие в избирательном марафоне. Отношение бывших соратников из «Отечества» его не волновало, он, казалось, специально обострял обстановку. Несмотря на то, что политическое движение ещё оставалось на плаву, в нашем регионе деятельность «Отечества» почти прекратилась. Лещенко начал собирать оргтехнику, которую мы раздали в сельские  районы и городские округа перед выборами, но получил сопротивление с мест. Ещё в начале избирательной кампании для того, чтобы не платить государству налоги, руководство центрального штаба ОВР придумало способ обойти закон – объявило материальные ценности, переданные в избирательные штабы, собственностью политической организации «Отечество».  Члены местных ячеек, искренне поверившие в принадлежность оргтехники политическому движению,  начали воевать за свои компьютеры, ксероксы и телефоны, надеясь и далее в своей политработе использовать аппаратуру. Дело иногда доходило до судов. Но служители Фемиды, ловко обходя стороной нарушения налогового законодательства, удовлетворяли иски Лещенко. Собранные Сашей материальные ценности превращались в денежные средства и переправлялись в Москву. У олигарха Гусинского после неудачных выборов начались финансовые проблемы с разборками и судами, но вряд ли собранные со всей страны деньги смогли до него добраться. Куда делись денежки, вернувшиеся с мест и те суммы, что были похищены во время избирательной кампании, неизвестно. А ответить на этот вопрос могли бы  члены бывшего центрального штаба ОВР  Георгий Боос, Вячеслав Володин, Олег Морозов, Андрей Исаев и другие распорядители денег Гусинского. Да только они скромненько промолчали. Эти ребятки не только сменили вассальство и стали преданы новому сюзерену, но и, видимо, неплохо «отоварились» за счёт бывшего спонсора. Какое количество недвижимости на Лазурном берегу, Ямайке и прочих райских местах значится за ними – тайна, покрытая мраком. А вот общипанный как гусь олигарх, собрав чемоданишко, отправился в ссылку за границу.

В городской организации после провальной избирательной кампании осталось около сотни активных «штыков». Потеряв контакт с Лещенко, мы вышли напрямую на Политсовет движения «Отечество» и попросили загрузить нас работой, а также указать цель в дальнейшей деятельности. Целью стало местное самоуправление, а работой - проведение в мэры кандидата от «Отечества». Бывший омский градоначальник, не выдержав напряжённой борьбы с губернатором, перебрался в Москву на должность федерального министра, но решил оставить преемником своего человека, которого провести в мэры ему пообещал Лужков. Этим «своим» оказался Паша-"адъютант", когда-то вылетевший из системы МВД с помощью подразделения по борьбе с организованной преступностью, куда и я вложил свою лепту. Паша, сняв погоны, очень даже неплохо раскрутился со своей предприимчивостью. Сначала в комсомоле поработал в бюро молодёжного туризма «Спутник», затем оказался в нефтяной компании ЮКОС не на последних ролях, побывал депутатом областного законодательного собрания и попал в вице-мэры Омска. Теперь Пашу уважительно называли по имени и отчеству. Я, чувствуя за собой вину за «выкидыш» его из милиции, стал исправляться и активно помогать вице-мэру. Приложил максимум усилий к тому, чтобы  задним числом оформить его членом нашей организации, на отчетно-выборном собрании городского отделения «Отечество» ввести в Совет и избрать председателем этого органа. Паша даже раза три в своём кабинете в мэрии провёл заседание  Совета. Мы уже стали интенсивно готовиться к очередной избирательной кампании, но обстановка в стране изменилась и Москва дала нам отбой. Мэром был избран человек губернатора.
В те «лихие 90-е» и удачливый  Паша-"адъютант", и мой  неудачливый дружок Саша Лещенко, которого прокурор хлёстко обозвал «ловкачом», так и не смогли высоко вскарабкаться на гору власти. Но ведь тысячи подобных «ловкачей» всё же оседлали властные вершины и в России, и во многих других бывших союзных республиках СССР. Сейчас эти ловкачи, шельмы и пройдохи с цинизмом и лицемерием навязывают всему миру своё представление о добре,  справедливости, правосудии, демократии и прочих общечеловеческих ценностях, создают под себя разномастные политические партии, общественные палаты и палатки, заполняют парламенты угодливыми «одобрямсами».
Говорят, что два медведя в одной берлоге не уживутся. Ещё как уживутся!  Два «медведя» - «Отечество» и «Единство», попав в одну «берлогу», то есть в Госдуму, не только вместе ужились, но и разродились общей партией с названьицем «Единая Россия». Той самой политической уродливой структурой, которую россияне позднее назовут «партией жуликов и воров». Теперь эта «ядрёна вошь» на теле России будет долго копировать свою родную бабушку КПСС и следовать её курсу. Меня же Бог удержал от вступления в эту партийную организацию.
Ушедший в Историю двадцатый век запомнится всему миру анекдотом о том, как русский мужик облапошил двух евреев. Денежные «чудо-богатыри» Борис Березовский и Владимир Гусинский, мечтавшие подмять под себя Россию, отправились по загранице скитаться. А вот бывший ленинградский паренёк Володя Путин, когда-то влюблённый в кинофильм «Щит и меч», сейчас за кремлёвской стеной чаёк попивает. И попасть ему за эту стенку помогла волшебная палочка с маркировкой «Сделано в КГБ СССР».

На посошок!
Приснился мне как-то сон. Сижу будто бы за столиком на поминках СССР в очень даже приличной компании – с президентом Российской Федерации Владимиром Путиным и секретарём Совета безопасности России Николаем Патрушевым, почти моим однофамильцем. Каждый из нас в своём форменном обмундировании и все мы в одном звании, которое когда-то ещё покойничек присвоил. И странное дело, Путин с Патрушевым почему-то молчат как рыбы в аквариуме, а я им «с чувством, с толком, с расстановкой» речь толкаю. Мол, товарищи бывшие подполковники, об усопшем либо хорошо, либо ничего, так что о прошлом лучше промолчим, а поговорим о будущем нашей с вами Родины. Завелась в России хорошая традиция - ежегодное послание президента российскому народу дарить. А можно мне от имени этого народа послание президенту, а заодно и всем его друганам преподнести?
И начал я им свои мысли озвучивать. Дескать, в Российской Федерации очень модными словечками стали: «модернизация», «реформирование», «обновление», «перезагрузка». А от этих слов уже и волны пошли во многих сферах жизни общества и государства – в образовании, медицине, социалке, в армии, в МВД. Только вот почему-то в спецслужбах тишина, до сих пор наследники Феликса Дзержинского пытаются решать свои задачи дедовскими методами и способами. Но ГУЛаг на полную мощность уже не включишь, в психушку много вредненького народишка не затолкаешь. Антитеррористические «учения», типа рязанского, тоже себя не оправдали - что-то уж многовато физических и юридических лиц, вплоть до коллег по службе в идиотах оказались. А тут ещё одна напасть на спецслужбы навалилась - в предатели Родины почти одни чекисты попали. То генерал Калугин родное ведомство с грязью смешает, то подполковник Литвиненко весь мир рассмешит, то полковник Потеев всю свою агентурную сеть за тридцать серебряников продаст супостату. Попытки служивых разбавить ядовитый сироп предательства экологом Никитиным, физиком Даниловым и учёным Сутягиным оказались по-детски наивными и никого в мире не убедили в измене Родине и шпионаже этими интеллигентиками. А вот в то, что многие российские «рыцари плаща и кинжала» стали богаче некоторых олигархов, почему-то поверилось легко. Куда-то из чекистского лозунга исчезли фразы про «чистые руки и горячее сердце», а остались лишь слова о «холодной голове».
Но самым неприятным для спецслужб сюрпризом оказалась их профнепригодность. КГБ СССР как главный телохранитель партии и государства показал свою немощь – нет ни КПСС, ни СССР. Можно ли надеяться на то, что это ведомство со сменой вывески над входом в свою контору сменит и свою ответственность перед Родиной? Способна ли Федеральная служба безопасности  в будущем решать задачи по безопасности нашей страны или так же как предшественник сдаст со всеми потрохами охраняемого клиента многочисленным врагам? Дикая коррупция в высших эшелонах власти, тайная продажа оружия за рубеж, незаконный вывод капиталов из страны, многомиллиардные хищения государственных средств, терроризм, экстремизм – всё это превратило Россию в какого-то сумасшедшего монстра. А ведь лечить страну от таких заразных болезней подписалась ФСБ РФ. Но если уж видна беспомощность «врача» то, может быть, сделать замену ему или хотя бы допустить к лечению пациента других специалистов? Не пришла ли пора принять закон «О внутренней безопасности Российской Федерации», в котором, в том числе,  конкретно были бы прописаны  обязанности ФСБ, её зона ответственности, пределы полномочий этого ведомства, обязательства службы перед страной, правила взаимодействия с другими органами государства, а также, определены  угрозы для этой внутренней безопасности?  Неплохо было бы, если сфера влияния ФСБ  в России совпадёт с её зоной ответственности.
Во всём мире существуют чёткие разграничения в полномочиях правоохранительных органов и спецслужб. Но в нашей стране это золотое правило почему-то не действует. КГБ-ФСБ лезли и лезут в каждую дырку, могли и могут бесцеремонно вмешаться в расследование любого уголовного дела - надавить на следователя и прокурора, нацелить в нужном для них направлении судью, использовать государственные СМИ и прочие структуры в своих целях. Как остановить этих «шалунишек»? Может быть, уже настало время, когда нужно отобрать у ФСБ  функции ей не принадлежащие и передать их МВД? На законодательном уровне обязать полицию стать единственным органом, ответственным за борьбу с коррупцией, причём не только на низших этажах власти. И не мешало бы финансовую разведку подчинить МВД РФ, а то ФСБ как собака на сене – «сама не гам и другим не дам». Тогда, возможно, и про оффшоры в стране  забыли бы, и  в министры, в губернаторы, в депутаты  не попадали бы разные мздоимцы-проходимцы, да и в тюрьмах -  колониях не «мелочь пузатая», а крупные расхитители госсобственности и прочие коррупционеры оказались бы. ФСБ должна заниматься своим делом: искоренять терроризм, экстремизм, сепаратизм, бороться с оппозицией, а не пытаться набирать очки, демонстрируя перед обывателем бурную деятельность в войне с игорным бизнесом или мелкими коррупционерами. Не надо гнаться за  дешёвым пиаром! Для того чтобы ещё больше насмешить народ не хватает участия этого ведомства в борьбе с нарушениями на потребительском рынке,  правил дорожного движения или санитарно-гигиенических норм. Ну и, самое главное, спецслужба не должна  подставлять и использовать как промокашку милицию-полицию, применять на полную катушку к «младшим братьям» лицемерие, цинизм и подлость. Ребята из милицейских подразделений «Беркут»  на Майдане в соседней Украине, да и наши полицейские 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве в полной мере на своей шкуре испытали такую подставу. Для сотрудника МВД  чекист стал не товарищем по оружию, а заградотрядовцем, готовым всадить пулю в спину «мента» в любой момент.
Учитывая эти очень важные обстоятельства, из МВД России несвойственные ему функции нужно обязательно вернуть в спецслужбы. В 1968 году на восемь человек, вышедших протестовать против ввода советских войск в Чехословакию, была брошена вся мощь КГБ. Но в начале двадцать первого века, когда на улицы российских городов стали выходить десятки тысяч недовольных политикой власти людей, преемница КГБ трусливо поджала хвост, подленько столкнув свою обязанность на «деполитизированную» милицию-полицию. Там, где толпа громит магазины, жжёт автомашины, устраивает погромы, должны работать подразделения МВД. А там, где происходят мирные митинги, пикеты, демонстрации – спецслужбы. Сотрудники милиции-полиции психологически и физически не подготовлены к противодействию оппозиции, легко поддаются на провокацию, да и внутренне многие из них часто на стороне протестующих. Пусть лучше вместо «жемчужного» прапорщика в милицейской форме  за избиение митингующих оппозиционеров отвечает в суде «жемчужный» фаэсбэшник. Хватит подставлять полицию под ненависть тех, кто по призыву великого русского писателя Антона Чехова, выходит на свежий воздух выдавливать из себя раба. Ей злобы и от уголовных преступников хватает. Нефтедолларов в России достаточно, чтобы создать спецподразделения для разгона политических демонстрантов. Пусть специально обученные действовать против врагов власти военизированные формирования, подчинённые ФСБ РФ, решают проблемы взаимодействия с несистемной оппозицией. Пусть сотрудникам таких служб платят денежное довольствие на уровне прокуроров и судей, а пенсию без понижающе-унижающего коэффициента 0,54, но зато народ будет знать своих «героев».  Для этого можно было бы восстановить отдельный корпус жандармов. Можно для экономии госбюджетных средств и казаков мобилизовать, пусть они как в 1905-ом году нагайками помашут «за веру, царя и отечество».  Можно за услугой по нейтрализации российских вольнодумцев обратиться и к ЧВК Greystone Limited. Ну а МВД Российской Федерации пусть превращается в гражданское ведомство с чёткой ориентацией не на политическую, а  на правоохранительную деятельность.
Россия-матушка устала жить «по понятиям». Пришла, видимо, пора начинать строить и настоящее правовое государство, а не потёмкинскую деревушку с кагэбэшной раскраской. А то вон соседи по глобусу пытаются учить нас уму-разуму. Один закон Магнитского вынес приговор всей российской судебной и правоохранительной Системе. По-хорошему, адекватным ответом на действия заморских буржуинов было бы не лицемерное прикрытие несчастными детишками (Закон "Димы Яковлева"), а ратификация двадцатой статьи Международной Конвенции по борьбе с коррупцией, которая помогла бы разобраться и в мутном деле с фондом, где главой был Уильям Браудер, и со злоупотреблениями российских должностных лиц, да и ещё с тысячами подобных дел. Ну а если построить правовое государство у нас невозможно, то, может быть, следует открыто, честно, без лукавства объявить всему миру о наличии на территории нашей страны стандартного полицейского  государства с «человеческим лицом»?  Пусть  воспринимают нас такими, какие мы есть, без иллюзий, заблуждений и обмана.
Пришла пора разобраться и с понятием «коррупция». Когда-то министр финансов Российской Империи Иван Вышнеградский неплохо сказал: «Казна на то и создана, чтобы воровать у неё». Чиновники воровали, воруют и будут воровать деньги из бюджета. Только вот в современной России слишком уж заоблачные суммы воровства у государства высвечиваются, словно и власти в стране никакой нет. Знакомясь с информацией о триллионных хищениях, которую озвучил перед своим увольнением с должности прежний председатель Счётной палаты Сергей Степашин, приходишь к выводу, что не все исчезнувшие бюджетные деньги оказались в карманах воров-чиновников. Начинают терзать душу подозрения в том, что основную часть денег не разворовали, а использовали не по назначению. Может быть, денежки по отработанным схемам в политику ушли? Что-то не видно, чтобы в бюджет страны закладывались суммы на подкуп членов правительств, олигархов и политиков из бывших республик СССР. А ведь России для усиления своего влияния на былом советском пространстве нужны очень большие деньжищи, союзники сейчас себе цену знают и задёшево не продаются. Хитрые «братишки» в любой момент могут отказаться от прежних договорённостей, наложить «вето» на «табу» и потребовать увеличения «пайка». Схема изъятия денежных средств из государственных закромов для кормёжки ненасытных «братьев»  может оказаться простой: из национальных проектов, а также из бюджетов Роскосмоса, министерства обороны, МВД, МЧС, РЖД и других ведомств, в которых затруднён контроль над расходом денег, выводятся нужные суммы через доверенных лиц, а недостачи списываются на коррупционеров. От этих гадов не убудет, даже если на них повесить пропажу всего бюджета страны. А вот для поднятия статуса Российской Федерации до уровня мировой сверхдержавы деньги, добытые таким хитрым способом, пригодятся.
Неплохо было бы прояснить и ещё один важный вопрос. Знают ли президент и секретарь Совбеза о том, что в нашей стране вот уже более двадцати лет могут подпольно действовать сотни, если не тысячи, предприятий, фирм и банков, созданных на деньги КПСС? Кому идёт доход от их деятельности и достаётся ли что-нибудь от того куска россиянам? Не превратилось ли «золото партии» в локомотив теневой экономики в России?
Любому патриоту России хочется, чтобы его Родина стала могучей, богатой и независимой, но, может быть, надо думать и о том, что завышенные амбиции очень дорого стоят и что нашей стране пока не мешало занять ту нишу, которая ей под силу? Возможно, для того чтобы стать великой державой необходимо отдохнуть от сверхдержавности лет этак с полсотни? Всё равно великой Россию сделает не мутировавшаяся советско-партийная номенклатура, так как у неё в двадцатом веке с этим делом облом произошёл, а грамотная элита технократического типа.
Проснулся я и думаю: « Какой-то дурацкий сон приснился. У президента и так много советчиков, вон в одной только правящей партии их сотни тысяч, а уж в Общероссийском народном фронте так вообще должно быть несколько миллионов умных головушек». Но в мозгу всё равно мысль свербит:  жаль, что не успел собеседникам про необходимость строительства в России гражданского общества поведать. Ну, ничего, если повезёт, то в следующем сне обязательно расскажу об этом.
2013 г.