Все события и персонажи в тексте являются вымышленными. Любое совпадение с реальностью носит исключительно случайный характер.
Посвящается Валерию Сегалю
...Итак, дело дошло до финала соревнований претендентов. Как всегда, начался обмен телеграммами, приезжал к нам Макс Эйве, велись переговоры, и постепенно картина начала проясняться. Было совершенно ясно, что ни в СССР, ни в США матч не состоится. Два других предложения исходили от Югославии и Аргентины.
Я очень люблю играть в Югославии, где бывал много раз (в 1954 году с Давидом Бронштейном мы стали первыми советскими шахматистами, которые после длительного перерыва посетили эту страну).
Но так уж получалось, что по-настоящему удачно я в Югославии никогда не выступал — и в годы своей молодости, и в годы, так сказать, своего расцвета, и когда был чемпионом мира — выше третьего места за многолетнюю практику в Югославии не поднимался. Естественно, я опасался, что все там будет мне напоминать о неудачах. Пришлось от Югославии отказаться.
Фактически оставалась только Аргентина. А ехать туда на такой ответственный матч мне тоже не хотелось, потому что это — Западное полушарие, южный континент, время там весеннее, влажно, жарко... Однако выбора-то вроде бы и не было. Правда, поговаривали о том, что французская и греческая федерации тоже готовы предложить свои услуги. Но оказалось, что это только слухи.
Когда переговоры пришли к такому положению, что решение должен был принимать конгресс ФИДЕ, вдруг совершенно неожиданно в редакцию еженедельника «64» пришла телеграмма из Греции. Нас с Шифером приглашали туда играть матч на весьма заманчивых условиях...
По приглашению местной шахматной федерации Тигран Акопович Вартанян прибыл в Грецию лично вместе со своими секундантами Юрием Фейербахом и Алексеем Суэцовым для ведения переговоров и обсуждения деталей организации предстоящего матча. Поездку оплачивала греческая сторона.
Вскоре выяснилось, что споносором и фактически организатором матча собирается стать известный местный миллиардер Аристотель Макропулос.
На приеме в греческой шахматной федерации в честь предстоящего матча было сказано много лестных слов Тиграну Акоповичу, что
они рады сделать великому и замечательному шахматисту приятное, услужить, одарить, устроить, расстелиться под ноги, не ударить в грязь лицом, и прочие цветастые замысловатые изъявления.
Тигран Акопович Вартанян, в свою очередь, был в быту человек скромный, достойно несущий свое величие и славу. Принимали его по высшему разряду, и желать он мог только птичьего молока. Но молока он не употреблял, любимым его напитком был, напротив, коньяк "Арарат". Поэтому он развел руками, поблагодарил хозяев, подумал, и, в порядке ответной любезности на комплименты своему несравненному гению отвечал, что Греция, в которой он имеет честь находиться, вполне достойна принять матч такого уровня. И никаких таких возражений у него, восхищенного баснословным греческим гостеприимством, нету и быть не может; он будет очень рад встретиться и лично познакомиться с мэтром Аристотелем Макропулосом, дабы обсудить все детали будущего матча.
На следующий день в полдень в гостиничном номере экс-чемпиона раздался стук в дверь.
-я секретарь господина Макропулоса. Мэтр примет вас завтра в три часа на своей вилле, – отчеканил высокий брюнет средних лет. - но только одного.
-Разве я поеду один? Со мной еще мои помощники, переводчик. – удивился Тигран Акопович. – Я думал, мы так сказать коллегиально обсудим организацию данного мероприятия.
При этом заявлении секретарь слегка изменился в лице и замялся. С его слов выяснилось, что господин Макропулос несколько эксцентричен и просьба уважаемого господина Вартаняна невыполнима... Более всего она невыполнима по той простой причине, что господин Макропулос желает провести встречу с уважаемым чемпионом тет-а-тет, без посторонних лиц, а переводчик будет предоставлен.
-Могу я связаться с вашей федерацией? – уклончиво начал экс-чемпион мира.
Потрясенный до потери пульса президент греческой шахматной федерации дал понять Вартаняну, что слава Тиграна Акоповича превзошла уже вовсе все мыслимые и немыслимые пределы, если сам мэтр Макропулос, который способен послать куда подальше любого президента - просто так, под настроение и для скандальной саморекламы, - так высоко ценит Вартаняна.
Назавтра без пяти минут три лимузин правительственного класса привез Вартаняна с тренерами к воротам шикарной виллы Макропулоса, выполненной в английском стиле, с башенками, шпилями, зубцами и флажками. Привратник и охранник в ослепительных ливреях распахнули ворота и сообщили, что хозяин уже ждет, и его пожелание - провести встречу на интимном, семейном, можно сказать, уровне, а личный переводчик Макропулоса уже ждет на вилле. Машина тоже не нужна, потому что господин Макропулос распорядился отвезти почетного гостя после встречи обратно на своей машине. Который тут из вас господин Вартанян? Сделайте честь, прошу, проходите. Нет-нет, остальных принимать не приказано.
Фейербах пожал плечами, а вот Суэцов, было видно, расстроился.
Они пожали Тиграну руку, пожелали хорошо провести время и уехали. А Тиграна Акоповича уже сопровождали по мраморной аллее в замок. На крыльце ему отвешивает поклон уже просто какой-то церемониймейстер королевского двора, и Вартанян начинает сомневаться: правильно ли он одет, может быть, уместнее было бы явиться в смокинге... но его же об этом не предупреждали, да и время дневное, встреча неофициальная... да он и сам, в конце концов, великий человек! чего уж там...
Церемониймейстер приглашает его в роскошный приемный зал - белая лепка, наборной паркет и зеркала, - предлагает садиться и вещает по-гречески, что господин Макропулос сейчас выйдет вот из этой двери. В этот самый миг старинные часы на стене бьют три удара, церемониймейстер кланяется и исчезает, закрыв за собой двери.
И Вартанян остался в зале один. Он устроился поудобнее на каком-то роскошном диване, не иначе ручной работы, перед ним стоял мозаичный столик, и на этом столике были изящно расположены блюда армянской кухни – бозбаш, колбаски, шашлык, а самое главное – толма в виноградных листьях. Из напитков можно было видеть армянский коньяк и метаксу, местные вина. Фрукты высились горой. Проходит минута, и другая. Будучи проинформирован, что пунктуальность в Греции непринята ни на каком уровне, Вартанян оживленно осматривался по сторонам, приглаживал волосы и поправлял галстук. Очевидно, переводчик тоже сейчас будет. Тигран Акопович вспоминал заготовленные комплименты и выученные вступительные фразы.
В десять минут четвертого он полагает, что, в общем, с секунды на секунду Макропулос уже зайдет, и прислушивается к шагам. В четверть четвертого садится поудобнее и наливает себе рюмку коньяка и выпивает. Закусывает апельсином и закидывает ногу на ногу. В двадцать минут четвертого он начинает слегка раздражаться - какого лешего, в самом деле... сам же назначил на три часа! - наливает себе еще рюмку коньяка и выпивает. В половине четвертого он принимается за шашлык и запивает его бокалом вина. Толма стынет!
Налицо все-таки нарушение этикета. Хамство-с! Что он, мальчик? Он встает, расстегивает пиджак, растягивает узел галстука, сует руки в карманы, и начинает расхаживать по залу. Выглядывает на балкон. А часы исправно отзванивают четверти, и в три четверти четвертого Вартаняну эта встреча окончательно перестает нравиться. Он трогает ручку двери, из которой должен выйти Макропулос - может, помощник залы перепутал? - но дверь заперта. И Вартанян решает: ждет до четырех - и уходит к черту. Что ж это за безобразие... это уже унижение! Ровно в четыре он хлопает себя ладонью по колену, опрокидывает на посошок рюмочку "Метаксы" и твердо ступает к двери. Но оказывается, что эта дверь, в которую он входил, тоже не хочет открываться. Вартанян удивляется, крутит ручку, пожимает плечами. Он пробует по очереди все двери в этом дворцовом покое - и все они заперты! Он в растерянности и злобе дергает, толкает, - закрыли! Тогда он для улучшения умственной деятельности осаживает еще коньячку, ругается вслух, плюет на пол, сдирает галстук и запихивает в карман... Он ищет звонок или телефон - позвонить помощнику или кому там. Никаких признаков сигнализации. Может, с Макропулосом что-нибудь случилось? Может, он не приехал? Но ведь - пригласили, уверили... Сумасшествие! А жрать уже, между прочим, охота! Экс-чемпион всегда считался гурманом, эти удовольствия насчет пожрать он любит, а время обеденное: причем он специально заранее не ел, чтоб оставить место для обеда с Макропулосом - по всему обед-то должен быть, нет? Присаживается обратно к столику, налегает на толму, жует колбаски, хлебает супчик, запивает все это кислым вином...
- Они не умеют готовить толма. – пронеслось у него в голове.
Схватило живот у Тиграна Акоповича. В туалет хочется – сил нет. А двери заперты!!! Никакие этикеты и правила хорошего тона уже неуместны, он стучит вовсе двери, сначала застенчиво, а дальше - просто грохочет ногами: никакого ответа. Тогда пытается отворить окна - или покричать, или уж... того... выбегает на балкон, кричит- никого нет, как будто вымерли все. Вартанян начинает бегать на своих коротких ножках по залу и материться с возрастающим напором. И к пяти часам всякое терпение его иссякает, и он решает для себя - вот ровно в пять, а там будь что будет! Да провались они все! А в углу зала стоит какая-то объемная древняя амфора, изготовленная, возможно еще до нашей эры. Красивой формы и изрядной, однако, емкости. И эта амфора все более завладевает его мыслями. И в пять он, не в силах больше сдерживаться, хватает эту амфору, облегчается в нее, выносит амфору на вытянутых руках, морщась, на балкон и думает, что жизнь не так уж плоха: вилла, хороший стол... и тряпкой амфору заткнул, пока разберутся. А часы бьют пять раз, и с последним ударом врубается из скрытых динамиков с оглушительным звоном музыка балета "Спартак". Дверь с громом распахивается - и влетает верхом на пони Макропулос, с буденновкой на голове и привязанным к носу веревочкой презервативом! Он гарцует на пони через весь зал, дико хохоча, к противоположным дверям - они впускают его, и захлопываются!.. И музыка обрывается.
Входит церемониймейстер и объявляет, что прием окончен. И приглашает к выходу. Остолбеневший Вартанян судорожно приводит себя в порядок, сухо пожимая руку помощнику. На крыльце ему почтительно вручают роскошный, обтянутый кожей, с золотым тиснением альбом репродукций голландских художников с трогательной надписью Макропулоса на память об этой незабываемой встрече. Сажают в автомобиль и доставляют в отель. По дороге Вартанян пришел в себя и хотел выкинуть к черту этот поганый альбом, но подумал и не стал выкидывать.
В гостинице его уже ждали верные оруженосцы.
-Ну что там, как? Как встреча-то прошла? – в нетерпении выпалил Суэцов.
-Разговаривали о шахматах, - стараясь быть немногословным и не завраться, вяло отвечал Вартанян. – но думаю, что я не уронил честь советского гражданина и спортсмена.
Через несколько дней Греция тихо сняла свое предложение провести финальный матч претендентов. Советским же шахматным болельщикам была подана сказка о том, что „кандидатура Афин была по всем показателям бесспорной, но делегатам Аргентины удалось свести дело к жеребьевке», где удача улыбнулась Аргентине.
О результате матча в Буэнос-Айресе знает весь шахматный мир.
Альбом с репродукциями, который, как выяснилось позднее, был обтянут кожей с крайней плоти кита, был передарен многолетнему тренеру и секунданту экс-чемпиона мира Исааку Ефремовичу Заславскому в связи с его 55-летием.
Но это уже совсем другая история.