(НЕ) ЧУЖИЕ ГОРОДА
Девочка лет восьми вдруг заболела, похоже, отравление... Но не в гарнизонный же госпиталь ее ложить, повезли в районый центр.
Через несколько дней, возвратившись домой, девочка каждой своей фразой вызывала смех:
- У вас дождь был? А у нас, в Поронайске, был.
- А у нас в Поронайске...
- А у нас в Поронайске...
Долго она еще начинала так, буквально заинтриговав всех такой привязанностью к незнакомому для остальных членов семьи городку, где четыре дня всего она и пробыла, да и то в больнице.
После той осени была долгая сахалинская зима, потом, наконец, сошел снег, в школах началась полоса предметных олимпиад, на районные олимпиады по всем предметам
ездила старшая сестра той девочки, шестиклассница, «к ним, в Порнайск», как шутили родители.
Странность старшей девочки, что была таковой до самых ее выпускных классов, когда она делегировалась на все областные олимпиады, так и не была разгадана и объяснена людьми нормальными. В описываемый случай она, выполнив очень быстро все задания, дала списать соседке, сама сдавала получерновик, сэкономив тем самым толику времени. Потому первое место заняла соседка, аккуратненько перерисовавшая буковки, а наша девочка — второе, что было с возмущением обсуждено самими вручающими грамоты. Несколько раз бывали случаи, когда ей присваивали второе место, первое не давая никому. Будучи выпускницей, подвергалась внушениям и увещеванием администрации школы за равнодушие к своей славе, мешающие ей сходить и получить грамоты за первые места в областных олимпиадах.
- Зачем они мне?
- Они тебе сослужат службу при поступлении в вуз!
- Бесподобно! Возьмите бумажку про то, как я была умная в прошлом году! Если я побеждала всегда в олимпиадах, так может я и вуз поступлю без грамот и справок?
И не звбирала. Более того, сдавая через минут пятнадцать-двадцать, до предела занятая всю жизнь, клала на стол комиссии черновик со словами:
- Отметьте мой номер школы, что я ее не подвела.
И мчалась по более важным делам.
Вот и на первой своей олимпиаде первой выскочила из аудитории и, зная о месте и времени сбора для общей отправки домой, отправилась увидеть незнакомый город, устремившись на гул океана, против ветра: порывистого, ледяного, сильного и пронизывающего до костей..
Погода была «с переменной облачностью», но солнце не просматривало через смог над городком, стоящим в заливе Терпения серого и холодного Охотского моря, застоявшаяся в бухте вода которого отдавала испарения, ветром разносящиеся и на часть города, пропитывая весь воздух тяжелым запахом сероводорода.
Поразило, как кто-то из взрослых сказал, что в Поронайске пахнет гнилыми яйцами, это где же надо было в свое время наткнуться на скопище, представляется огромная миска, протухших яиц.
Густой непроходящий смог над городком исходил от двух заводов, стоящих в крайних точках побережья, над самой водой с такими же тяжелыми тягуче звучащими названиями в устах местных жителей: ЦУМ и БУМ, цементный и целюлозно-бумажный комбинаты.
А может, смог был усугублен туманом, или туман — смогом?! Залив был открыт голладскими мореплавателями в семнадцатом веке, им там пришлось очень долго пережидать густой туман, за что они и прозвали его заливом Терпения.
И при всем том, город казался своим!!! Ты был принимаем им целиком и полностью, как родной. И каждый следующий раз ты ехал туда, не как к ним, а именно «в наш Поронайск».
Сколько городов и мест удалось посетить или пересечь на поезде или автомобиле, и все они, чем-то похожие в основном, отличные, как-то сразу же вызывают ответ на никем не заданный вопрос: я (не)хочу здесь остаться жить.
Так буквально каждого окутывал мягким буквально материнским теплом и релаксирующим покоем, Киев. До оранжевой продолжительной оргии, залепившей центр старого города американскими палатками, заполнившимися проплаченной беснующиейся биомассой, когда активно и массово были опробованы волновые способы влияния на толпу. После этого шабаша город так и не оправился, вековая тишь и гармония все еще раздирается сгустками хаоса, город кажется больным, и не один год понадобится, чтобы святой город очистил себя.
Есть красивые города, города с историей, по которым проходишь с любопытсвом и интересом, как по ранее незнакомому тебе музею, но не более.
Другие, менее яркие, на первый взгляд, оставляют в тебе частичку себя навсегда.
По месяцу, летом, в течении пяти лет, пока родители заочно учились в педагогическом, довелось бывать в Благовещенске, центре Амурской области. В самом начале семидесятых. похоже, чище этого города тогда не было во всем союзе! И, если села будятся на заре петухами, то здесь рассвет приветсвовал дружный и повсеместный скрежет метел об асфальт.
Поразительно, но тогда город казался очень свежим и молодым, хотя ему было больше ста лет. Секрет необычайной свежести и чистоты городского воздуха в том, что он с двух сторон ограничен расположенными под прямым углом мощными реками, Амуром и Зеей.
Амур прозван Амур-Батюшкой. Течет ровно и степенно, не торопясь. Но как сердит, когда его начинают наполнять ненужной его информацией, то есть дождевыми водами! В конце июня-начале июля, по крайней мере в описываемые годы, каждое лето его распирало от гнева: бурно закипал, при огромном течении воды, бурля, поднимал с дна песок и мелкие камни. Потоками ливней в него стекались мусор и бревна, которые, задирая один конец высоко высоко, переворачивались, заныривали и выскакивали, словно выстреливая, в самых неожиданных местах.
Зрелище устрашающее. Батюшка разошелся, более того, как живой человечище, не давал прикасаться к больным местам своим, мог и насовсем затянуть в свою пучину. Ужас охватывал всякого, кто, буквально в нескольких метрах от берега, заходя в бурлящее месиво или выходя из реки на берег, ногой попадал в воронку!!! Не сразу понимаешь, что с тобой произошло: резко проваливаешься под воду, естественно, пытаешься выскочить, вот уже голова и плечи вынырнулинад водой, но тебя начинает крутить и то погружать в воду, то выплевывать... Ты уподобляещься жалу ручного электрического миксера. Это — воронка. Очень многие, в такие воронки попавшие, захлебнувшись, становятся утопленниками...
Когда семья с девочкой, которой только через пару лет предстояло побывать «у нас в Поронайске», в период, в Благовещенске тогда называемом новоднением, тогда, потому что подзабылось новоднение пятьдесят восьмого года, когда вода поднималась на восемь метров, и задолго до грядущих крупных, оказалась на пляже Благовещенска, была совсем маленькой. Ее сестре было почти девять лет, плаванию ее уже научили и не беспокоились когда она шла в воду. И вот, однажды, она уже выходит на берег, встает на ноги, видна только голова, делает еще шаг и попадает в воронку.
- Дите, прекрати баловаться в воде!!!, - слышит голос стоящего на берегу отца.
Анекдотичность ситуации с этим «дите» объяснилась гораздо позже, после анализов, к коим сверх меры склонна носительница этого обращения к ней, приросшего на всю ее жизнь. Младшую, также всю жизнь, называют «ребенком». Так между собой родители и общались, на вопрос одного о том, где дети, второй тут же выдавал информацию, дескать дите — там-то, а ребенок — там-то. И второй все понимал.
А пошло это вот отчего, после военного училища отец попадает служить на Дальний Восток, приехав домой в отпуск на Украину женится на односельчанке. Потому дочь, рожденную во Владивостоке, между собой продолжая говорить на родном украинском, звали между дытыной, а вторую, обрусев, точнее перейдя на русский язык, за четыре с половитной года, соответственно — ребенком.
Итак, родители, стоя на берегу, видят как их дочь то нырнет, то по вынырнет, крутясь при этом, командуют ей выходить на берег, вовсе не заподозрив, что она в четырех метрах от них тонет под их команды не баловаться в воде!!!
Та, естественно, поскольку все происходит в мгновения, тоже не понимает происходящих нападок на нее Амура, но слышит резкую команду то ли из собственной подкорки, то ли явленный откуда-то сверху голос:
- На спину!!! Выплывай руками!!!
Повинуясь голосу, ложится на спину, гребет руками, одновременно, закидывая их назад через голову и гребя. За ноги словно кто-то схватил крепко и тянет вниз... Еще гребок, второй... Тут отец понял ужас случившегося, кидается к тонущей дочери, хватает за руку, резким движением выдергивает ее из воронки. Выносит на руках на берег, собирается толпа испуганных пляжников, помогают очистить дыхание от мутной воды с песком...
Еще минут пять, несмотря на сильное течение, пляжники наблюдали, как вода из-под дна реки в том месте, где только что тонула девочка, продолжает бить сильной струей и крутится со страшной силой, образуя воронку.
Но в обычное время Амур несет свои мощные воды медленно, грациозно и солидно!
В самом городе он пролег на восемь километров, как прямое бревно векового дуба. На другом его берегу, как раз напротив Благовещенска, через восемьсот метров виден китайский город Хэйхэ, словно река рассекает единый город.
Через Зею ходил паром, и трудно найти в памяти человека, даже побывавшего ну очень много где, более мощное и восторженное воспоминание, чем то, что дарит место слияния этих мощных рек!!!
В этом месте такая небольшая глубина, что видно дно. Амур спокоен, буквально сам широкий поток воды подобен полосе полотна, текушего по огромному эскалатору, вода кажется светлой и абсолютно прозрачной, но в самом стыке двух потоков обнаруживается, что из-за песочного дна Амур отдает желтизной. Дно Зеи каменистое, течение всегда в ней очень сильное, и в других местах ее русла, вода абсолютно прозрачна, как капля росы и гораздо холоднее, чем в Амуре.
Каждая из этих рек несет свои воды, как именно ей и пристало, и вот два потока встречаются, вода приподнимается двумя напирающими друг на друга водоворотами. Встретившись, сразу начсинают бороться, отпихивая товарища и стараясь совершенно вытеснить его. Брызги летят во все стороны на огромные расстояния, бесподобно ярко и красиво переливаясь на солнце. Гигантский фейерверк, порожденный водой и солнечным светом. Желтая и белая воды на границе слияния вод набрасываются одна на другую, и только в метре-двух от границы становится заметным их даже не перемешивание, а именно - взаимопроникновение.
Город в себя берет каждого сразу, как свое дитя. И находится, что кажется вовсе не случайностью, на одной параллели с Киевом.
В июле семьдесят пятого старшая сестра с мамой приезжает в Днепропетровск поступать в университет, папа еще в Южно-Сахалинске сдает дела, чтобы потом прибыть в Днепр на место службы.
На вокзале узнали адрес гостиницы, трамваем едут по главному проспекту города, старого, очень красивого и необычайно зеленого:
- Да что же у вас такой грзяный город?!
Реакция мгновенная, словно на этот вопрос приезжих она отвечает каждый день:
- А потому что город построили, а взорвать забыли, - с непроницаемым выражением лица громко програссировала старая еврейка.
Кстати, в те годы в городе было очень много людей в возрасте сильно за восемьдесят, бодрых и энергичных, что сразу у вновь приехевших туда вызывало мысль о пригодности для жизни условий города и климата.
В одном из литературных журналов в сентябре две тысячи тринадцатого года появились, по мнению автора, стихи «Днепропетровск», нечто слабо напоминающие белый стих, в той части, что белый... Одним словом, без рифмы и ритма, но в столбик.
Даже не патриота города «это» долно бы возмутить в высшей степени!!! Москвич, словно рожденный на Красной площади и не разу ее не покинувший для обозрения закоулков московских, самым мерзким образом описывает серый пыльный город, говоря о Днепропетровске... Словно ехал с грязной повязках на глазах.
Да, зимой, почти бесснежной, солнце светит только при морозе, даже совсем слабом, а в остальные дни, увы, составляющие большую часть зимы, пасмурно и уныло. Это — в воздухе. Но сам-то город чрезвычайно интересен. По обе стороны Днепра на огромные расстояния уходят проспекты, улицы, переулки. Даже таксисты со стажем не во всех его частях побывали. В оправдание автора описываемого опуса можно включить кроме зимней бесснежной пасмурности красткость его визита и то, что побывал он, с его слов, только в коротких гостях в двух хрущевках... Но назвать Днепр «водоемом», который он лицезрел из окна гостиницы «Днепропетровск», даже для националиста, ненавидящего Украину — лихо!
Из окна гостиницы, кроме прекрасной набережной, виден один из более, чем шестидесяти сущестующих в городе мостов, девяти больших и массы малых, путепроводов и виадуков, центральный мост длиной в почти полтора километра, то есть в том месте ширина Днепра не каждого, особенно не выросшего на берегах московской Неглинной, что упрятана в коллектор, сподвигнет надменно именовать водоемом. И на другом берегу Днепра из окон гостиницы виден жилой массив из красивых шестнадцатиэтажек...
В семидесятых еще годах нами захваченного века в театры города ходили обязательно со сменной обувью, ибо долгие платья из панбархата и прочих дорогих тканей, и браллианты, фамильные в основном, требовали соответсвующей туфельки.
Грод вплоть до независимости был «закрытым» из-за ракетостроительного завода и ракетного конструкторского бюро, всемирно вызывающих и поныне уважение, грязно облитые, пардон, непоименованным мною здесь пиитом, потому никаких иноземных студентов и туристов он до последних лет не знал. Традиции же закрытости города остались — весь огромадный премноголюдный город «спит под одним одеялом», обязательно где-то кто-то тебя узнает или уже преподробно о тебе наслышан, даже при тихой, как тебе кажется незаметности твоей жизни.
Но при всем том, что ты везде всегда «свой», тот его житель, кто не родился в этом городе, сколько бы в нем не проживал, внутренне пребывает в состоянии временности — словно ты здесь не навсегда, и это - не конечная точка твоего пути по земле. Оказывается, такое ощущение теплится и у коренных днепропетровцев! Возможно потому с такой легкостью огромадная часть населения, с открытием границ, уехала (многие уже возвратились) и продолжает мигрировать, сначала на историческую родину, потом в Европу, Австралию, и, в нынче главную их мекку, США.
Но даже автора недавно опубликованных «стихов» «Днепропетровск» город-таки зацепил. Он заканчивает свой опус словами о готовности еще десять раз сюда приезжать, подозревая, впрочем, что ему не предоставится такая возможность, как и бедняге, слона не приметившему.
Так пусть же у нас будет поменьше пустых перемещений тела и не оцененных нами мест на земле. Наполненный изнутри светом, свет видит во всем.