О.Э.Мандельштаму
Мальчик - каменщик и сладкоежка, что же ты строишь?
Сёстры - тяжесть и нежность - стоят от тебя по обе руки.
В форме гвардейской по площади важно шагают герои,
ты смотришь на них исподлобья и слушаешь всплески реки.
Мы стояли с тобою на пристани и под музыку фронтовую
провожали Серебряный Век на вакхический праздник войны.
Выходили студенты в фуражках, сморкаясь на мостовую,
гимназистки смеялись под окнами примитивной тюрьмы.
А помнишь счастливое время - шумела весёлая стройка,
работящие потные люди вытирали густое лицо рукавом.
Из окон дома напротив трещал жестяной патефон без умолку.
Мы всё понимали - но каждый был занят своим ремеслом.
Поэты, пьяно галдя, возводили славянский Акрополь.
Ломали хлеб во время перекура и пили глиняное молоко.
Годы войны наблюдали за нами в немецкий бинокль.
Европа лежала в окопах - но, Боже, как всё это далеко.
Дитя эпохи чёртовой, ты думал, что Европа это улей,
ты воск лепил и время превращал в тугой эгейский мёд.
Когорты скользких ласточек над Римом промелькнули,
производя в лазури расскрипевшейся упругий поворот.
А в нежные сети и сладкие липкие соты эпохи
попались патрон от винтовки и раздутое птицей гнездо.
И куда ни пойдёшь, всюду слышатся длинные вздохи -
от военной Европы отчалив, Харон поднимает весло.
Люди в резиновых противогазах бегут из туманной атаки
и не могут, ослепшие, надышаться сияньем античного дня.
Чабрецом зарастают пространство и время Итаки,
обнажённый Одиссей сидит, согнувшись, у бездомного огня.
И я тоже люблю столяров ароматные, твёрдые руки,
топоров горячее железо и нагнувшийся звук у пилы.
На постройке Акрополя мы с тобою работали круглые сутки,
свежеструганный запах вдыхая деревянной стены.
А после работы мы мылись колючей крестьянской водою,
из дубовой бадьи звёзды шумно черпали хозяйским ковшом.
В белом Крыму полюбили мы девушку с голой спиною,
не Елену, конечно, другую, что вытиралась простым полотном.
А помнишь, как вдвоём под космоса хрустящей солью
сидели, запах скифской полыни развевался над нами как флаг.
Ты, нагнувшись ко мне, говорил: нежность соседствует с болью.
Но где же ты, радость Эллады, где женственный её Архипелаг?
Где ласточки гнездо ахейское, где мой Акрополь?
Простой афинской женщины меня снедает красота.
Не солнце чёрное, а дирижабль поднялся над Европой,
и тень аэроплана над Парижем как будто от креста.