Сегодня ночью мне опять снилось детство. Проснулась в четвёртом часу,растревоженная непонятным чувством то ли светлой грусти, то ли чёрной тоски. Малышка в сарафанчике цвета солнца, с двумя ярко-каштановыми хвостиками настойчиво барабанила крепким кулачком из далёкого позабытого закоулочка моего «Я», требуя выпустить её на волю. Отбрыкиваюсь вовсю, считая овечек, слонов. Не помогает. К утру сдаюсь. Старею, наверное, чаще стала уступать.
Девочка берёт меня за руку и тянет, тянет в извилистый лабиринт моей памяти. Туда, в маленький приграничный городок, занесённый зимой метровыми сугробами, а летом накрываемый маревом сорокаградусного зноя. В наш побеленный чистенький саманный домик на шесть семей, в котором даже в самое пекло царит прохлада. В яблоневый садик, где журчат длинные арыки с прозрачной до умопомрачения водой.
Каникулы. Лето. Жара. Целый день мы, дети, предоставлены сами себе.Родители уходят на работу рано утром, возвращаются вечером. Нас трое: 11-летний брат, 10-летняя сестра и я, та самая малышка, семи лет от роду. С утра забот полон рот. У всех свои обязанности. Загорелый до черноты, худенький, жилистый брат поливает огород, пропалывает грядки,насыпает корм курам и уткам. Сестра своими маленькими ручками каждый день надраивает до блеска деревянные полы, вытряхивает красные с синей каймой длинные половики, поливает цветы в палисаднике, разогревает оставленный мамой обед и кормит нас и абику, которая уже не встаёт с постели. У меня тоже есть своё важное поручение – сходить вечером за парным молоком к соседке, тёте Рахие, круглой, как колобок, весёлой многодетной узбечке. Это будет только вечером. А пока я могу делать всё, что угодно: болтать с подружкой, играть в куклы, классики, секретики или просто гулять.
Огород полит, дом сияет чистотой, живность накормлена, обед съеден. После обеда кто-нибудь из старших идёт в киоск за мороженым. Меня берут с собой, крепко держа за руку. Путь до киоска таит две опасности: широкий бурлящий арык и шумный перекрёсток.Меня, как кулёк, перетаскивают через первое препятствие, уцепившись за локоть, зажмурившись, преодолеваю второе. И вот он, металлический киоск, выкрашенный коричневой масляной краской, стоит притулившись у городского парка, который местные жители называют коротко « горсад», по вечерам там играет живая музыка, зазывая молодёжь на танцы. К двум часам пополудни к киоску стекается вся окрестная детвора, пёстрая и разномастная. Расположившись, кто на заборе, кто подпирая штакетник, все ждут.
Ровно без пяти минут два появляется старый тарахтящий грузовичок. Из кабины выпрыгивает толстая рыжая тётя Рая в чёрном сатиновом халате поверх цветастого платья, белой косыночке и с неизменным простым карандашом за ухом. Шофёр начинает выгружать металлические фляги и заносить их в киоск. Ребятишки чинно выстраиваются в очередь. И терпеливо ждут, переминаясь с ноги на ногу, пока продавщица расписывается в тётираиной накладной.
Вот машина уезжает. И наступает время нашего счастья. У ребятни свои неписанные законы: «без очереди не лезти, всем хватит», «не толкаться». Изредка порядок нарушается каким-нибудь потным дядькой, передающим через детские головы деньги. В таком случае воспитанная советская детвора не ропщет, молча ждёт. В маленькое окошечко просовываются детские ладошки с зажатыми монетками и слышится:
- Одно по двадцать.
- Два по пятнадцать.
И грустно-тихое:
- По тринадцать…
Продавщица быстро и ловко заполняет бумажные стаканчики вкуснотищей: до краёв и ещё с большущей горкой по 20 копеек, с горочкой поскромнее – по 15, и совсем без неё, ровно срезанное по верху стакана, по 13.Наконец, наша очередь. Я в томительном ожидании держу в руках переданные братом или сестрой деревянные палочки, чтобы потом гордо воткнуть их в сладкие горочки.
- Три по двадцать!
Идём домой, неся, как драгоценность, в вытянутой руке, три стаканчика нашей радости. Есть мороженое - целый ритуал. Садимся на завалиночек перед домом и начинаем поглощение лакомства. Сначала бережно, с зажмуренными от удовольствия, глазами облизывается горочка, потом в ход идёт палочка, выскребается всё до донышка, нажатием пальца последнее аккуратненько вынимается и тоже вылизывается, потом стаканчик надо согнуть по шву, разложить и тоже облизать.Всё! Мороженое съедено. Завтра будет то же самое. И послезавтра. И все три месяца летних каникул. Каждое утро, уходя на работу, папа оставляет на столе три монетки: обычно это двадцатики, реже пятнадцатики, а за неделю до получки тридцать девять копеек.
… Летом часто покупаю мороженое, подолгу стою у лотка, копаясь в ворохе разноцветных брикетов, стаканчиков и рожков.
- Возьмите «Крем-брюле» или «Кешу», - советует уставший от моей придирчивости продавец, - а вот новое «Бомба», попробуйте, очень вкусное, с мармеладом, «Фишка» со сгущёнкой.
Пробую, каждый раз - новое. Вкусное, конечно, как же – новые технологии, новые добавки. Но ни одно не сравнится с тем, в простом бумажном стаканчике, со вкусом детства, безмятежного счастья, со вкусом жизни, в которой ещё не было ни боли, ни потерь, ни ошибок, были живы мама и папа, да и сама жизнь, ясная и простая, ждала впереди.
Ах, малышка в сарафанчике цвета солнца, не тревожь, не береди мне душу, сиди тихонечко в своём уголке…
Зухра Абдул
