Играли дети в высохшем фонтане. Оплавился туманом знойный день.
Луны обсидиановая тень бельмом затмила солнечное око.
А девочка играла на свирели, слепая, на распятье перекрёстка.
Но пламенем сапфировым горели глаза кристально-ясной чистоты.
Она могла творить из пустоты своих мелодий зыбкие наброски.
Горгульи сетью трещин покрываясь, слетали с крыш, кружили над домами.
И двигалась процессия чумная, за нею шут кривлялся и скакал.
Прельстившись медным звоном колпака, калека ныл и ползал под ногами.
А девочка, нахмурилась, играя. Застряли в горле красные акриды.
Не вырвалась стрекочущая стая взбешённым легионом саранчи.
{О, пятый Ангел, с кротостью молчи. Ты должен контролировать свой выдох}.
В торговый храм, сияя, приглашали витринные вульгарные мадонны,
толкались и шумели горожане на пёстрой карусели распродаж.
И выполнялась их любая блажь в обмен на шелестящие иконы.
Метался град на каменную площадь, кристальной крошкой улица блестела.
А девочка в толпе брела на ощупь, глумилась вслед картавая гармонь.
Касалась чья-то потная ладонь её волос и ангельского тела.
Крутились в небе чёртовы колёса, ложились тени спицами на темя,
Архангел Михаил многоголосо вещал над ней, раскрыв небесный зев:
Ты должен контролировать свой гнев! О, пятый Ангел, стой… ещё не время.
