В Моздоке, после июльского ливня, на пустынных аллеях старого парка Победы, прозванном людьми рощей, вдоль покрытых асфальтом дорожек повылазили на солнышко громадные улитки. Панцери этих чудесных брюхоногих молюсков, то есть спиральные раковины их, были ярко коричневыми всех градаций. Такое многообразие красок и переливающийся на свету отблеск, как от покрытых лаком шкатулок!
На ледующий день в Пятигорске, имея чуть меньше трех часов времени до отхода поезда, мы пробежались от Цветника, по аллее, к Машуку. От таких же улиток собрали там уже пустые «домики»: такие же крупные, но бледно-серые и словно совершенно потухшие…
Вдруг всплыли аналогии!..
Давно известно, что закрытый дом, оставленный без людей, очень быстро начинает разрушаться, без людей дом «умирает», даже если кто-то будет приходить и протапливать его зимой во избежание сырости, но при этом совсем не жить в нем. Объяснения этому феномену, собственно, толкового нет. Какая, собственно стенам разница?!
Вот и домик улитки, оставленный хозяином, начинает разрушаться.
Так же и людское тело. Одни старики превращаются с развалюх, мерзких и злобных, очень неприятной внешности. Другие же – полная им противоположность. Окруженные такими же сетками морщин, их глаза светятся чистотой и мудростью, лица украшены тихой всезнающей лукавой улыбкой. Те же седины, та же усталость в теле, но какое доброе и нежное они вызывают чувство и как они интересны!
Значит, пока в теле, эдаком доме человеческом, сам хозяин, то есть именно то, что и названо Человеком, жив, до тех пор домик-тело не превращается в жалкую развалину!
Дом людьми не населен годами...
Опустевший, стоит под замком...
Не смеялись в нем и не страдали.
Дом с людовью не был знаком...
От ненужности ссыпались краски,
А от пыли ослепли окна-глаза.
Дом хотел человеческой ласки,
Слова ж - некому было сказать.
Забытый и кинутый всеми бобыль
Пустым коробом быть он не смог,
Гростно в небыль уходит быль,
Если дому не нужен порог...
Человек без души — оболочка,
Нет дыханья — одни сквозняки.
Страшно, если на море ночью
Вдруг погаснут враз все маяки.
ПЛАЧ ОБ УТЕРЯННОМ ЖАНРЕ
В последнее время немного почитала переписку Гоголя, теперь вот – Пастернак с Ариадной Эфрон. Поистине, целый жанр.
(О, Господи!!!! Да за что же мне такое испытание – любящие меня?! Едва начну что-то писать, как оба воодушевляются, бросают все и окаываюся возле меня: один начинает вдохновенно трещать, излагая новые маниловские планы-мечты, другой, не имея возможности говорить, мотается взад-вперед за моей спиной, размахивая руками и тяжело дыша, захваченный каким-то гневом из-за того, что я ушла в себя, то есть сбежала от них; энергетика ужасная – меня начинает трясти. Сейчас буквально сорвалась... Но выстроенная мысль, как всегда, ушла, и когда-то, как обычно, начну ее восстанавливать куцими обрубками фраз и слов).
Итак, попробуем встряхнуться, чтобы светлую стройную мысль (закрылась, так сын, больной, там топает и гудит злобно, сбив уже и с этой реанимации мысли. Вот и объяснение!!! В таруханской ссылке одинокая несчастная Ариадна имела возможность шлифовать слог…). Опять прибежали оба… Засвидетельствовать свою неизменную преданность мне… Вытолкала почти грубо, закрыв за ними двери. Оба ушли в душевных слезах, как выброшенные на улицу щенки, скуля про себя…
Так вот, коротко уже: эпистолярный жанр умер безвозвратно. Когда-то писалось, переписывалось набело. Понимая, что письмо сохранится и будет перечитываться, целиком или отрывками, самим адресатом для себя и для близких, и через годы кем-то еще, возможно. А, уж если письмо посылалось человеку, явно заслужившему уже жить в веках, так наверняка писалось не только ему, а и для грядущего человечества.
Долго писали, тщательно подбирались для этого бумагу и чернила, еще более тщательно – конверт, дабы со смыслом. Через 10-15 дней этому письму с уже утратившему актуальность и свежесть, радовались безмерно, как новому!!! Долго с предвкушением и трепетным волнением читали и перечитывали все буквы на конверте, выверяя даты на штемпелях… Распечатывали, вынимали, затаив дыхание, сложенный листочек с текстом. Клали его на стол, чтобы заглянуть в сам конверт, не осталось ли в нем еще чего-то эдакового.
И только после всех приготовлений усаживались поудобнее, разворачивали вынутый из конверта листок и читали. Забавный был у всех один ритуал: сначала, шевеля губами и бубня про себя, бегло перебирали весь текст, взволнованно, боясь пропустить самое главное. После такого предварительного «обнюхивания» и ознакомления с текстом письмо прочитывается еще раз, спокойно и осмысленно. Аккуратно, как нечто могущее разбиться, поломаться, одним словом, испортиться
(- А где Сева?, - голос Григория из комнаты, уже по дороге на кухню, где я с ноутом заперлась от них, - Ага, он - на лоджии, ты заперлась от него! Смотрит на мамочку через стекло!!! Давай поцелуемся, нет-нет, не отворачивайся, оторвись от клавиатуры! Игнорируешь мужа?. Сейчас Севу запущу. Все, ухожу, пока ухожу. Без кофе ухожу, заметь…)
… Осчастливленный получатель кладет письмо на видное место, чтобы потом еще к нему прикоснуться, после размышлений на темы, затронутые в послании.
А что же происходит сейчас? Выхватив свободную минуту, кликнешь мышкой на слово «Почта», обнаружив новое, быстро ознакомишься текстом: коротким и сжатым, так же на бегу составленным другой стороной. Даешь команду «Отправить», тут же вспоминая, что даже ошибки не вычитал, и еще не написал о том-то и том-то. «Ну, да, ладно. За другим разом…», - успокоишь себя, уже пробегая глазами новую страничку Интернета, чтобы хоть немного быть «в теме». Увы, опять же, поверхностно – не до глубин, ибо количество времени все более уступает количеству информации.
(Опять слышу призывный голос одного и шаги другого, по кругу с лоджии выбравшегося через другие двери, через комнату и коридор – ко мне. Семейное счастье – это мой рок... Ти-ши-ны хо-чу, по-ко-я…)
О!!! Только что выплыло по интернету письмо с Сахалина. Строчу ответ:
«Очень хорошо, что ты вырвала время и победила апатию ради написания своего послания».
Прерываюсь, заслышав звонок телефона.
Это муж моей бывшей ученицы из Израиля звонит Григорию – много читает, занимается йогой и всеми техниками, несколько дней подряд звонит, советуется и консультируется; и высылаем друг другу фотографии своих коллекций минералов, а мы еще и коллекцию своих каменных сов и Гришины поделки... Он – виды своего Эйлата, горы – диво дивное, закаты. Я тоже постоянно фотографирую закаты и небо из своего окна, им послали - для воспоминания родных мест.
Двое из Америки звонят, один – из Крыма, местные…
Сигналы мобильника возвращают меня к «здесь и сейчас», сообщая о получении СМС-сообщения...
Читаю: «Сегодня не смогу. Перенесем». Чудненько! 21-й мчащийся, дай, Господи, не в пропасть, век.
Прежде бы отправителю сего потребовалось написать приветствие с указанием имени и отчества; принести извинение за вмешательство в мои планы и нарушение их; сообщить причину того, почему не может прийти на урок и, наконец, попросить перенести занятие-репетиторство по математике на другой день и выделить для этого время. Поистине, «многоголание несть спасение», итак все понятно. А имя отправившего эту депешу я определю с помощью телефонного справочника в мобильном телефоне.
Что-то весь мир активизировался для контактов!!!
Из моего недавнго письма к моей школьной учительнице русского языка и литературы:
«...Зато вчера мне попало Ваше последнее из "бумажных" писем от 14.03.2000 г.! С таким восторгом прочитала, словно вживье пообщалась с Вами. На четыре листа, последний — Ваши стихи мне. Благодарю Вас за радость общения и восторг от тепла и интереса ко мне.
Жаль что эпистолярный жанр отмер, у нас даже по городу давно нет почтовых ящиков.
Народ отказывается от домашнего городского телефона, все равно все общаются только по мобилке. И "на чай" друг к другу все меньше и меньше заходят... Куда бежим? - Ни уму не сердцу не дает народ пищи... Ну, да и это пройдет!».
