Отец ч1
Небо сегодня было не очень. Так себе облака, солнце видно плохо, какая-то туманная мгла размазывала картинку. Но это было небо! Если ты в третьем классе и тебе нет ещё и девяти, то глядеть в него интересно в любую погоду.
Я двинулся дальше, лёжа на санках лицом вверх, головой вперёд, отталкиваясь задниками подшитых валенок. Тропа виляла, я то и дело сползал с неё на обочину и застревал в глубоком снегу. Настроение поднималось. Мой вездеход почти добрался до крутого подъёма на верхнюю улицу. Это был проулок, но мы использовали его как лыжную и санную трассу. А для чего ж ещё существует такой шикарный крутой и ровный склон?
Вдруг я оказался в облаке снежной муки, и над моей улыбающейся физиономией расплылась в такой же счастливой улыбке веснушчатая репа Иконникова Лёхи – все звали его почему-то наоборот: Воки-нноки. Лёха был на новеньких клёпках – это ими он поднял вокруг такую пургу, лихо развернувшись и затормозив прямо возле моей шапки, в которой, между прочим, находилась моя единственная, практически беззащитная, но горячо любимая голова. Снежные крошки щекотно таяли у меня на лице.
Во времена дефицита к нам завозили иногда и санки, и лыжи, но их было мало, как и денег, которые нужно было за них отдавать. Поэтому основная масса пацанов разбирала бочки на доски-клёпки, приделывала ближе к задней их части ремённые петли, и получала отличные, маневренные лыжи, с плавно приподнятыми носами и широкой рабочей поверхностью. Недостаток был один – отсутствие лыжного желобка, поэтому на поворотах клёпки «юзили», но это было делом техники. Кроме санок, использовали фанеру, картон, листы жести, сбитые вместе доски, и вообще всё, что могло скользить. Часть дороги была залита водой, и вот там, на льду, этот транспорт шёл на «ура». Но были и санки – тяжёлые, из железного уголка, и лёгкие, - деревянные, любовно собранные из гнутого дерева, крупные, крепкие и очень ходкие. У меня санки были покупные, алюминиевые, с тонкими цветными рейками, которые я в первый же день, стесняясь их яркости, спрятал под листом фанеры.
Я сел – немного выше несколько пацанов укрепляли снежный трамплин. Эх, прокатиться бы! Воки-нноки выжидающе глядел на меня.
- Да не, я к отцу иду – сказал я правду, – на обратном пути покатаюсь.
- Ну, давай быстрей – Лёха повернулся и ёлочкой полез вверх, а я встал, отряхнулся, и уже пешком пошёл в сторону Мех цеха, начальником которого и был мой отец.
Отгадайте, как должен вести себя сын директора школы? Правильно! Учиться только на пять, выглядеть только на пять, поступать только на пять! Это значит – всегда быть причёсанным и умытым, вежливым и аккуратным, понимать порядок, а о беспорядках… Только так и никак иначе. Меня бесило именно отсутствие выбора. Я жутко не любил мыться, а стрижку, не без основания, считал пыткой. Как и все тогда, я стеснялся новой одежды, и был уверен, что новые башмаки – прямой позор их хозяина. Сделать нашему домашнему социализму «человеческое лицо» было несложно. Нужно было просто обрезать у новых кожаных ботинок язычки на «зоску», а на пиджак, как награды, посадить пару пятен поярче, ну а на брюки – пару дырок побольше. За комментариями к уличным законам всегда можно было обратиться к старшему брату – он-то давно понял, что они важнее и честнее школьных. Я так и поступал во всём, кроме учёбы. Учиться плохо никак не получалось, хоть плачь. У меня, как назло, была отличная память, и я знал всё, что слышал на уроках и не только на них. Решать задачки наперегонки тоже было довольно увлекательно, поэтому первые годы в школе я был отличником. Но недавно я простыл, проболел несколько дней, по арифметике началась новая тема, и я что-то в неё не въезжал.
Ангину я заработал, можно сказать, в торжественной обстановке. За посёлком, километрах в двух, в распадке, были старые выработки, на которых до сих пор не росли деревья, так как верхний слой почвы был снят на большой площади. Часть сопки была срезана экскаваторами, а с противоположной стороны был террикон – рукотворная гора породы, которую несколько лет вывозили из штольни, постепенно удлиняя идущие на подъём рельсы вагонеток. По дну распадка тёк ручей, но теперь, когда вся эта территория превратилась в относительно ровную площадку, вода разлилась в большие лужи, а местами и в полноценные пруды, где глубина была около метра. Была поздняя осень, на водоёмах был уже довольно крепкий лёд, и эти естественные катки были в большом почёте.
Небольшой ватажкой, человек пять – шесть, мы решили посетить «ледовые арены», поиграть в хоккей. Играли мы без коньков, вырезанными тут же гнутыми палками, так что это сразу был и футбол, и хоккей на траве, и хоккей на льду, а если «шайба» вылетала на берег, то и хоккей на камнях. Но эмоции, конечно, были, как на финале чемпионата мира. Только в этот раз до игры не дошло. То ли накануне была оттепель, то ли лёд до нас кто-то сильно напряг, но он всё время под нами потрескивал и «прогибался».
Мы, забыв про хоккей, затеяли ледовый сёрфинг. По очереди, разбегаясь по берегу, выскакивали на лёд и катились, стоя на ногах, а сзади вспухал бугор льда. Так, перед волной, и докатывались до противоположной стороны.
...Лёд лопнул, разумеется, именно подо мной, причём в самом глубоком месте. Мм - да. Было понятно, что выползать на него не стоит – он будет ломаться. Сейчас я был по пояс мокрый, но если пытаться выбраться на лёд лёжа, буду мокрый по уши. Пока я брёл вброд, обламывая кромку льда, пацаны уже приготовили снятые с себя сухие носки, портянки, а на ком было двое штанов, то и штаны. Кто-то уже тащил дрова, кто-то возился со спичками, пытаясь их подсушить. Пока я судорожно переодевался, стало ясно, что костёр не поможет. Было решено двигаться домой. Бегом, естественно.
Побежали.
В мокрых сапогах сухие носки быстро впитывали воду, трусы на мне были мокрые, пальто тоже. Всё это постепенно становилось колом, бежать было трудно, я никак не мог согреться. А друзьям моим уже было жарко. Выглядел я, очевидно, столь жалко, что время от времени кто-нибудь из них забегал вперёд и что-нибудь с себя снимал. Так, переодеваясь, мы всей командой выперлись на улицы посёлка. На нас оглядывались, но мы не снижали темпа. К нам присоединялись праздные пацаны, по мере прохождения посёлка толпа росла. Во дворах залаяли собаки, встречные грузовики сигналили как на свадьбе и замедляли ход. У магазина, кучки народа заволновались, зашумели, боясь прозевать что-нибудь важное. Я расправил плечи, сделал орлиный взгляд – приятно быть в центре внимания! Замёрзшее пальто гремело как фанера, сапоги стучали друг о друга, с них осыпались осколки льда, но я был горд, я чувствовал себя героем! Увлёкшись, я чуть не пробежал мимо дома.
Узрев нашу кавалькаду, штурмующую калитку, чуть не сошла с ума наша собака, а потом и моя мама. Но она была человеком дела, и, взяв в руки сначала себя, потом меня, сдернула с меня все лишнее, замотала в одеяло, подставила две табуретки к горячей ещё печке, и, положив меня на них, засунула ногами в духовку. Мои сопровождающие сначала стеснялись, потом потихоньку начали разбираться с перепутанной одеждой, потом попили чайку, потом съели всё, что было в доме, и потянулись на улицу. В общем, отделался я легко – полежал с ангиной недельку, а когда вышел на улицу, не узнал посёлка – он был завален снегом, как на новогодних открытках.
Лечился я оригинально. Так как с утра дома никого не было, я сначала, лёжа в постели, скучая, разглядывал мебель: шаткую этажерку с книгами и китайской вазой наверху, шёлковый абажур на потолке, стол, на скатерти которого стоял трельяж, две кровати и шифоньер (с зеркалом!). На стене висело несколько деревянных рамок с чёрно - белыми фотками, на окнах – шторы на деревянных самодельных гардинах, а поодаль – чёрный, высокий, наполовину забеленный извёсткой, на круглом деревянном колёсике – выключатель, а уж на нём – фотоаппарат «ФЭД». Разглядывая всё это «великолепие», я начинал потихоньку про себя петь. Так, без звука. Но постепенно песня нарастала, и я уже не мог держать её внутри – я начинал понемногу подскуливать отчётливо звучащей в моей голове мелодии. Постепенно процесс захватывал меня всё сильнее, и я уже пел вслух: «Сегодня мы не на параде – мы к коммунизму на пути, к коммунистической бригаде, с нами Ленин впереди»… Я твёрдо знал, что до коммунизма оставалось девятнадцать лет – в прошлом году было сказано: двадцать, но год-то прошёл! Допев одну песню, я начинал следующую: «Заправлены в планшеты космические карты» - Я пел всё громче и выразительней. Про ангину я уже не вспоминал, зато вспомнил любимую: «И на Марсе будут яблони цвести»! Я уже орал во всё горло, я пел и пел, а песни всё не кончались: «Нас оставалось только трое, из восемнадцати ребят», «По Ангаре», «Под крылом самолёта» и так далее. Я заканчивал своё соло, только когда слышал за окном удивлённый лай нашей собаки Найды. Иногда она мне даже подвывала. Я думаю, эти концерты были более полезны, чем таблетки, и я быстро выздоравливал.
Конец первой части
