"А какого утра? Какой интересно сегодня день? Ах, да, суббота..." - с этого календарного воспоминания поток и хлынул. Сипон застонал, так стонут люди, которые столкнулись с чем-то очень болезненным, с каким-то ужасным откровением. Вчера было, да, это так. Но вчера тянулось семидневной бездной греха, поэтому Сипон даже немного удивился точности памяти о дне недели. Голова поползла медленно вверх, от подушки, тело тоже пришло в движение, покидая угодия теплой постели. Кстати постель страшно воняла, кстати комната была в состоянии... да ни в каком, эта была не комната, а хата типичного бича, каковым Сипон в общем-то не являлся. Просто Сипон был безнадежным алкоголиком.
***
Сипон встав с кровати понял, что у него не так много времени до того, как первые признаки интоксикации заявят о себе. Опыт брал верх и велел начинать действовать. Он быстро двинулся в ванную комнату, точнее в место, где можно было помыться, от ванной комнаты там остался только битый кафель, которым было усыпано все и даже подходы перед дверью в коридоре. Эта картина не вызвала удивления. Врубив холодную воду, Сипон встал под душ.
Когда струя ударила по телу, стало ясно, что вода не просто холодная, а по погоде ледяная, но было поздно. Дыхание обхватили тяжелые руки и сдавили, перед закрытыми глазами тьма полыхнула красками, где-то там, в теле, сердце ухнуло особенно яростно и провалилось. Сипону стало дурно, он безвольно упал, загоняя в себя острые осколки кафеля, кое-где потянулись красные струйки. В мыслях стучало одно:"Госп... госп... госп... господ...", быстро-быстро, как чья-то трель. Онемевшее тело стало привыкать, впрыснутый адреналин сбавил темп и теперь наоборот захотелось жизни. Бодро встав, Сипон выключил воду и с силой вытер себя полотенцем. Вышел из ванны, осмотрел раны, всё было нормально, один пластырь на колено решит все проблемы. Во второй комнате кашляли. "Старуха, мать честная, точно, старуха!" - атрофированный годами веселья разум Сипона стал называть некогда любимую бабушку, при чем родную, "старухой". Но это только в уме, в силу материальных обстоятельств, родственник назывался как ему и было положено.
Старуха, как можно себе представить, была в ужасном положении, как и всякая любящая женщина. Её, по сути уже пропащий внук, все равно оставался тем резвым, розовощеким метеоритом, которыми являются все дети. Этот образ был запечатлен навек и человек не хотел мириться с реальностью, точнее она с ней давно смирилась. Годы попыток помочь не принесли плодов. Теперь они так и жили, он пил, она получала пенсию и мыла полы за копейки, дабы хоть кое-как свести концы с концами. Сипон тоже иногда работал. Как и многие алкоголики, в прошлом он слыл весьма перспективным, его даже позвали на место преподавателя истории в лицей города, который являлся лучшим учебным учреждением по району. Годы были молодые, веселые, старшеклассницы были такими же. В печально известном 98-м году, в начале учебного года, в день учителя, перед Сипоном раздвинула ноги очаровательная Ира Левина, естественно будучи пьяным мужиком, он очаровал в свою очередь её. Ира залетела, Сипону грозил реальный срок, но шумоголовые девяностые все переиграли по-своему. Аборт не потребовался, потому что даже юный организм счастливой матери не мог справиться с тем кол-вом этил содержащих жидкостей, анаши, клея и баяна. Поэтому не в чем не виноватый эмбрион вылетел из Иры на первом же месяце беременности, вылетел как пробка, с фонтанами крови и вообще чуть не убил малолетку. Левины перепугались не на шутку и кинулись спасать чадо, оставив Сипона(которого пока держали под подпиской) с его корешом юристом Витей в покое. Вите надо отдать должное, он хоть и спился окончательно годом позже, но от срока Сипона избавил, даже условного. Так как всё таки был человеком умным, хоть и гиблым. Любил повторять:"Не бывает отсутствия возможностей где-либо, бывает отсутствие возможностей в самом человеке." Поговаривают, что в зале суда творилось шоу то еще, под конец Витя обвинил не только систему образования в целом, но чуть ли не кабинет президента. А так как у судьи хватало своих проблем, от ларьков, до пирамид местного розлива, то отпустил он Сипона на все четыре, только что не перекрестив на дорожку. Тем более в плане не совсем законных сношений царила такая вакханалия, что всех не пересажаешь. Но с работы тот вылетел. Потом начались месяцы праздника и свободной жизни, которые так перетекли в то, что некоторые люди называют существованием.
После Сипон осрамился на машиностроительном, потом на семечке, и на заправке в итоге. Заправка была последним местом, где он устраивался по ТК. Теперь работа Сипона заключалась в том, чтобы наломаться как конь где-нибудь на подработке грузалём, получить свои 400-500 рублей за смену, бухать на них пяток дней, периодически занимая то тут, то там, и далее от начала и по кругу.
Вот и сейчас, слушая кашель старухи, Сипон размышлял о вариантах обогащения. Он понимал, что в течении этой запойной недели, скорее всего задолбал старуху в край. Так же он понимал, что может продолжать заниматься этим и дальше, начать прямо сейчас требовать и истерить. Рук он не прикладывал никогда, то ли духу не хватало, то ли совесть все-таки имелась. В итоге Сипон решил обойтись малым. Пока не накатило по полной, он оделся (одевался кстати Сипон всегда опрятно) в свежее, заранее выстиранное любящей бабушкой, оглядел бичёвник, подумал о кафеле. "А ведь все это за неделю набедокурилось... будет чем старухе заняться, да уж, а даст?" - на это он ответить себе не успел, так как уже попросил полтинник на сигареты.
-Эх, Егорушка. Я в долгах как в шелках,а ты никак не угомонишься. Ну говорю же, давай съездим к профессору... - в голосе старухи не слышалось ничего, ни надежды, ни злости, может только лишь покорность. Да и говорила она это как должное, как по заученному.
- Да как же ты этим профессором кончила! - истерика ни с того не с сего началась преждевременно. Сипон обычно выдерживал обряд нравоучений и получив свое удалялся. Только если старуху несло, то несло и его. - Я... всего лишь... прошу... долбаного... полтинника! - Он ложил слова как кирпичи, где-то на подсознательном вспоминая эффективность этого метода. - А ты... уже... завела... свою... старую... песню!
- Ты последнее вытягиваешь! Как же ты не понимаешь, что нельзя так жить! Постоянно в запое, есть пьют, да, но не постоянно же! Людей слушать стыдно...
У Сипона вытянулось и без того продолговатое лицо. На бледных небритых щеках затеплился румянец, старуха моргнула предчувствуя не доброе и понимая, что увела то, что так хочется сказать, опять не туда.
-Люююди? - ядовито протянул он. - Какие такие люююди? Да клал я на людей и то о чём они там говорят как это должна делать и ты наплевать мне понимаешь наплевать!!! - оглушительной скороговоркой слова бились о стены и отдавались в ушах у обоих. - Да вот такой я другого нет не просил я родителей рожать меня потом уезжать на заработки и там дохнуть оставив меня тебе! Не хотел я такого детства и жизни тоже в этом мухосранске безнадёжен я да и что вот так вот вышло уж прости!!! - осознанный разум алкоголика, хитрого и чхавшего на то, что он говорил, зажегся как лампочка. Этот фокус был известен Сипону, фокус про жалость. Скорее всего он уже давным-давно был известен и старухе, но так как она смирилась со всем, она повелась очередной раз. Она уже не вникая слушала крики своего Егорушки о жизни, несправедливости и прочее. Молча достала полтинник из ветхого кошелька и протянула ему. Сипон взял полтинник, не выхватил, а именно взял, аккуратно. Этого знака понять не могла старуха, как и Сипон не мог. Он был проклят и был проклятием, но любил свою бабушку. И потом ему будет стыдно за то, что он позволил себе выражаться по матушке, ему будет стыдно за все, но проглотит он этот стыд вместе с водкой, запьет его, забудет. Бывали минуты, когда ему хотелось сесть рядом с ней и просто плакать, плакать и говорить, о том, как любит, как ему вся эта жизнь самому надоела, обо всем. Но забудет Егор, заживет дальше.
Сипон выскочил из подъезда. "Люди, люди." - крутилось в голове. Естественно никакие люди не уделяли столько внимания его персоне, ибо своих головняков хватало с лихвой, шел 2003 год, пил если не каждый, то большинство. Куролесила вся провинция, от мала до велика, такова была пугающая реальность, которая не сулила ничего хорошего. Рожи из телевизора, которые вопили в 90-х, продолжали вопить и сейчас, вопили о том, о чем и прежде. О том какая власть плохая, как в стране все плохо, что если б они, то ух! "Город солнца" бы отгрохали, да не могут по причине коррупции и все той же поганой власти у верхушки. Даже занятый разум Сипона понимал все эти вопли, и даже бы он спросил у них одно: «Братцы, так стоял "Город Солнца", почти семьдесят лет, да, пошатывался иногда, но стоял никого не трогал, а вы его и просрали, что надрываетесь то?" И теперь ходит толпа Сипонов по стране, ходит и пьет горькую. То, что пьет сами виноваты, но сделано для этого было многое. Отняли у людей цель, и не в курсе они по простоте своей, что делать и куда дальше идти.
Так и торопился Сипон. Глядел под ноги и считал полтинник. По его прикидкам на пол литра хватало, плюс пачка "примы", плюс пятак на раскрутку, точнее пару червонцев. "На раскрутку." - он услышал в детстве от старого бомжа пьяницы, молчало выражение годы, а теперь заговорило. Только вот пол литра придется делить с Маркёром, коротышкой вдовцом, который и варил варево в 45 градусов, сам пил только когда клиент угощал, вот такой вот симбиоз и самоконтроль, наверное, поэтому Маркёром и прозвали, травил один, что маркёр должен играть с клиентом. А Сипон был должен, должен литра на три больше, но Маркёр хоть и торгаш, а к своим дышал ровно, поэтому раздавить с ним пол литра сейчас - инвестиции в будущее.
А подкатывало. Челюсти уже непроизвольно сжимались, металлический привкус во рту усиливался, говоря о том, что печень Сипона категорически не согласна с образом жизни хозяина. Глазам хотелось зажмуриться, но было больно, или не больно, но неприятно их жмурить. Кожа стала чувствительней, вроде как онемела, а вроде, как и зудит слегка. Полезли мысли о бабах, развратные мысли, вспомнилась Ира, другие шалавы возрастом постарше, почувствовал Сипон свои же феромоны, иного объяснения он дать не мог. Чувствовал, что-то прет оттуда, хочется, страшно хочется. Но так же он знал, что именно этот приступ секундный и скоро отпустит. Прошло. Осмотрел дорогу, вокруг ноябрь, серый, холодный для юга. Был минус, но не большой. Уши не ломило, хотя в состоянии Сипона такие нюансы не ощущались в полной мере. Путь лежал через лицей, поэтому был дан крюк в квартал, надо было зайти с боку, что бы меньше маячить, со стороны парка. Маркёр жил на даче, и от ментов подальше, и от ночного клиента беспокойства меньше. Квартал был пройден, теперь надо выйти на тропинку от бывшего "источника минеральных вод", который с приходом нового тысячелетия превратился в бар. Иронично. Бар - громкое название, почти приличное, то, что творилось вечерами там, было громким, но приличием и не пахло. Сипон вспомнил о сигаретах, разворачиваться не было терпения, остановившись у "источника" он огляделся под ногами, поднял пару жирных бычков, один сунул в рот, другой в карман. Прикурил. Отойдя к кустам вдоль тропинки сблевал. Знал, что курить до приема внутрь не следует, но не удержался. Поганая процедура была позади, дальше бычок курился без происшествий. Защипало кислым и прижгло язык, Сипон выкинул окурок подумав: «Использован дважды, даже гандону не дано." - и дурным голосом засмеялся. Осекся, понял, что интоксикация вступает в полные права, если мозг начинает выдавать такие перлы и реагировать на них дебильным смехом. Боялся Сипон горячки и поднажал.
Еще пять минут и вот она, знакомая сердцу калитка. Скрипнула, Сипон зашел во двор. Собак не было, не любил Маркёр их, а воров не боялся, так как мастерски делал самопалы. Не из кровожадности и любви к убийствам, не из коммерческих побуждений, а как хобби, просто нравилось ему ковыряться с чем-нибудь, а делать умел лишь это, точнее хотелось делать их, хоть ты тресни. Называли его одно время "Калашниковым", но не любил он прозвища, может из-за конвойного прошлого, может предпочитал других производителей, но ногу одному назойливому с такого "калашникова" по пьяне прострелил, за то, что тот пытался навязать новое "оригинальное" прозвище. Судимостью больше, меньше, Маркёру было фиолетово, в общем так и отлегло в миру желание про "Калашникова". Да и обворовывать его было чревато, но как известно, воры рождаются в самом честном и зачастую запуганном обществе.
На скрип вышел сам хозяин, не вышел, а выскочил, старичок был шустрый, мелкий и всегда улыбчивый.Он как-то постоянно находился в движении, не дергался, а именно мелко двигался. Тупой конец бородки уставился в сторону гостя, редкозубая улыбка играла на пожёванном лице, поправив захудалую ушанку он поклонился в приветствии:
- А, Егорушка! Ну здравствуй наука, а мне как сон в руку сегодня, снилось что ты меня по Эрмитажу водил. - Маркёр подмигнул.
- Да иди ты, дед Игнат, - Сипон любил старика и прозвучало это так ласково, будто мать малышу сказку читает. - Вечно шутишь, обижусь и не приду больше.
Руку Маркёр жал крепко, иногда до боли. В молодости дубил кожу, потом тюрьмы, говорил, что одна немка любила дубить кожу и смеялся. Никто не понимал, чему, да и по барабану было, свои загоны у деда имелись.
- Ну не буду шутить хорошо, буду тогда долг с тебя выбивать, сейчас самопальчик возьму... - хоть Маркёр и продолжал давить улыбку, но холодом Сипона обвеяло. Дед конечно шутил, но разум отравленный интоксикацией воспринимал все по-своему. - Да ты что Егорка? Не допил что ли? Аж в лице поменялся, шучу!
- Да, хреново мне дед Игнат. - Сипон сглотнул подкативший ком, который был великоват для плевка.
- Лады, что томить. - Маркёр взял протянутый полтинник. - Так понимаю половинку? Ну тогда жди, сейчас за мелочью и горючкой. На столе пиво стоит, угостись покамест.
Сипон зашел в дом, не разуваясь повернул на кухню, дед как иностранец жил, в хате так в обуви. На столе стояла початая девятка. Рука взявшая сосуд предательски затряслась, да и все тело в предчувствии пришло в движение. Горлышко стучало о стакан, ситуация вообще накалялась, бутылка обещала выпасть. Поэтому Сипон сел на стул, взял её двумя руками, дно упер в колено, сам согнулся и так потихоньку опрокинулся назад. С первым глотком глаза наконец зажмурились, и так приятно это было, до слез, с какой-то непонятной истомой в мышцах, о существовании которых и не подумал бы. Мозг откликнулся сразу же, и анестезия для похмелья заработала ежесекундно, хотя алкоголь еще и не думал действовать. Просто рефлекс. Металлический вкус сменил божественный вкус девятки, надо сказать еще того пойла, которое в трезвую глотку Сипона входит только если надо нажраться, через силу. Отставил бутылку. Облокотился на спинку, увидел на столе сигареты, захотел крикнуть спросить разрешения, но не мог, не хотел, хорошо так. Закурил, затянулся раз другой и поплыл. Всё встало на свои места, ноябрь, кухня, воздух, всё обрело краски, всё забылось, не дожил до страшного состояния сегодня Сипон, успел, не лег подыхать на несколько суток в кровать, не началось мучение голодом, от того, что кусок в глотку не лезет, не начались слуховые галлюцинации, не побежали картинки перед глазами, не обострились все чувства, не хотелось сдохнуть. Спасибо, спасибо дед Игнат, всем, кому надо - спасибо.
Вошел Маркёр, подмышкой он держал бутылку самогона, в руке сдачу, в другой на тарелке пара бочковых огурцов. Сипона тем временем отпустил первый эффект и дурнота возвращалась.
- Ну что? Рывочек для почек? - ухмыльнулся он.
- А почему нет то? - Дед уселся напротив, поставил тару, шустро разлил по стаканам, огурцы оказались уже резаными. - За что? - он приподнял стакан.
- За очередной светлый день. - Ирония в своем голосе не понравилась Сипону и он натянуто улыбнулся.
- Ну дык... - они махом опрокинули. - ..эээх! Сам варю, а никак не привыкну.
Вот этот вкус Сипону действительно нравился, он вообще по странному любил крепкие напитки, особенно откровенно дерьмовые, а самогонка Маркёра проходила по всем параметрам. Пожевал вкуснейший огурец. Взяло. Раскатилось. Пошла волна. Сорок пять - это не шутки, прогрело все и неплохо, не так как спирт конечно, но все же. Спустя секунд десять наконец-то по-настоящему взяло. Дай Бог дед Игнат понятливый и первую Сипону набухал под сто пятьдесят, сам же обошёлся грамульками. Откинулся, выдохнул.
- Так, дед Игнат, что я тебе должен то? - Сипон прекрасно помнил сколько он должен, но сказать, что, мол:"Я тебе должен." было почему то стыдно.
- Да что там, малый, не гони коней, мои урки меня кормят нормально, деньга даже копится. - об этом, что материальному положению Маркёра содействуют бывшие коллеги по цеху, знал чуть ли не каждый. Даже бродил слушок, что из воровского эшелона. Мол де, нравился какому-то самогончик Маркёровский, но это так, брехня от части. Но были в знакомых воры и деду помогали, за какие заслуги, то тайна.
Пошел опохмел. Маркёр выпил еще чуть, далее отказался, сославшись на какие-то дела. Так что Сипон повеселел ещё пуще прежнего: первое - ему таки перепало почти пол литра, второе - дед Игнат поставил точку в проблеме долга, а расшатавшаяся психика Сипона на подобное реагировала с долей паранойи. Он хмелел, жевал огурцы и с энтузиазмом понес про любимое, про систему образования. Выбивая пальцами пианиста ритм в такт словам, он нес такую пургу, в любой думе бы обзавидовались. Естественно, если бы Сипон имел место у руля "министерства дЭгенератов", первым делом он отменил бы оценки, тем самым:"...избавив детей от оценочного мира, каковой загоняет нас всех в рамки сызмальства." На вопрос, а как быть то? Как детей направлять, чего бы им бояться следовало, как не двойки и последующего наказания? Дед Игнат не мог сформулировать вопрос иначе, не мог сказать, что оценка, поставленная мудрым преподавателем, в первую очередь дает ребенку возможность отнестись к себе самокритично, учит искать выходы, или же дает право быть примером. В любом случае, Сипон начинал нести что-то про комитеты психологов при школе, уроки профориентации, беседы с глазу на глаз и прочее. Короче легла опохмелка на мозги да на старое как надо. Он самым натуральным образом забалдел, заметив это, Маркёр поспешил избавиться от гостя, сославшись снова на какие-то "дела по хозяйству", и рекомендовал Сипону пробздеться до Вики. Уговаривать не надо было, потому что его самого подмывало сорваться уже минут как двадцать. В другое время, Маркёр с удовольствием бы составил компанию, потому что к Сипону относился тоже хорошо, чуть ли не с отцовской любовью. Помнил он его ещё мальчишкой, которого пожалел, после того как тому надрали уши за воровство черешни. Надо сказать, тогда это получилась первая рюмка у тринадцати летнего Егора, которой дед Игнат и пожалел, иначе не знал, как, хотя от уголовника со стажем можно было бы ожидать более просвещённых методов в жалости и воспитании. Но по всей видимости дурная сущность взяла верх.
Сипон взял бутылку, в которой оставалось на глоток, поблагодарил Маркёра и ретировался. Вика - работница пяточковых автоматом на рынке, тридцати пяти лет, старше Сипона, не в меру полноватая, но девка видная. И любила накатить как полагается, а к Сипону дышала неровно со старших классов, хотя казалось бы, он, пацан, и она, восьмиклассница, за которой хвостом носились конечно не все, но десяток парней точно. В том числе за ней приударял и физрук, как бы это прозаично не было. Так что свои окрыленные стопы он решил направить к ней.
Алкоголь, как самый главный обманщик в жизни человека, подарил Сипону ясность мыслей. Хоть он и захмелел, но вокруг все было так понятно, серые лужи с ледяной коркой блестели солнцем, которое пряталось за тучами, ободранные кошки возле мусорки забавно щурились и были самыми ласковыми тварями на свете. Всё было хорошо. А жизнь не вспоминалась, не вспоминалась старуха, не вспоминался вечный позор перед зеркалом, всё это ушло, алкоголь позволил не обращать внимания на такие мелочи.
Пяточковая будка уже виднелась, возле нее как всегда ошивался Шмыг, лавка с овощами которого дислоцировалась поблизости, как и остальной городской продуктовый рынок. Шмыг был здесь в любую погоду. Однажды Сипон брел с вечера встреч выпускников, стоял холоднейший февраль, было часов десять вечера, а так как будка работала круглосуточно, то Шмыг, тогда еще в народе Вася, был тут. Он стоял возле маленького экранчика и неуклюже совал околевшими, без перчаток, руками, монетки в прорезь для приема. С его острого носа капало уже неделю (за это днями позже его и окрестили "Шмыгом"), но этот маленький человечек еврейской наружности и не думал болеть, не то что воспалением легких, но даже температурить судя по всему, не собирался. "Пирожок" со всей атрибутикой торгаша внутри, стоял в паре метрах. Сипон тогда хотел спросить пару пятаков, но получил отказ и последующий вопрос: «Перчаток нет?» - на что ответил: "Дебил ты, Вася, и сдохнешь тут.» Зажать пару монет! Но что поделать, Шмыг по природе своей был жаден, вряд ли потому что имел отношение к иерусалимским проделкам, будь он хоть эфиопом, оставался бы жадным и так.
- Декабрь близко, Шмыг. На протезы то хоть откладываешь? - издевательски поинтересовался Сипон стуча в дверь будки.
- С твоей бабкой тебе на печень новую копим, умник, - парировал Шмыг не отрывая взгляда от экранчика.
- У тебя клиент там стоит, масонская твоя харя. - Сипон с удвольствием пронаблюдал как Шмыга развернуло в сторону лавки, у которой никого не было, ноги пустились было в путь, но хозяин конечностей понял и злобно цыкнул на шутника.
- Ну здравствуй, Егорка. - Вика полезла чмокнуться в щеки. Как Сипон не мог этого терпеть. Откуда взялась эта зараза? Года три как все лезут при приветствии обслюнявить тебе щеки. Вначале в пьяном угаре Сипон подумал, что где-то в городе заезжие люди основали культ Брежнева, но поняв, что это просто дурная мода, а подобные мысли граничат с горячкой, смирился.
- И тебе привет, Викуля. - он вяло приложил губы к рыхловатой щеке, длинный черный волос с головы девахи попал в рот. - Я вот к тебе, от Маркёра только, правда гол как сокол, но ты то чайком угостишь?
- А то, еще шесть часов здесь сидеть. - Вика подвинула свои габариты и вдвоем они еле поместились среди отвернутых мониторов и компьютеров. Аккуратно присели. Работница "казино" из-за тесноты долго возилась с чайником, потом косо посмотрела на Сипона, тот подмигнул, на самом деле все прекрасно понимая. На свет появилась бутылка паленой водки. Паленой называли водку, которая являлась обычным спиртом разбавленным дистиллированной водой (из-под крана) и продавалась с рук по тридцать рублей за штуку. День начался просто прекрасно, о такой субботе иногда приходилось мечтать, стиснув зубы и лежа в кровати, воняя, разлагаясь и просто на просто подыхая от отравления. Правда Сипон стал опасаться, что такими неожиданными подарками, он ухайдакается раньше времени и не успеет в полной мере насладиться таким чудесным днем. Ведь кроме Маркёровских огурцов внутри ничего не было. А сколько он не жрал вообще, вспомнить не получалось. За Сипона вспомнил желудок, который обычно после выпитого молчал. Вика то ли читая мысли, то ли услышав желудок своего vis-a-vis, на самом деле просто желая закусывать, достала вареной колбасы и буханку хлеба.
И понеслась. Трёп о школьных годах, о том как Вика любила его, как за ней ухлестывал Иван Арсеньевич, который физрук, который надо сказать таки оприходовал Вику на выпускном вечере. Сипон же в свою очередь пил водку и жевал бутерброды, только раз из приличия поддержав беседу воспоминанием о появлении своего прозвища.
Случилось это лет пять назад. Сипон тогда работал на семечке, хорошем производстве, которое уже тогда охватывало три области и работало с заграницей. К ним на обмен опытом приехала делегация, какого-то хрена из Ирландии. Егор не вникал тогда в подробности цели этого визита и что северному народу вообще надо от южной семечки. В общем были там двое, один из них переводчик, сработала старая добрая поговорка: «Рыбак рыбака...". Одного звали Аодхфайонн, прости Господи, другого проще - Неис. Так вот, скорешившись с ирландцами, Егор предложил им культурную программу, впереди маячили свободные выходные, можно расслабиться, да и в конце концов люди иноземные, ощущения могут быть интересными. И покатилась троица в местный ресторан "Летний", который на деле имел дурную славу, укокошили там в 90-е не одного из "братвы". Сняли девочек, стол ломился, музыка била в уши. И тогда Егор заспорил с одним из представителей кельтов, что не моргнув глазом выпьет литр. И он правда это мог сделать, при чем без особых последствий в плане опьянения. Тогда еще он мог держать себя в руках, в плане не пить часа четыре. Деньги были положены на стол, кроме них престиж и уважение перед сельскими шмарами. А так как вкус водки Егору вообще был по душе, то он не моргнув оком высосал жидкость и дико расхохотался увидев ошарашенные морды иноземцев. После этого ирландцы стали догонять, Аодхфайонн, которого Егор звал просто - Адик, попытался повторить подвиг этого "странново русьского", но ничего не вышло и брызнуло аж из ноздрей. Раскрасневшийся здоровый Неис стучал кулачищем по столу, смеялся и тыкал пальцем подмышку своему толстому другу. Дальше весь вечер был в угаре, как и ночь. Водка в итоге тоже сработала. Подтянулись какие-то знакомые, Аодхфайонн не мог разговаривать нормально, он мешал свой язык с ломанным английским и русским, и в итоге только кричал тыкая пальцем в Егора: «Sip one! Sip one! » - началась кутерьма. Тогда Егор так и не смог выпытать у пьяного ирландца, что такое он кричит, но туманный взгляд переводчика и вопли "Сипон" говорили сами за себя - это было что-то уважительное. Кончилось все естественно дракой, огромный Неис разнес к чертям стойку, случайно задел официантку стулом и, как потом выяснилось, сломал ей несколько ребер. Были вызваны менты, но троица бежала на такси в соседний город, который находился в 20 километрах, был больше, а значит веселей. Там Неис потерялся среди проституток, которыми была усыпана летняя местная набережная, толстый Адик приуныл и распустил нюни. Егор не унывал и обещал во всем разобраться и пошел искать помощи у представителей власти, которые пасли выгул девок неподалеку. Менты вначале пытались игнорировать тупорылые шутки пьяного идиота, который орал о каких-то иностранцах, похищенных фсб, грозил международным скандалом и последующим за ним трибуналом. Но Егор был настойчив и поэтому его таки укатали на трое суток в обезьянник. Приперевшись на работу посреди следующей недели, он с порога повстречал директора и узнал о себе несколько интересных фактов, в том числе и то, что:"Каким же это отбитым дебилом надо быть, что бы профукать иностранца и так осрамить производство!" Иностранец кстати нашелся, он каким-то чудом сам пришел на завод днем ранее, весь грязный, без денег, но по странному очень довольный. Искали его вместе с Сипоном, но никому и в голову не пришло, что надо то по ментовкам соседнего города глядеть, а не по своим, районным. От поломанных ребер иностранцы с легкостью откупились. В общем вылетел Егор с завода, а Сипон так и прилипло, потому что компания была в итоге большая и слышали вопли толстого Аодхфайонна все.
Вика смеялась так, будто слышала эту историю впервые, хотя может оно так и было. Потом они пили на брудершафт, что переросло в неприличные обжимания, поцелуи в засос и тяжелые вздохи. "Как подростки ей-богу вошкаемся, - думал Сипон стискивая огромную грудь двумя руками, - тремся так, что жаль не эбонитовые." Вспомнив про подростков, Сипон вспомнил Иру и еще нескольких представительниц юного и прекрасного, от чего он охладел к ласкам с Викой и страшно ему захотелось малолетку. Но малолетка в нынешнее время не такое простое занятие, нужны были деньги и варианты крутились в голове. Приходили только мысли о золоте старухи и о том, что его можно заложить снова, а там грузчиком недельку и выкупить. Пусть золото, каким бабка Сипона дорожила, и было надежно спрятано после нескольких удачных его похищений, но найти его особого труда бы не составило, тут у него просто нюх работал.
Отстранив от себя Вику, которая уже была как паровой двигатель: тяжело дышала, краснела, закатывала глаза грозя упасть в обморок. Сипон пробормотал спёртым горлом:
- Погоди... Ну погоди же... Не тут ей-Богу ведь... Давай так, я домой, деньга там мается, а вечерком к тебе. Викуля, лады? - он сделал серьезное выражение лица и посмотрел ей в запотевшие глаза.
- Ну смотри, нельзя так... распалил... - Вика резко выдохнула и улыбнулась. - Смотри, буду ждать в... давай в восемь тогда.
- Хорошо. - Сипон согласился, хотя планы у него были уже совершенно другие. Главное разобраться с финансами, а там в «Сидней», представитель входивших в моду дискобаров, где как раз-таки и крутилась молодёжь, которая в иных случаях и до звания "молодёжи" дотягивала то с трудом, это всё при том, что там постоянно дежурил наряд пэсов. Но это так, нюанс, или же просто обыденность. Те же самые пэсы порой не без удовольствия наблюдали за какой-нибудь переборщившей с возлияниями мисс, которая вертелась вокруг присутствующего шеста в почти раздетом виде, ну или же просто зевая стояли и пихали полтинники в игровые автоматы. Сипон уже отошёл от будки, но вспомнив про автоматы, развернулся. Достав "пятак на раскрутку", коих было два, он понял, что экономить нет толку, так как грех уже маячил и внутренне обратного пути не было.
Он встал к экранчику, у которого маялся до этого отвлекшийся на покупателя Шмыг. С первой же монеты удача улыбнулась Сипону. Выпали какие-то цифры, он понимал, что это семёрки, но да Бог с ним. Дыхание замерло, звон монет перебил всё и звучал уже на фоне полнейшей тишины. Пятьсот монет. Ум выдал моментально: «Две с половиной штуки, Вику понесёт уговаривать остаться, три сотни ей, что бы заткнулась, под предлогом купить чего-нибудь, о чём сам непременно забуду.» Вернувшийся Шмыг полез с какими-то претензиями, мол, я кормил, а ты гадёнышь так и ждал сидел. На что был дан ответ Сипона, точнее не ответ, а скорее взгляд возбужденного пьяного недоумка, с которым лучше не спорить. Взгляд всё-таки сопровождала фраза сквозь сжатые губы:
- Иди ка ты жидёнышь на хер...
Что-то действительно напугало Шмыга, который в иной раз так просто бы не отступил, хотя прекрасно понимал, что любые доводы никаких денег ему не вернут. Просто так, абы насолить этому пьянице. Но тут моментально осекся.
Вика, когда меняла мелочь естественно уговаривала, но план подействовал, и подвыпившая дама более не о чём не думала, как о шикарном вечере. Сипон же опрометью кинулся прочь, не успевая придумать дальнейший план действий. Денег хватало, осталась проблема, чем заняться до вечера? Помириться со старухой. Это пришло в голову не случайно, иной раз Сипон очень любил поваляться дома с пивком и поглазеть в телевизор. Там старуха была по всей видимости в дурном расположении духа, после утренней перепалки, Сипон и тут мысленно расщедрился, решив купить каких-нибудь продуктов рублей на 300-400. Так и поступил, зайдя по пути домой в продуктовый универсам. Естественно он приобрел и четыре литра пива, на которые старуха не обратит внимания, если ей подарить надежду на то, что любимый внучёк останется дома и некуда не завеется. Денег ушло несколько больше, была взята пара воблен и бутылка крепкой девятки в довесок, без которых культурный просмотр телека стал бы не таким весёлым. Точнее не таким опустошённо время убивающим.
Придя домой Сипон всучил старухе пакет со всякой мелочной снедью и извинился, что бывало крайне редко, за утро. Так же он вернул полтинник. На вопрос: «Откуда?» соврал, что по утру подвернулась шабашка, от Гоши. Гоша был старым товарищем Сипона, каковым на данный момент уже не являлся, так как перебесился года как три, не пил и был парнем вообще хозяйственным, да и жил в соседнем городе, бывая на родине по выходным и то редко. Обо всём этом старухе было известно, Гоша для неё был чем-то вроде авторитета, а о том, что бывшие чуть ли не друзья не общаются, по причине того, что её внук неисправимый алкоголик, ей знать и не требовалось. В общем, она безапелляционно поверила брехне, настроение у неё поднялось, заглянув в пакет и увидев там что-то куриное, она молча проигнорировала пиво и поплелась на кухню готовить. В мыслях у бабушки был покой, она была искренне рада, даже почти счастлива, этим "почти", этой полноте ощущения блага, мешала какая-то внутренняя тревога, испытывать какую могут только бабушки, мамы, женщины. Любимый внук пришёл домой, тем самым облегчив ноющую боль в сердце, которая после скандала утром не давала покоя. Тяжёлые мысли о будущем, об их жизни с Егором - отошли назад, в глубь всегда тревожных дум. Казалось даже солнышко смотрело сквозь тучи в замызганное окно лоджии, которое выходило на кухню. На устах бабушки, на её некогда красивом, морщинистом лице, играла довольная улыбка. А пиво? Ну что с того пива? Пусть поправится, неделю пил, неделю не давал покоя, буянил изо дня в день, с ванной что сотворил... Она отмахнулась рукой от этой мухи тревог и принялась за готовку в кои-то веки мясного обеда.
Сипон же взяв газету, стакан, стул, предварительно немного убрав хлам с пола в комнате, расположился перед телевизором и щёлкнул выключателем. Повезло дважды, по одному каналу шла какая-то отупляющая комедия, по-другому передача про космос, которые глубоко кричавший из глубин забвения разум очень любил. Выбор пал на космос. Пиво пилось, вобла елась, мысли текли мимо. Было спокойно и хорошо, всю бы жизнь — вот так. От предложенного через час позднего обеда Сипон отказался, улыбнулся бабушке и сказал, что возможно вздремнет. Пиво убралось за диван, глупая сейчас мера предосторожности, никто пиво не тронет, в другой раз бы оно даже подверглось угрозе быть вылитым, которая надо признать никогда старухой не исполнялась, но алкоголик внутри вечно чего-то боялся. Сипон прикрутил звук, лёг на бок, на экране сквозь смыкающиеся веки мелькала чёрная дыра, которая засасывала всё, что попадало в так называемый "горизонт событий". Он ещё успел провести аналогии со своей жизнью, вялые, едва заметные в пьяном состоянии, да, теперь он уже был пьян, поэтому всё остальное не имело значения. Сипон провалился во тьму, где не было места никаким сновидениям.
После пробуждения, в семь часов вечера, последовал лёгкий скандал. Лёгкий, потому что старуха прекрасно понимала, что так оно и будет, внук уйдёт. Сипон же вообще чувствовал себя скверновато, поэтому спешил. По-быстрому ухватив пару кусков курицы, так как проголодался всё-таки благодаря дневному похмелью, игнорируя слабые потуги старухи хотя бы вовлечь его в спор, он так же быстро ополоснул припухшую морду холодной водой, схватил остатки пива и был таков.
Оставалось пива не так много, поэтому выпито оно было на ходу. Сипон пока бесцельно шёл по городу в сторону парка, хотя он находился совершенно в другой стороне от танцулек. Пропало желание, была лишь уверенность в том, что этим вечером он обязательно нарежется. На него накатило, что случалось всё реже и реже. Накатило желание побыть одному, подумать, помечтать. Егор ведь не был дураком, то есть по природе своей не был, алкоголизм просто на просто отнимал это – разум. Вот и сейчас он думал именно об этом, об упущенных возможностях, в пустую уходящих годах. Он понимал, что всё ещё не безвозвратно утеряно, всё можно наверстать, лишь стоит как говориться – взяться за ум. Обман тут же отвечал, что всё на самом деле успеется, просто не сейчас, вот не сейчас и всё. Пока ещё можно. Как курильщик оттягивает начало пути жизни без сигарет, обещая себе: «завтра, завтра…», тут тот же самый принцип. С этими мыслями он зашёл в магазин, купил там два литра дешёвого вина в бумажном пакете и выйдя направился в сторону приморского парка. Парк находился на берегу водохранилища. Сейчас, когда уже было темно, он был по-особенному волшебен. Волшебен блеском ноябрьской мокроты, оранжевым светом фонарей, контрастно играющим на ветках растущих тут сосен, абсолютной безлюдностью и холодом. Не тем холодом, который ломит кости, а тем, который лишь вызывает лёгкую истому и заставляет иногда поёживаться. Как он это любил! В мыслях Егор уже был трезвенником, он уехал в **-ов, куда его зовёт старый приятель всю жизнь, там он работает, там он новый человек, там у него есть девушка, там он заводит семью, помогает бабушке, там у него всё хорошо. Вино разбавляло эти мысли чем-то необъяснимым, какой-то краской, новым цветом. Хотелось писать стихи, улыбаться, говорить в слух. Дойдя до обрывов, Егор смотрел на тёмное пятно водохранилища, оно как оракул, что-то хотело ему рассказать о грядущем, о нехорошем, таком же тёмном как оно, но он не слушал. Он лишь пил вино и прятал руки подмышками от ветра, как черепаха он совал голову в глубины ворота, грелся на холоде. В итоге ему надоело. Пора было отправляться в дискобар.
Путь занял минут пятнадцать. Расплатившись на входе стольником, Сипон зашёл внутрь, кинул взгляд на скучающих пэсов и направился к барной стойке. Уселся на стул. В тепле развезло. Прикрыл на минутку глаза, сосредоточился, но клонило в сон. Поэтому заказал банку энергетика и двести водки к нему. Размешав всё это стал потихоньку пить поглядывая по сторонам. Народу пока было не много, но суббота и девять часов ещё рановато. Буквально через пол часа сюда просто хлынет оголтелая толпа молодёжи, которая до этого разогревалась кто где. Кто на местной бесплатной дискотеке в доме культуры, кто по домам, кто на улице как Сипон. Платить за вход будут не все, но от этого владельцы заведения вряд ли несли убытки. Цены конечно тут кусались, но бюджетные варианты пойла типа двадцати трёх градусного «Аметиста» были и тут. Так же тут стояло с десяток игровых автоматов. На них и задержался взгляд Сипона. «Может прёт сегодня?» - спросил он сам себе и уселся перед одним. Засунул в прорезь для приёма денег стольник, выбрал очень среднюю ставку и начал клацать по кнопке, наивно полагая, что ему удастся провести робота. С первых пяти сотен не удалось, но на шестую, когда уже обида жгла глаза, ничтожный шанс выигрыша и тут подвернулся при Сипоне. Он не выиграл никаких бонусов, не высокого приза, он просто умножал пятнадцати рублёвый выигрыш, пока на табло не загорелась цифра в 7680. Возможно он бы так и долбил по кнопкам как умалишенный, потому что энергетик с водкой конкретно били в голову, к ним присоединился адреналин от азарта, но его одернули за руку:
- Угомонись, а? А то профукаешь всё. – Сипон понимал, что голос девичий, но работала инерция и поворачивался он на голос с нехорошим лицом. Потом осекся, перед ним стояла очень даже симпатичная девушка лет двадцати, не высокая, худенькая, с чёрными волосами под каре. Не малолетка, лучше. Прям таки предел мечтаний Сипона. Алкоголь не давал растеряться и добавил необходимой наглости:
- Угомонюсь. Но только в том случае, если ты мне составишь компанию, а иначе, - он кивнул головой на экран где всё еще мигало красное-чёрное, предлагая умножать дальше, - на кой ляд мне этот выигрыш. Всё это завершила улыбка.
Девушка тоже улыбнулась. Окинула беглым взглядом Сипона с ног до головы и медленно качнула головкой:
- Да запросто. Пока будешь покупать коктейли, будет тебе компания. Но к автоматам больше не пойдёшь, не дам. А то просрёшь всё и что? Дальше такого же ждать, как принца? – она продолжала улыбаться.
- Идёт. – Сипону было этого более чем достаточно. Хоть потрать он весь выигрыш на коктейли, если его в финале ждало голое это, то он готов был вернуться и к идее с золотом, которая отвалилась сама собой во время дневной победы.
Девушку звали редко для этих мест – Алевтина, она же просила звать её Лёля. Хозяин барин. Оказалась она дочкой депутата с соседнего города, это Сипону определённо не понравилось, уж лучше бы она оказалась простушкой с района. По началу он ясное дело подумал, что девка гонит, какого бы хрена дочке депутата ловить в очень провинциальном заведении в субботу вечером, но его сомнения развеялись, когда Лёля достав сотовый телефон и отошла ответить на звонок. Сотовые были редкостью, хоть и набирали обороты, но пока принадлежали только «избранным». Не понравилось это Сипону по одной простой причине, знал он эту породу, отмороженная должно быть, если брать место и время в расчёт, да и ту лёгкость, с какой она согласилась на компанию. Как выяснилось позже, когда они сидели у столика, так оно и было. Сипон наливал себе водки, Лёля не пила крепкое, и слушал не интересную историю о том, как всё надоело в жизни этой лявре. Хотя она не жаловалась, а больше смеялась, то ли с него, то ли с того, что рассказывала. Сипону на миг показалось, что она смеётся вообще над всем и всеми здесь. Это трезвый разум пытался подать голос, но он его быстро заткнул очередной рюмкой, да и идиотская пьяная влюблённость накатила не кстати.
Сипон накидался очень сильно. Его уже по сути не было, был другой – безумный, ядовитый, осмелевший хам. Два раза во время застолья они отходили в туалет. Первый раз у Сипона ничего не вышло, он колотился своим лобком в пятую точку Лёли на протяжении минут трёх, но тщетно, обилие мыслей в довесок отвлекало от дела, хотя ранее, при, так сказать, предварительных обтираний штанов об её туго облегающие тело джинсы, всё было в порядке, теперь же, ниже пояса всё омертвело. Странное дело, его не подняли на смех и от этого смущение достигло пика, вот тогда он и решил ужраться как можно быстрее. Во второй раз, появившийся из глубин разума ядовитый Сипон сделал всё как надо, Лёля даже пару раз прикрикнула.
Дальше сплошная пьяная муть. Если бы у Сипона спросили, как он себя ощущает в таких случаях, он описал бы это, как просто присутствие. Ты как будто сидишь у руля не контролируемого механизма, смотровые стекла в водительской кабинке очень замызганы, механизм периодически даёт крены в стороны, звук превращается в шум с минимумом информации для восприятия, вокруг нет людей, а лишь объекты, которые надо обойти, предупредить, увлечь, игнорировать. Один раз из тумана событий приблизилась угрюмая морда, тело у морды было опасных размеров, оно что-то говорило скалясь в гримасе злобы, потом Сипон видел свой кулак, который очень медленно, как сквозь толщу воды, прорезал пространство, сокращая расстояние до щеки этой морды. Потом вспышка тьмы, будто мембрана динамика пульсируя закрыла часть обзора. Мембрана пропала, тело почувствовало холод, морось била по лицу, Сипон немного пришёл в себя. Над ним стояла Лёля, она кому-то кричала:
- …говорила до этого! Задолбал уже, просто увидите его и всё! – она наклонилась к Сипону, - ну ты как там, ау! Да у тебя даже синяка не будет. Пойдём, держи пальто. – Сипону помогли встать и накинуть пальто. – Пойдём посидим где-нибудь во дворе.
Они пришли во двор многоквартирной пятины, уселись на лавке, Лёля достала бутылку чего-то в свете фонаря жёлтого и пару банок коктейля. Говорили обо всём и не о чём. Тесно прижимались дуруг к другу, целовались. Сипона понесло рассказывать про прозвище, Лёля особо не смеялась истории, рассказал о работе, дальше не выдержал и начал жаловаться. На то как осточертело всё это, что жизни нет, что если б шанс, то он непременно бы... Алевтина молча смотрела на него, в её взгляде было что-то оценивающие, какие-то варианты. Сипон вновь был пьян, теперь он был просто куском, вялым, что-то бормочущим, пускающим слюни и сопли. Он говорил без умолку, что-то про деньги, золото, любовь, вспоминал Маркёра…
В следующий раз он пришёл в себя как раз на кухне у Маркёра. Чувствовал себя не плохо, будто бы только проснулся, правда слегка не доспав положенного. Он зевнул.
- О, смотри, Алевтина. Очухался кавалер твой! – Лицо деда Игната как всегда светилось в малозубой ухмылке. – А мы тут уже будить собиралися, а то сидишь тут, скрючился, тоску нагоняешь. Нукась, давай Егорка, попьём чутка! – Маркёр засмеялся, немного скрипя и покачиваясь.
«Пьяный, в дым.» - мелькнула мысль в голове Сиона. Да, такую картину ему приходилось наблюдать очень редко, пьяного деда Игната. Маркёр разлил водку, на столе стояла покупная, не самогон, по стаканам, один подвинул к Сипону, свой опрокинул в себя не дожидаясь каких-либо сигналов. Алевтина же сидела и крутила в руках стакан с оранжевой жидкостью. Смотрела она на Сипона, лёгкая ухмылка играла на её губах, в глазах… До того, за минут пять, как всё закрутилось, Сипон уже всё понял. В глазах Алевтины стоял такой холод, расчёт и безразличие к людям, что хотелось спрятаться. Во всей её красоте, а она была красива, тут этим при хорошем освещении удалось насладиться вдоволь, была тревога. Это как смотреть на снимки Земли, великолепно, но тут же понимаешь, что смотришь на них уже из бездны, а не из привычной безопасности. Она была опасна, и скорее всего не совсем здорова психически. Вот сейчас… Да, она подтвердит эти мысли Сипона.
Алевтина привстала, подмигнула Сипону и сказала:
- Ну? Погнали?
- Куда? – ухмыляясь спросил дед Игнат поднимая голову и в то же время открывая морщинистую шею.
Правая рука плавно вытащила открытый нож бабочку из кармана, Маркёр только и успел, что опустить взгляд на него. Последовало резкое движение и звук удара кожи о кожу, перед этим что-то щелкнуло, будто гвоздём проткнули плотный пакет. Алевтина отвела руку, нож был в ней. Деда Игната качнуло в противоположную сторону, его глаза прояснились, не наполнились ужасом, не запаниковали, а прояснились. Сипон же беспомощно глазел на всё с другого края стола. Маркёр встал, убрал прижатую руку от шеи, крови не было:
- Ах.. ты.. сука.. – дыхание всё таки у деда сбилось. Алевтина же недоуменно смотрела на нож.
- Какого хрена? – спросила она у пространства перед собой и тут же хищно, с прытью, ударила ещё раз.
На этот раз не щелкнуло, что-то лопнуло, а может это лопнул сосуд в голове Сипона и сейчас всё закончится. Маркёра откинуло к окну, он легонько стукнулся затылком о подоконник и съехал на пол.
- Пл…Сучк…Плщ……. Бл..щс-с-с-с… - он пытался что-то выговорить, на лице было выражение усилия, как будто он пытался вспомнить название таблеток. Но из горла ничего не выходило, кроме крови. Она как-то не сразу бросилась в глаза, теперь же Сипон разглядел. Крови было больше чем достаточно, она вытекала изо рта, пенясь по краям, она текла из-под рукоятки ножа, который торчал в глотке, чуть в стороне от кадыка. Что натворил в горле деда второй удар ножом, оставалось догадываться. Первая рана тоже наполнилась красным, там быстро росла гематома, приобретая зловещей синюшный цвет. Маркёр не дергался, он просто мелко и быстро шевелился, как будто даже на смертном одре не мог оставить свою привычку в движениях. Наконец он замер с последним выдохом, который шёл не пойми откуда и был очень громким.
- Всё. – констатировала Алевтина с о страшной невозмутимостью.
Сипон не понимал, да и понимать не хотел, что вообще твориться вокруг. Он пытался слушать Лёлю по поводу того, что они оказывается договорились обо всём этом, когда Сипон ныл о жизни во дворе, и что она не думала, что он окажется таким слабоватым на алкоголь, да и вообще. Вот оно что! Он проговорился ей о деньгах Маркёра, которых возможно и не было! Алевтина тем временем вытирая что-то на столе тряпкой, вроде стакан, откинула её и вышла из кухни. Минут десять Сипон сидел прижав руки голове и смотрел как пятно крови растёт и расползается по полу. Ему казалось, что сам мозг замёрз и время остановилось, где-то глубоко он понимал, чем всё это кончится и в какой он заднице в принципе, в остальном он впал в состояние прострации.
На кухню зашли, это была Алевтина. Она с довольной улыбкой кинула на стол свёрток.
- А вот и приз. Ну чё расселся? Я тут ковырнула край, по моим прикидкам штук сто пятьдесят есть, хватит и до **-ва, и до «обратно», а там посмотрим. – она рассмеялась. Смех сумасшедшей.
- Какой **-ов? Какой приз? – пробормотал Сипон, всё еще не понимая, что происходит. – Ты Маркёра убила…
- Ну, если смотреть на это юридически, то не я, а мы.
Сипона затрусило. Невольные всхлипы вырвались из груди и придавили её.
- А-а-а-а-а… вон оно что. – Разочаровано протянула Лёля и пошла к трупу. Это «А-а-а-а-а» вообще прозвучало как точка. Она схватилась за рукоятку ножа и дёрнула, рука была грамотно обёрнута тряпкой, но лезвие не поддавалось, крепко засев в глотке деда Игната.
Тогда она подошла к столу, взяла полупустую бутылку водки и замахнулась. Сипон же как зачарованный наблюдал за всем этим, двинуться он смог уже только под конец, когда бутылка приблизилась к лицу и вспыхнуло в голове. Вначале ему показалось, что его ударили мокрой тряпкой, такой был звук, но покидающий сознание разум всё расставил на места, хорошо, если такой удар не убьет.
Когда Сипон пришёл в себя, он понял, что шатко бредет по улице, да и вообще уже почти подошёл к своему подъезду. Тело сильно било в дрожи от холода, руки липли. Разум пока прояснился, он был абсолютно трезв после всего происшедшего. Но в голове всё равно была каша. Место удара не болело, а тупо пульсировало в такт сердцу. Сипон зашел в подъезд, поднялся на первый и стал возиться с замком. Открыл. Зашёл. «Что говорить то? Что делать то?» - разуваясь пытался думать он. В комнате старухи, которая была напротив прихожей, горел свет. Сколько времени Сипон не знал, но понял, что старухе плохо.
- Бабушка… - тихо позвал он.
- Егор? У меня давление, ты где был то? Зайди… - слабым голосом донеслось из комнаты.
Сипон понимал, что его внешний вид сейчас ужасен, но, натянув улыбку и думая о том чем отшутиться, зашёл. Больше в голову не шло ничего.
- Господи… - попыталась привстать бабушка, но тут же опустила седую голову на подушку. – Егор? Его…
И тут началось самое страшное. То, чего так неосознанно боялся всю жизнь Егор. Бабушке стало по-настоящему плохо, она и так была гипертоником, а тут приступ, да и ещё и внук Бог знает где шлявшийся пришёл-таки домой с ног до головы в крови, при чём определенно в своей. Правый глаз у Егора был уже синего цвета и полностью спрятанный в месиве опухшего синяка, кровь из подсохшей рваной раны над бровью оставила след уходящий вниз по серому пальто до пояса.
- Бабушка, да всё в порядке… начал было всё ещё улыбаясь Сипон, но бабушку затрусило.
Она тяжело задышала, рукой позвала ближе. Егор на ватных ногах приблизился, она ухватила его за шею и дёргаными движениями пыталась ласково пригладить ему волосы. Глаза у него защипало от слёз, он уже всё понимал, но не хотел верить. Его родная, любящая, возможно единственная любящая, бабушка - умирала. Умирало то, что дарило призрачную надежду на будущее, оставляло какую никакую веру в себя, дарило уверенность в …. Да во всём! «Фуууууф…Фуууууф…фуууууууф!» - вырывалось из надутых щёк бабушки, она повела глазами в угол, опять на Егора, пытаясь улыбнуться.
- Да, тут я, тут я, бабушка! Держись, сейчас. Сейчас! Скорую! – он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку. Кинулся в прихожую к телефону. Набрал номер, бегло и сбиваясь сказал дежурному необходимую информацию. Вернулся в комнату.
Бабушка всё ещё тяжело дышала, но слабее прежнего. «Может легче?» - со слабой надеждой подумал Егор подходя и аккуратно беря старую морщинистую руку в свои окровавленные. Она последний раз глянула на внука, ничего кроме слепой любви не было в это взгляде, ни боли, не переживаний, ни страха смерти. Только любовь к своему родному внуку, который так и не смог подарить часть себя ей. Вдруг спина бабушки резко выгнулась, она схватилась за грудь, губы вытянулись вдоль лица и : «Ии-и-и-и-и-и-и-и!» - тоненьким криком вырвалось изнутри. Опала. Взгляд остановился на потолке.
Бездна разверзлась под ногами Егора, он присел и уткнулся лицом в грудь бабушки. Он просто онемел во всём себе, в мыслях, в теле, даже в дыхании. Он лишь крепко сжал в руках ночную рубашку женщины, которая его так любила.
- Всё заберите… всё заберите... – шёпотом говорил Егор.
Он встал, тёмное пятно поплыло перед глазами. Попытался ухватиться за стены, которые вдруг стали ближе, но не смог. Упал на пол. Всё проваливалось водоворотом в темноту, часть Егора, здравомыслящая, понимая все ужасы произошедшего, крича цеплялась за края пропасти, куда его затягивало. Всё тщетно, он потерял сознание.
Егор пришёл в себя. Пару секунд счастья и воспоминания о прошедшем дне чуть не выбили из него душу, с такой силой они заявили о себе. Он застонал. Безнадежно, по щенячьи застонал. Попытался встать, руку что-то держало. Всё тело ломило, голова была перебинтована и страшно гудела. Руку не отпускали наручники. Вот так. Он в камере следственного изолятора. Серый день смотрел сквозь зарешёченное окно на безликий взгляд Егора. Стояла тишина, такая благостная, дарящая ощущение покоя. Но скоро загремят двери, зашумят голоса, суета ворвётся в этот тихий храм, коим сейчас была для Егора камера. Он пытался хоть о чём-нибудь подумать, но не получалось. Мысль соскакивала и исчезала в пучине чего-то непонятного, туманного, полного каких-то обрывков, по всей видимости важных. Какое-то движение привлекло взгляд, кто-то сидел в углу камеры, силуэт покачивался среди мрака стен.
- Ну вот видишь, всё хорошо, хорошо, хорошо, хорошо… - тихо бормотал Его улыбаясь ей. Он закусил кулак свободной руки между зубами, что есть силы сжал и заплакал. – Вот устроюсь на работу, к профессору съездим, наладится всё и хорошо… хорошо, хорошо, хорошо…
Тихо скуля, Егор всё ближе прижимал к груди колени. Всё вокруг было бесконечным и таким безразличным к нему. Теперь.
Хотелось одного, при мыслях обо всём, хотелось одного. Огромного сосуда, из которого можно пить, пить и пить, пока сознание окончательно не покинет тело, унеся за собой память, желания, обиды, всё. Пить пока из этого сосуда не польётся такое вожделенное забвение.
28. 11. 2014 - 10. 12. 2014