Я до сих пор явно вижу, как едва забрезжит рассвет, птицы начинают распевки, словно хор перед концертом. Затем все дружно смолкают (дирижер поднял свою палочку) - нарастает томительное ожидание, и стоит только на востоке верхушкам сосен вспыхнуть жарким огнем от первых лучей солнца, как птичий хор всей своей мощью возвещает рождение дня. Окна изб охватит огонь, тени резко очертятся и вытянутся, а уставший туман, что дремал в низинах, медленно начинает таять. Над землей поднимается пар, небо озаряется, постепенно заливаясь лазурью, - ни одного облачка, все вокруг наполняется радостными мгновениями. Вот-вот зазвучит кода вечности.
Изредка по ночам еще огрызнутся заморозки, но уже настойчиво пробиваются первые подснежники и невольно вспоминается музыка Чайковского - "Времена года".
Неделя-другая - и на проснувшиеся поля опустятся стаи грачей, и тогда еще немного, чуть-чуть - и легкая зыбь молодой травы на полянах будет усыпана сверкающими бриллиантами утренней росы. Какое наслаждение - пройтись босиком по этому богатству, ощутив силу земли! Дух захватывает от чувства единения с природой, ощущением себя пусть маленькой пылинкой, но частью общего хаоса мироздания.
Лес уже очнулся ото сна, тропинки, сплошь изрытые землеройками, лежат в мелких холмиках, березы покрываются мелкой сыпью липких листочков, а верба давно отцвела, и только дуб еще молчит - стоит задумчив, чего-то выжидает. Приободрились, посвежели ели, накинув на себя яркий изумрудный наряд; воздух становится все гуще, плотнее от запахов, дни наполняются все больше теплом, в полдень даже становится жарко, и по небу лениво бродят беспечные, лохматые облака.
В эту пору вечера какие-то особенно пленительны - резкие запахи не дают уснуть, будоражат воображение. Боже мой, а как волнуют первые весенние грозы, раскаты небесных колесниц! Вдруг ни с того ни с сего - ослепительная вспышка молнии, словно огненный хлыст, выхватит из аспидной черноты ночи испуганные избы, тревожный вид сада, плетень, образа на стене - и станет жутко до восторга, до изумления этой безудержной стихией, преклонение перед тем, что сильнее тебя, и это удивительно потрясает!
И тогда в каком-то тревожном ожидании глядишь на огонь в печи, словно в нем вся надежда на спасение, и не оттого ли откуда-то прорываются звуки "Болеро" Равеля? Ведь он когда-то глядя на огонь плавильных печей, вдохновился на создание этой музыки.
В окна сиротливо стучит дождь, но гром все реже и тише, и только всполохи нет-нет, да озарят на миг причудливо-торчащие ветви деревьев испуганного сада. Светать начинает с каждым днем все раньше, быстро, дружно. Солнце ласкает яркую зелень берез под окном; тихо, ни ветерка. И как не заварить в такое утро чай на молоденьких листьях смородины да не ублажить себя ароматным прошлогодним малиновым, а лучше земляничным вареньем! Стоит потрясающий дух, а из комнаты на веранду доносятся тихие звуки, прислушиваюсь... Звучит музыка из "Пера Гюнта" Грига. Хороша музыка! И чай!
Все-таки музыка - вещь невозможная! Это какой-то свой, особый мир, в нем нет места для несправедливости, нужде, злобе, нет ни тебя, ни его, ни их - все для всех - единое благо, всеобщая гармония, она отвлекает от мелочности жизни, расслабляет, уводит от грязных мыслей, делает добрее...
Не успеешь оглянуться, как кругом уже буйствует в полную силу зелень: вокруг цветы, пчелы, бабочки, козявки в траве - течет жизнь, вечное движение. Ночью выйдешь на крыльцо - луна огромная, яркая, безумствует; какая-то тайна стоит в ночи, невольно приходят слова под музыку Бетховена "Лунная соната":
Прольется в полночь серебром
луна безмолвная по крыше,
умолкнут звуки за окном
и поплывет покой все выше.
Накроет все глухою мглой,
задремлют тени за оградой,
и все, что было нам отрадой,
мы вспоминаем в час ночной.
Нет потрясений, нет беды,
порою призраки по саду.
И только грустный свет луны
ласкает старую ограду.
В лесу стоит тишина; редко напомнит о себе дятел, нет-нет да треснет старый сук, на поляне прошуршит под ногами полевка, но кукушке и грибам еще не время. Вспомнилось когда-то написанное:
Почти влюблен в лесную тишину:
с ее тропинками, оврагом, перелеском,
с рябиной, елью, паутинным блеском
мне хочется роднее быть всему.
Когда брожу в грибной глуши,
мне все вокруг внушает утешенье
и пенье птиц несет успокоенье,
лишь подо мной шуршат листы.
Меня все дальше манит тишина
туда, где лес пронзен лучами.
И только изредка, взмахнув крылами,
вдруг испугает сонная сова…
Когда уставший, сяду у опушки,
то на душе по-прежнему светло.
Я грустный слышу зов кукушки,
но о печальном думаю легко.
Стоят длинные знойные дни; ночи короткие, душные, дождь - как радость, и все какие-то дневные заботы - суета в саду, огороде... Но зато как приятно зимой достать из погреба солененьких огурчиков, помидор, грибочков, да выпить своей наливочки из слив или смородины... Да что вы.., о чем речь! А потом, под настроение, да спеть под гитару что-нибудь любимое... "Гори, гори моя звезда..." Или нет-нет - это уж с лишком... Трудно остановиться - так прекрасна жизнь! Живи - не хочу!!!
Наконец-то дожди - корзинами несут грибы. И ты берешь только белые, подберезовики и подосиновики; они плотненькие - самое то для грибницы! Чуть позднее пойдут опята - только успевай жарить да солить! И вот уже по вечерам, когда сядешь на лавку у плетня послушать, как шумят березы, вдруг неожиданно заметишь слетевший к ногам желтый лист.
А через неделю-другую глянешь в окно - а там, словно испугавшись твоего взгляда, сорвется желтая стая с берез и начнет ее метать недобрый холодный ветер с дождем. И тогда на душе прошуршит легкая грусть, будто где-то в углу мышь под обоями. И до того станет нестерпимо, что ставлю старую пластинку с Федором Шаляпиным, и слушаю "Элегия" Массне. Долго не могу оторваться от кресла - какое-то исступление, наворачиваются слезы, не остановить... На утро иду в лес - пора. Настает время увядания. Когда-то написал:
Неужели опять, проводили сентябрь -
вдруг такое все стало далеким,
а в саду уже желтые листья октябрь,
словно дворник, метет одинокий.
Что так смотришь растерянно в сад -
он стоит бездыханный, незрячий,
непонятную грусть из кустов ловит взгляд
безнадежный, тоскливый, собачий.
Вот и все! Что поделаешь? Пусть
ветер, дождь и на улице слякоть,
но зачем же опять эта острая грусть
и желанье тихонько заплакать?..
Начинает веять холодом, по утрам в лужах тонкий ледок, зябко, сыро. Небо серое, кругом уныло, тоскливо... Все чаще сидишь дома, разведешь огонь - приятно смотреть на него и вспоминать... Да, порой задумаешься и задремлешь у огня, и как-то сами собой появились строки:
Люблю задумчивость осенних вечеров,
когда в плену прохладного дыханья,
час одинокий льет воспоминанья
с едва заметных в дымке берегов.
Как тих и кроток к вечеру покой,
и взор осенний в пору увяданья
еще пленит надеждою свиданья,
о ком-то нежно шепчется со мной.
Как мимолетный, дивный сон,
пробудит сумрак робкое волненье,
давным-давно забытые виденья
в больной душе пробудит он.
Не оттого ль тогда еще живей
томит надежда глухо и тревожно?
Ужель мечты, любовь еще возможна,
желанье жить становится сильней?
Вот так однажды очнешься сидя у огня, а за окном белым-бело. И - верите, нет? - так захочется жить и жить, чтобы вновь увидеть упоительное весеннее утро в деревне!