Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко ты со мною еси: жезлъ твой и палица твоя, та мя утешиста.
Псалтирь, 22:4
Когда Мутонов стукнулся о переборку, то духовно неразвитые личности вроде Колобокова или Витюши явственно могли видеть, как депутат пал на груды мусора, но всё было не так, как на самом деле - упал Мутонов вовсе не на отходы, а на мягкую траву, что росла на отлогом речном берегу.
Первым делом ухватился он за голову, думая, что обнаружит во лбу пролом с кулак, но лоб был цел и голова не болела. Ощупав себя, обнаружил Мутонов, что гол он и наг, но это обстоятельство отчего-то его не смутило. Отпустив голову, обозревал Мутонов окрестности, и в душе его оживало давно уже угасшее чувство восхищения матерью-природой: полянки с шелковистой травою чередовались с апельсиновыми и оливковыми рощами, меж камней затейливо извивался прозрачный ручей, таивший в глубинах радужных форелей, и стадо благородных оленей поилось из него чистейшей влагою.
Малахитовые полянки отнюдь не пустовали: девушки, одетые лишь в венки из цветов и собственное очарование, предавались на них танцам с козлоногими мужиками, наигрывавшими безыскусные мелодии на свирелях.
Глядя на эту умилительную картину, забыл Мутонов и про разбитую голову, и про ужасы ночного похищения, и про депутатство своё он тоже забыл – новые неведомые соки заиграли в его обновлённом теле, требуя присоединиться к весёлому сборищу на поляне. Мысль об отсутствии копыт на ногах лишь на секунду задержала Мутонова на берегу, но промедление это оказалось роковым – тяжёлая рука легла ему на плечо, и сбросить он её не смог, как ни старался. Пришлось оборачиваться: над Мутоновым возвышался двухметровый седой негр с лицом, изборожденным глубокими морщинами, но с такой мускулатурой, что и Арни променял бы на неё губернаторское кресло без колебаний. Правый глаз негра был совершенно затянут бельмом, зато левый прямо-таки пылал весёлым и злым коварством.
Одет негр был лишь в выцветший голубой набедренник в жёлтый горошек, в носу у него красовалось латунное кольцо, а в ухе – полая золотая серьга в форме фаллоса.
- Ты куда это, концежуй, собрался? – с русским языком у африканца всё оказалось в порядке.
- Ну… это… плясать! А что – нельзя?! – Мутонов ещё пытался сбросить экскаваторный ковш со своего плеча.
- Нельзя. Тебе вон туда, – африканец махнул веслом в сторону другого берега, - за Ахерон.
Слово это показалось Мутонову смутно знакомым и вызвало в душе тревогу.
- Прыгай в лодку и поплыли! - негр пихнул Мутонова взашей в сторону баркаса, набитого смурными субъектами чуть не под завязку.
- Ты кто такой? Платить за проезд всё равно не буду, это навязывание услуг - отстань! – Мутонов резко присел и, выскользнув из под руки, попробовал дать стрекача, но тут же был схвачен вновь.
- Харон я, мать твою за ногу. И про плату за перевоз всё с тобой ясно – рот-то у тебя пустой! - с этими словами негритос употребил весло отнюдь не по назначению.
Мутонов перелетел через борт баркаса и зарылся в гущу немытых тел, обёрнутых в первостатейные отрепья. Харон в один прыжок оказался на корме, вставил весло в высокую уключину, позволявшую грести стоя, и баркас отчалил.
Некоторое время Мутонов пребывал в нерешительности, оглядывая погасшие лица стариков, юродивых и калек, но по мере приближения другого берега волнение его нарастало: хоть до него было ещё далече, просматривались уже чёрные скалы с голокожими игуанами, расцветкою живо напоминавшими гниющее мясо, а где-то поодаль коптил небо сернистыми газами вулкан.
- Глубокоуважаемый Харон… - начал свою речь Мутонов.
- Это когда ты, сволочь, успел меня уважить?! – взревел Харон и замахнулся веслом, которое опустилось в итоге не на пригнувшегося Мутонова, а на субъекта, и без того лишенного свода черепа.
Некоторое время после инцидента Мутонов помалкивал, обдумывая ситуацию так и эдак… По мере приближения безотрадного берега грести Харону приходилось всё труднее – поднявшийся встречный ветер, принесший запахи гари и гнили, поднял такие волны, что баркас отплясывал на них фанданго. В какой-то момент Харон даже перестал грести, утирая со лба обильный пот и пытаясь успокоить сбившееся дыхание. «Самое время!» - промелькнуло в голове депутата и он начал судьбоносные переговоры:
- Я, конечно, не Абрамович какой, но отнюдь не беден – предлагаю сто тысяч долларов за разворот лодки! - Мутонов решил обойтись без вступления.
- И это мне говорит человек, не нашедший при жизни куска материи для прикрытия срама. И где обол – моя скромная плата за переправу? – видящий глаз Харона налился от усилий кровью и пылал гневом, но незнакомо бряцающее слово «доллары» удержало его от новых членовредительских действий веслом.
- Всё это дело случая - я как-то не планировал этот вояж, оттого и не обзавёлся соответствующими аксессуарами. Если у вас есть сомнения, то можно заключить юридически значимое соглашение – у нас тут и свидетели найдутся! – Мутонов вложил в речь всё своё небогатое ораторское искусство.
- Нет и нет! Обманешь ведь – бог шельму метит. Или плати тем, что имеешь при себе, или и говорить не о чем! – и где только Харон выучился столь близорукому меркантилизму?
- С наличностью у меня сегодня туго, даже «Ролексы» куда-то запропастились… - Мутонов пытался выиграть время, поскольку баркас понемногу сносило обратно.
- Встань и пройди на нос! – Харон отставил весло.
- Зачем это? – заерепенился заподозривший подвох Мутонов.
- Или иди на нос, или я гребу! – в подтверждение своих слов Харон ухватился за весло.
Мутонов пробрался меж уродов и калек на носовую площадку:
- И что теперь?
- Танцуй самбу! – Харон изобразил несколько танцевальных движений.
- Я танцам не обучался, а впрочем… - происходящее нравилось Мутонову всё меньше.
Харон в ответ на эти бормотания взялся за весло и произвёл несколько энергичных гребков. Куда деваться? Пришлось танцевать – в исполнении Мутонова самба оказалась чем-то средним между позднесоветской ламбадой и плясками гвинейских людоедов.
- А вы, дармоеды, отбивайте ритм! – Харон отвесил пару оплеух ближайшим пассажирам и захлопал в ладоши.
Экипаж баркаса на удивление слаженно поддержал капитана и даже нестройно, но с воодушевлением затянул некий вокализ. Минут десять Мутонов, повинуясь ритму и воплям команды, что было сил отплясывал «самбу», но скоро вспотел, выбился из сил и осел на доски. Желанный берег был уже близок.
- Я ещё ни разу не пробовал матумбалу с потными рыжими! – голос Харона дрожал от едва сдерживаемых страстей.
- Это что за матумбала такая? – прохрипел загнанный до пены у рта Мутонов и получил от Харона столь исчерпывающее объяснение, что покраснел и покрылся бледными пятнами одновременно. Или побледнел и покрылся красными пятнами – можешь выбирать, читатель.
Превозмогая слабость, Мутонов поднялся с досок и уж было надумал броситься в кишащую зубастыми гадами воду, но тут баркас, беспорядочно гонимый всё это время ветром обратно, налетел боком на прибрежную отмель – Мутонов полетел за борт и рухнул на… стальные листы палубы мусорной баржи. Падение смягчил ворох одеял.