Рассказ. Александр Волков.
Лейтенант Ермаков вошел к кадровику ПВО округа и стал ждать назначения.
Он окончил в вильной Украине Харьковский университет воздушных сил имени Ивана Кожедуба и приехал в штаб округа за распределением.
Можно было в недавно развалившемся союзе поступать в Васильковское, Красноярское, но он выбрал Харьковский университет и не жалел.
−Поедете в Крым, а это Ялта, на Ай-Петринскую яйлу поедите, там батальон ПВО и оттуда ушел ваш предшественник и года не прослужил. Там вообще кадровое движение. Но думаю, что у вас получится.
И отвернулся к окну.
Ермаков почувствовал тревогу, что-то неестественное было в проведении кадровика, вроде, как и назначал его, а сам будто бы извинялся.
«Что за место?» − думал лейтенант, и тревога, помимо его воли, охватывала его все сильнее.
− Там движение кадровое большое: капитан погиб, несчастный случай, так, что для вас место есть.
Лейтенант осмелился спросить:
− А чего ушел мой предшественник?
Кадровик повернул свою массивную голову и ответил:
− Кто его знает? Написал рапорт, мол, прошу срочно перевести в другую часть, а потом дописал, в случае отказа прошу считать мой рапорт желанием покинуть вооруженные силы.
− Перевели?
− Нет, уволили. Так что езжайте спокойно.
И отвернулся к окну давая понять, что разговор окончен.
Яйла, на которой располагался батальон ПВО, это лес в котором деревья до 2-х метров высотой, по ущельям деревья высокие, а на самой яйле растут только сосны и то местами. Остальное трава и кустарники.
До революции 1917 года, говорят, лес был очень хороший, но со всего юга Украины и даже из Молдавии на лето пригоняли несметные отары овец которые, поедая траву, съедали все поросли деревьев. Старые деревья отжили свой срок, а новые не выросли, и все исчезло: и хорошая трава, и крупные деревья, и реки высохли, а когда-то Салгир, самая крупная река Крыма, была судоходна.
Отвесные скалы по краю плато, на одной из них стоит смотровая площадка, с которой хорошо видна Ялта и Симеиз, Алупка, Мисхор, красиво. Чуть вдали от батальона гора Ай-Петри.
Лейтенант попал на должность начальника станции П-19.
Тогда на яйле еще не было трехэтажных частных застроек олигархов и в расположении квартиры стояли пустые, ему выделили комнату, он обустроился и приступил к исполнению своих обязанностей.
Первые два месяца Ермаков ходил на поддежурствах т.е. его кто-то учил, одному ему поначалу не доверяли сканирование воздушного пространства, все-таки граница!
Потом он дежурил один, но с ним были два солдата, которые следили за монитором, высвечивающим все воздушное пространство. Если появлялся самолет, и он летел в коридоре, то все нормально, но если отклонялся от коридора, то возникал вопрос – а куда он летит? Лейтенант тут же докладывал в бригаду для принятия решения. Если самолет подавал сигналы бедствия, Ермаков поступал так же. Т.е. выполнял контроль воздушного пространства.
В быту все было нормально, но лейтенанта настораживало обособленное поведение сослуживцев и членов их семей. Например, он замечал, стоит ему войти в какое-нибудь помещение, то все там находящиеся тут же прекращали разговор, одни отворачивали головы в сторону, другие упирались взглядом в точку только им видимую. Становилось неловко, и он уходил.
На вопрос, мол, как тут у вас дела?
Сослуживцы отвечали, ты служи, как бобка, сам скоро все узнаешь.
Что узнаешь? − думал Ермаков и шел на дежурство.
Он иногда соглашался на приглашения начальницы продсклада, взрослой, с избыточным весом и вечно мучающей ее одышкой, разведенной женщины по имени Светлана, приходил к ней и они пили чай и вели неторопливые беседы.
В октябре на яйле ужен выпал снег.
На дежурстве у Ермакова станция отработала свой график, т.е. отработала 4 часа, а больше 4-х часов станция не работает, тут же включают другую, и в перерыве он вышел на свежий воздух перекурить.
Машина стояла под тентом в виде огромной юрты, он стал возле кузова и закурил.
Потом подошел к машине вплотную и стал тушить об огромное заднее колесо сигарету.
Но тут послышался звук похожий на отдаленный плач ребенка, или плач ребенка который силится сдержать слезы.
Ермаков посмотрел на окурок и увидел детскую пятерню, или пятерню подростка − не более, об которую он тушил сигарету.
Он четко обостренным зрением разглядел волосы покрывающие кисть и мелко-мелко вздрагивающие пальцы.
Лейтенанта отшатнуло, и он только успел заметить, что обладатель руки моментально юркнул под машину и через два-три шороха все стихло.
Ермаков потрусил в состоянии исступления искать патруль, который круглосуточно совершал обход военного городка.
Но патруль ничего не нашел и решили отложить поиски до утра.
Утром Ермаков вместе с патрулем приступил к поискам.
На снегу были четко видны следы человеческой пятерни небольшого размера, но создавалось впечатление, что обладатель маленькой кисти вроде как шел только на руках, следов ног не было.
Следы привели к расщелине в горе, но далеко по ней пройти не удалось − она сужалась пока не сошла на нет. И остался только вход, в виде лисьей норы, уходящий в гору.
В расположении все кого встречал лейтенант, старались избежать встречи с ним, но при этом очень пристально и с интересом рассматривали.
Возле своей комнаты он встретил Светлану, которая пригласила его вечером к себе домой на чай и при этом сказала:
− Говорят, ты видел его?
− Кого?
− Приходи вечером поговорим.
День тянулся томительно долго, Ермаков ждал вечера.
Когда Светлана разлила чай по стаканам, он не выдержал и спросил:
− Кого я встретил?
Света долго размешивала сахар в стакане, а потом начала:
− У матроса, который живет в домике за частью и качает воду в расположение, постоянно пропадают продукты. Притом, только те, которые можно сразу съесть: печенье, если оно не в пачке, хлеб, шоколад без упаковки. А вот консервы или тот же шоколад в обертке всегда остается нетронутым. Кроме того, солдат постоянно собирает грибы и ягоды и сушит их. Так стоит ему отлучиться, как сразу пропадает большая часть. И самое главное, он постоянно чувствует, что за ним следят.
− А что это за полтергейст?
Света отпила из стакана:
− Не полтергейст. Знаешь бывшие казармы, в которых теперь конюшня?
− Ну, знаю.
− Так вот, − Света опять сделал глоток из стакана, − там до войны был опытный центр по скрещиванию человека с животными: обезьянами, лемурами, свиньями, говорят, сам Сталин этим очень интересовался. Все пытался вывести породу суперчеловека. А потом, когда финансирования не стало, все и забросили. А кто его знает, детородный материал весь уничтожили или что-то осталось? У нас обо всем забывают, когда денег нет.
− Так кто это был?
Света провела перед собой раскрытой пятерней, что, видимо, означало, − не спеши. И продолжила.
− Так вот конюхи по утрам находят лошадей с заплетенными в косички гривами. Вот оставляли без всяких косичек, а утром косички и такие аккуратные прямо как дреды. И животные спокойные, не потные, ну - не в мыле, т.е. их по стойлу никто не гонял, им все нравилось. Ну, вот кто это делает. Они пытались проследить − но, какой там, вроде всю ночь не спали, а утром гривы опять заплетены. А там полтора десятка животных.
И стала пить чай, громко втягивая в себя воздух.
Ермаков заерзал.
− Что ты хочешь этим сказать?
− Я его видела однажды, но мельком.
− Видела?
− Маленький, весь волосатый и имеет только две руки и все, или две ноги, ну две конечности, лицо темное, вроде как копченое и огромные глаза, не глаза, а фонари какие-то. А главное, когда с ним встречаешься взглядом, то испытываешь такой ужас, будто у него не глаза, а какая-то волшебная рентгеновская установка. Я долго в себя не могла придти.
Ермаков стал медленно поводить головой, а потом достал платок и вытер пот со лба.
− Я тебе больше скажу, он и у меня периодически живет.
− Это как? − спросил Ермаков и стал озираться.
− А так, видишь у меня антресоли?
Лейтенант кивнул.
− Так вот, если положу что-то на них, то у меня скоро распахнется дверка и что я положила, вылетит на пол. Если ничего не класть, то ничего и не вылетит. То-то.
Ермаков поднялся и подошел к антресолям, распахнул их, увидел стопку полотенец и белья. Молча, закрыл дверцы и сел на место, стал усмехаться.
Потом стал пить чай большими глотками.
− Его главное не обижать.
− Это как?
− Ты слышал, наверное, у нас капитан Сиваков погиб?
− Слышал, упал со скалы и катился чуть не до Ялты.
Светлана оглянулась влево-вправо от себя и чуть подвинулась к Ермакову:
− Он Его обидел, − зашептала она, − а через две недели раз и нет на построении. Жена в слезы, мол, как бы ни напивался, все равно домой приходил. Подождали немного и стали прочесывать. Сначала в сторону Бахчисарая, а потом по склону стали спускаться, и нашли, − весь был поломанный, страшно смотреть. Можно было и не узнать, но в кармане было удостоверение офицера на его имя.
В этот момент распахнулись дверки антресоли и на пол вылетели стопки полотенец и белья.
Света это действо восприняла спокойно, а Ермаков побледнел и задергался.
− Что это? − сдавленно прошептал он.
− Ты не бойся, главное его не трогать и не обижать, тогда все будет спокойно. Я сплю совершенно спокойно, когда он такое вытворяет. Главное, не обижать.
Лейтенант опять вытер платком вспотевший лоб, потом мокрые кисти рук, сел в напряженной позе, хотел сглотнуть слюну, но ее не было.
− Так он нас слышит?
Света улыбнулась.
− Да кто ж это знает?
Ермаков поводил головой из стороны в сторону.
− Света, а чего уволился мой предшественник? Лейтенант этот.
− А он его обидел, я ему, как и тебе все рассказала, и он решил улизнуть. Как видишь, успел.
− Да-а-а,− только и произнес Ермаков.
Потом он шел по территории к себе в комнату и отчетливо ощущал на себе чей-то взгляд, но не резкие развороты кругом, не повороты головы из стороны в сторону результата не принесли, − он никого не видел, но что его разглядывали, ощущал совершено реально.
Пространство военного городка наполнилось страхом, который вползал в лейтенанта неотвратимо и мучительно. Снег казался черным, маленькие сосны как сажей вымазанные, стены домов в трауре.
Он вошел к себе в комнату и достал бутылку спирта, налил почти полный стакан и выпил одним махом, потом запил водой из-под крана и, не выключая свет, лег на постель в верхней одежде.
В коридоре раздались чьи-то тяжелые шаги, лейтенант поднялся с постели и тут погас свет.
Вытянув перед собой руки Ермаков стал на ощупи пробираться к двери чтобы не сбить в темноте стулья или стол.
Опять послышался далекий детский плач или плач ребенка, который силится сдержать слезы.
И тут в дверь постучали.
− Кто там? − крикнул в темноту испуганный лейтенант.
− Капитан Приходько, Ермаков ты дома?
И тут свет зажегся. Ермаков стоял у двери, а Приходько уже открыл ее и входил в комнату.
− Слышишь, лейтенант, у тебя выпить есть?
Ермаков обрадовался, с ним хоть кто-то побудет, и он не будет мучиться от своих невеселых мыслей.
− Есть, спирт, будете.
− Наливай.
Они выпили.
− Ну как у тебя дела? Освоился?
− Да тут на дежурстве окурок стал тушить, а попал на тыл ладони какого-то живого существа…
− Извини брат, − моментально перебил лейтенанта капитан Приходько, − мне срочно в штаб надо, я ж совсем забыл,…завтра увидимся. Ну, прощай.
И вышел.
Ермаков достал печенье и высыпал из пачки на стол, потом развернул из фольги плитку шоколада и положил рядом с горкой печенья, наломал куски хлеба, потом, не гася свет, лег на кровать.
Ночь прошла без сна в тяжелых раздумьях.
Утром на столе ничего не было.
Он уже ничему не удивлялся, но точно знал, что ему нужно делать.
Лейтенант Ермаков положил перед командиром дивизиона рапорт о переводе в другую часть.
Командир прочитал, а потом и говорит:
− Не успеешь. Все равно тебе ждать придется, это за один день не делается…
Лейтенант наклонился над письменным столом и протянул руку к своему рапорту:
− Позвольте.
И размашисто дописал: «в случае отказа прошу считать мой рапорт желанием покинуть вооруженные силы».
4.03.14г.