Публика шепчет, во тьме оголяя конфетки.
Ты мне становишься ближе, особенно так…
В позе застывшей – трагедия марионетки.
Ну а когда ты взлетала легко и упруго,
Не досчитался крючка на твоих позвонках.
Думаешь, там, за пределами белого круга,
Ты будешь музыкой в чьих-то умелых руках?
Подозреваю, что ты лабиринты аллей
И переулков рисуешь в уме аккуратно.
Я не запру твой сундук, и ключи от дверей
Я оброню, не заметив потерь, деликатно.
Тихо восстанешь как бледная панна из гроба.
Дёрнутся нити, не лопнув от тяжести век:
Я проникаю в тебя любопытным ознобом,
Благославляя на самый изящный побег.
Танцы на цыпочках я наблюдаю сквозь мрак,
{Лишь бы по плану твои фонари не потухли},
Ты мне становишься ближе, особенно так,
Храбрая девочка в мягких мерцающих ту́флях.
И, обернувшись плащом, ты сошла по спирали
Призрачной лестницы на полуночное дно.
Поезд в туман уносился, колёса визжали.
Ты на перроне осталась, и не суждено...
Скрип на рассвете: вернулась, разделась, легла.
А на ресницах предательски тушь намокает.
Ты не волнуйся, теперь притворись, что спала.
Я сделал вид, что не видел. Не слышал. Не знаю.
Просто представь, расставание – это искусство.
Требует жертв, как уродует ногу пуант,
{На повороте не дрогнет от боли и хруста}.
Ты не бездарна. Терпение – тоже талант.