Немецкое кладбище. Александр Волков, рассказ.
С утра в воскресенье был небольшой мороз и тихо, редкость для Севастополя, я с женой Катей посетил могилу моей любимой бабушки.
Покойная Ксения Викторовна, сколько я помню, была всегда со мной: и пока родители занимались выяснениями своих непростых отношений, и когда учился, и когда болел, и когда завел семью. Хотя самой в жизни досталось – подростком угнали во время войны на работы в Германию, потом вернули и она уже своего мужа дохаживала, мою маму поднимала, ее семью и особенно меня…
Я ее очень любил мою бабушку Ксению Викторовну. Она была такая яркая, сильная, но в то же время совсем незаметная. Только благодаря общению с ней я понял, какой должна быть по жизни настоящая леди. Моя жена Катя такая же, кажется, что ее будто бы и нет рядом, а когда ее действительно нет, я без нее жить не могу. А какая сильная моя жена Катя. Если довод приведет, так и будет, ничего не сделаешь.
Посидели на скамеечке, под ветками айланта, китайского ясеня, который зимой был без единого листа, повспоминали, потом прибрали бумажки на сухой, промороженной плитке, выдернули выцветшие искусственные цветы.
Неподалеку от ее могилы образовалась небольшая свалка – люди клали старые венки, жухлые цветы, всякий мелкий мусор. Туда же положили и мы свое.
– А мусор этот отсюда уберут? – спросила Катя, – а то как-то бабушке лежать рядом со свалкой нехорошо.
– Я думаю, уберут, тут служба есть, они периодически убирают, в общем-то, на кладбище аккуратно, согласись…
– Что тут аккуратного, свалка возле могилы, везде мусор… Хоть сама становись и убирай… Или ты убери.
– Да уберут все, тут служба целая есть, им деньги платят.
– Главное самим не мусорить, а то не дождешься когда уберут.
– Это точно, но не мы же сюда венков набросали, а соседи.
– Что толку на соседей пенять, с себя начинать надо…
Я махнул рукой, мол, отстань.
Потом сели в теплую «копейку» и выехали с этого огромного, как город, бесконечного кладбища.
– Поехали за город прокатимся, на природу полюбуемся. На перевале шашлыков у татар поедим. А?
– Поехали.
Я вырулил в сторону ялтинского кольца, потянулся к магнитофону, но включать его не стал, убрал руку. Ехали в тишине, только мелькали деревья лесополосы и нависало над головой серое безрадостное небо.
Проезжая мимо Тороповой дачи я сказал, показывая на гору справа от дороги:
– Возле этой высотки под горой во время войны проходила дорога. В горе пещера. Наша снайперша стреляла по немцам и пряталась в ней. Ее искали, искали и не находили, а она потом опять вылезала и стреляла по немцам. Говорят, многих укокошила…
При подъезде к селу Гончарному я увидел табличку на которой было написано, что слева от дороги немецкое кладбище. Я много раз проезжал мимо этой таблички и как то не удосуживался заглянуть, а тут возникло решение посетить это место.Свернули с дороги и потянулись в гору на второй скорости. Дорога узкая, как улицы в Германских городках, в которых я когда-то был.
И тут территория открылась перед нами – огромное поле на котором росли редкие дубы и виднелись бетонные кресты и такие же стелы.
В центре поля возвышался огромный крест из камня или бетона, чуть поодаль кресты поменьше черного цвета, вдоль тротуаров стелы. Надписи на немецком языке, на каменной
плите схема захоронений.
На кладбище никого – поле с крестами и стелами, деревья и кое-где снег.
У полураскрытых ворот нас дожидался по виду смотритель.
– Это кладбище создано по межправительственному договору – мы ухаживаем за могилами здесь, а немцы за нашими у себя, – каким - то слащавым голосом начал он.
Потоптался немного, потом представился:
– Меня зовут Алексей Михайлович.
– Очень приятно, – ответил я.
– В Крыму немцев погибло 60 тысяч. Здесь захоронены останки воинов более чем с трехсот семидесяти кладбищ полуострова Крым – около 25 тысяч. Имена более чем семи тысяч немецких воинов вермахта были идентифицированы при помощи найденных медальонов на месте гибели и с ними можно ознакомиться в Книге памяти. В книге указано место призыва солдата и место его гибели, а по схеме можно найти точное место захоронения. Туристы, приезжающие из-за границы не раз в Книге находили фамилии своих родных и дальних родственников.
– Так мало. Всего 60 тысяч? Мне казалось погибло больше. Наших-то сколько полегло!
– Остальные в потерях румыны и другие народы, а вот наших в Германии погибло более 700 тысяч и немцы следят по договору за нашими кладбищами там.
– Вы говорите только вермахта?
– Да. Войск СС в Крыму не было.
Помолчали немного.
– Чисто у вас. А делегации приезжают?
– Приезжают, в домике выставка, Книга памяти, если хотите ознакомьтесь. Похожие кладбища существуют в 41 стране мира.
Мы с Катей вошли на территорию захоронения и побродили немного.
Все чисто, аккуратно, но мертво… Склон горы, мертвая светло-желтая прошлогодняя трава, старые дубы, кое-где снег белеет пятнами, кресты, стелы…
Вошли в дом, полистали книги, почитали отзывы, посмотрели стенды с фотографиями немецких делегаций и посетителей вообще.
– Дай мне 200 рублей, – сказал я жене, – у меня мелких нет.
– Зачем?
– Хранителю дам, видишь как старался нам лекции читать, сразу видно хочет чтоб отблагодарили.
Я сунул деньги Алексею Михайловичу, тот ожидаемо принял, сказал, что он дежурит через два дня и ушел в помещение.
Мы сели в машину, я завел мотор, но не трогался с месте. Справа по склону от нас располагалось немецкое кладбище, слева дорога вилась к трассе.
– Ну, какое твое впечатление? – спросил я Катю.
– Чисто, – сказала она и отвернулась.
В салоне автомобиля еле слышно урчал двигатель.
Мы молчали.
Я смотрел на безлюдную территорию кладбища: кресты, стелы, дубы…Словно это была территория бывшего концентрационного лагеря в котором все учтено.
– Мой дедушка Сидор с войны вернулся без ноги, – разорвала тишину Катя, –
потерял конечность во время операция по форсировании Вислы. Дед Сидор потом приладил протез и он был бригадиром в лесничестве, выращивали саженцы, чтоб потом в лесу высаживать. Дома, пока не слег, всем нам еду варил, когда мы были на работе: борщи, пек пирожки – так готовил, что не каждая женщина могла. Я за ним ухаживала. А потом умер,
перед смертью попросил сказать ему когда родит родственница, он хотел ребенку подарить наручные часы.
В салоне тихо урчал двигатель.
– В начале войны и в конце каждый день наших погибало 70 тысяч человек. А на одного убитого до десяти человек раненых. Вот и посчитай сколько людей пострадали. У
меня дед долго болел, контузило на фронте, я был маленький, а помню – он все время еле
ходил по квартире закутанный одеялом, а потом тихо так ушел…
– Такую войну выиграли, победили, а у немцев на кладбище порядок, а на нашем мусорка на мусорке. Что это?
– Чтож тебя эта мусорка так волнует?
– Чисто тут, не то что на нашем кладбище. А на кладбище все равны, нет ни своих, ну чужих.
– Так здесь никто не ходит, вон, мы одни сегодня и были, потому и чисто.
– Все равно чисто, не то что у нас…
– Так, все, надоело, – эмоционально выпалил я, – достала ты меня, поехали.
– Куда это?
– На наше кладбище…К бабушке моей.
– Это зачем?
– Я возле бабушкиной могилки сам все уберу, никакой мусорки не будет и никого ждать не буду…
– У тебя же нет инвентаря! Грабли там, лопата…
– Найдем, а если не найдем, то руками все разгребу, выброшу в мусорные баки и звать на помощь никого не буду...
– А шашлыки? К татарам!
– А шашлыки и татары, потом…
12.02.16г.
