Омраза (ненависть). Глава первая (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

    Омраза (ненависть)
      
       "Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия? Грабительство и насилие предо мною и восстает вражда и поднимается раздор".
       Книга пророка Аввакума 1.3
      
       Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
       Право Пяста
      
       "... не стало милосердия на земле нет правдивых между людьми все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть".
       Книга пророка Михея 7.2
      
       ГЛАВА ПЕРВАЯ
      
       Величайшие из деяний Пястов относятся к началу одиннадцатого века - к периоду, когда получила полное развитие феодальная система, которая по своему назначению стала двигательной силой и нервом национальной Европы. Дух рыцарства, сопутствующий времени, набирал свою наибольшую мощь, оживлял и вдохновлял ее. Это было именно то время, когда происходило окончательное становление государств, входивших некогда конгломератом в искусственную империю Карла Великого. Национальные образования, довольно зыбкие при этом императоре, наконец стали принимать свою окончательную форму и одно за другим превращались в сильные и независимые государства. Все это происходило в разных концах Европы одновременно, и посему ни один государь не имел явного преимущества перед другими, хотя каждый из них, как, впрочем, и в последующие периоды, зорко следил за соседями-соперниками и при любом мало-мальски удобном случае был не прочь отобрать в собственность или хотя бы в лен очередной лакомый кусочек. Бесконечные войны, которые велись на границах государств, с целью грабежа и захвата территорий, практически уже не приводили к даже чуть заметному изменению границ, но как нельзя лучше способствовали воспитанию рыцарского сословия, так как давали возможность демонстрировать личную храбрость, великодушие и благородство в понимании того времени.
       В события той эпохи особо важную лепту внесла церковь. И если в западных районах безраздельно властвовала папская курия, то на границах Восточной Европы в непримиримой схватке сталкивались интересы византийской, римской и ирландской церквей. До окончательного, официального разрыва папы и патриарха дело пока еще не дошло, но это время уже было не за горами, а фактический разрыв стал реальностью. В 1006 году папский двор, наконец, решился окончательно и включил в Символ веры добавление "фелиокве", и это решение сразу же встретило осуждение на Востоке. Развязка неумолимо приближалась, а тем временем, в целом более прагматичном и дальновидном католическом мире исподволь начинала витать идея крестовых походов, поскольку папы надеялись таким путем подчинить своей власти восточные патриаршества.
       В то же время в Европе все с большим ожесточением, продолжала набирать силу никогда не прекращающаяся борьба светской и духовной властей; и наконец, вышла на передний план. Как и всякая война, она шла с переменным успехом, и обе стороны прилагали максимум усилий для достижения своих целей. Иногда она принимала даже формы открытой войны, с оружием в руках, но намного чаще использовались тайные пружины, среди которых исключительно почетное место занимали яд и кинжал.
       Борьба короля с вассалами и вассалов между собой на всех уровнях зеркальным отражением повторялась на всех, без исключений, ступеньках иерархической лестницы, построенной церковью.
       Ко всему сказанному необходимо добавить, что большинство европейских государств переживало период становления и укрепления или даже смены династий, что неизбежно вызывает междоусобное напряжение. Исходя из таких предпосылок, иного верного способа, кроме как физическое устранение соперника на престол, не существовало. И если дело по каким-либо причинам ограничивалось простым изгнанием из страны, то вернее всего и чаще всего вслед за этим в недалеком будущем следовало вооруженное продолжение.
       Такое развитие событий не могло устроить правителя и, посему, смерть соперника была тем желаннее, чем теснее родство с ним.
       Все вышеизложенное усугублялось еще и главенствующим правилом, при котором решающим и единственным критерием отношений признавались личная клятва и рыцарское слово. Они давались совершенно искренне, не подлежали сомнению и являлись безоговорочным и потому решающим документом, а если кому-либо приходило в голову усомниться в искренности дающего клятву, то это расценивалось как тягчайшее оскорбление, искупить которое может лишь кровь обидчика.
       При этом, что совершенно неудивительно (или, возможно, кого-либо это и удивит), но любые, самые страшные клятвы всегда преспокойно нарушались, причем обеими сторонами. Хоть личные, устные, хоть письменные. Церковные иерархи, по крайней мере те из них, что находились в гуще событий, не остались в стороне, а часто и сравнительно подолгу возглавляемые в ту пору весьма колоритными фигурами (вроде папы Иоанна XII), внесли весомую, если не решающую лепту, позволяя коррозии лжи прочно укорениться в отношениях между государями, вассалами и всеми другими, сея недоверие к искренности. Речь идет об соответствующем духу времени изобретении - симонии - платном отпущении грехов. Симония усугубила подозрительность и привела к тому, что внешняя сторона отношений чаще подразумевала заведомую ложь.
       В кратко обрисованных условиях все нарастающих взаимных интриг, ненависти, показного внешнего благородства, за которым чаще всего стоял немедленный и непременно смертельный удар из-за угла, вынуждены были проходить становление молодые династии, а вместе с ними страны. Несомненно поэтому и эпоха выдвигала на чело сформировавшихся государств, далеко незаурядные фигуры.
       В атмосфере смертельной ненависти и непрерывной борьбы за власть в собственной семье, испытывая постоянные угрозы, переходящие в прямые интервенции со стороны соседей, только действительно великие личности - такие, как Болеслав Храбрый, из династии Пястов, Великий князь Польши, добившийся королевской короны и ставший грозой сопредельных стран - могли обеспечить своему государству, а вместе с ним и себе достойное уважения место в европейской истории.
       Жестокость, клятвопреступления, в лице Болеслава, прекрасно уживались с тонким дипломатом, редким мужеством и личной храбростью, точно также, как на картине в темных тонах неизбежно существуют и светлые места.
       Необходимо заметить, что и современники, и последующие историки, рассматривая исторических деятелей, в огромном количестве используют увеличительные стекла, да так, что в результате именно из-за них ничего не видно. Кроме того, сегодняшняя конъюнктура всегда диктует свое решение и свой взгляд на деяния предков. Поэтому в изображении исторических фигур всегда отсутствуют полутона, а торопливо используется лишь одна краска: черная или белая, в зависимости от сиюминутного спроса.
       Но личности, подобные Болеславу Храброму никак не поддаются такому упрощенному подходу. Его дела говорят сами за себя, и ныне наступает время, когда в конце концов люди начинают считаться не с тем, что говорит конъюнктура, а с тем, что было совершено - и еще скорее с тем, что он по-видимому был намерен совершить.
       Поступки и речи Болеслава были не таковы, чтобы загладить грубые нарушения порядочности. Верность слову, которая обычно считается самой священной чертой человеческого характера и малейшее нарушение которой является серьезнейшим проступком против кодекса чести, в те времена многократно усиленной рыцарскими понятиями, нарушалась им без зазрения совести, и это нередко сопровождалось чудовищными преступлениями.
       Однако нельзя забывать, что его противники, неизменно прикладывая к действиям Болеслава кодекс чести, совершенно забывали примерить его к себе. На поверку оказывается, что поговорка "с волками жить - по волчьи выть" - являлась единственно приемлемой формулой в те времена. (Впрочем и не только в те).
       Поведение Болеслава вполне естественно вписывалось в нормы морали того времени, где каждый очернял своих противников, а себе приписывал одни лишь добродетели. (опять же заметим, что такое восприятие окружающего, совершенно не изменилось до наших дней, лишь приобрело многовековой слой утонченной подлости).
       Вступив на польский престол в 992 году после смерти отца своего Мечислава, он изгнал мачеху Оду, родного и трех единокровных братьев, после чего захватил в свои руки власть над всей страной, между тем как по закону и по обычаям того времени, а также по воле отца он обязан был дать уделы братьям.
       Родной брат его Владыбой и сыновья мачехи Оды - Мечислав, Святополк и Болеслав, грозили ему междоусобицей, и он, горько пожалев о своем великодушии, а именно о том, что оставил их в живых, вынужден был стать в оборонительное положение.
       Родной брат Болеслава польского Владыбой по совету мачехи Оды и "друзей" своего брата отправился в Чехию к Болеславу Пию, родному брату своей матери. Болеслав Пий был очень рад приезду претендента, так как это дало ему повод возобновить старые препирательства возникшие в 989 году при Мечиславе I-м из-за некоторых областей, когда-то принадлежащих Богемскому королевству; дело доходило до войны уже тогда, но ничем не кончилось. Болеслав Пий обещал княжичу Владыбою водворить его в отечестве и вернуть наследственный удел. Чешский государь как умный человек надеялся раздвоить таким образом силы соседа или по крайней мере заслужить признательность Владыбоя, приобрести в нем хорошего соседа и друга, на которого резонно рассчитывал иметь достаточное влияние.
       Война, которую Болеслав вел в то время с Русью, дала чешскому князю желанный предлог. Он вторгнулся со своими войсками, при которых находился и Владыбой, в Силезию, углубился в страну и дошел до Кракова, отворившего ему ворота.
       Самое направление движения войск показывает, что притязания чешского князя оставались те же, что и при Мечиславе I, то есть он хотел вернуть Силезию, часть Верхней Лужиции и Краковскую область, которая под именем Хробатии принадлежала когда-то моравскому государству. Так как он впоследствии предоставил Силезию Владыбою, себе же оставил Краков, то надо думать, что Верхняя Силезия была предназначена Мечиславом в удел Владыбою.
       Правителем Кракова Болеслав Пий назначил храброго полководца Красоту. Это побудило Болеслава Храброго заключить в 994 году мир с русским князем Владимиром и уступить ему области, завоеванные в Червонной Руси - в надежде отвоевать обратно Краков. В Кракове и окрестностях было в то время мало войск, и Болеслав попытал счастья. Но доблесть коменданта уничтожила плоды всех усилий осаждавших; несколько штурмов было отбито, а голодом взять город не удалось, потому Болеслав отступил, как пишет польский летописец - "с уроном и позором". Обиднее всего было ему то обстоятельство, что после взятия Кракова чешский князь Болеслав принял также титул князя Польского. Когда после смерти чешского князя Болеслава Пия, Болеслав Храбрый воспользовался неурядицами в Богемии и вновь занял в 999 г. Краков, он велел вырезать весь гарнизон и всевозможными обещаниями заманил своего брата Владыбоя из Силезии в Польшу; обещаний он не сдержал, но тайком приказал доставлять брату средства и возможность предаваться вину и разврату. Чехи, понимавшие конечно - в чем дело, и желая положить конец внутренним неурядицам, тайно вызвали Владыбоя из Польши и возвели его на чешский престол. Богемия в те времена дробилась на отдельные княжества, признававшие главенство императора. Владыбой был герцогом Пражским и владел частью Верхней Лужиции, полученной, может быть в надел от Болеслава Храброго.
       Князь Польский был по природе весьма честолюбив, что и побудило его домогаться королевского достоинства. Одновременно с этим он попытался свести на нет попытки оспаривания его власти. Очень может быть, что он проведал о намерениях венгерского князя Стефана и хотел опередить его. Вероятно он вспомнил и о данных ранее отцу его Мечиславу обещаниях, исходивших из Рима. Положим, их не сдержали или скорее благодаря политическим осложнениям не могли сдержать, но все же Мечислав I, обнадеженный папой, отдал часть или вернее все свое государство, через посредство папы Иоанна XV, под защиту и в распоряжение святого Петра.
       Тем не менее, вероятно потому, что Болеслав не мог или не желал дать или посулить папе столько, сколько поднес венгерский князь Стефан, посол которого имел в этом отношении неограниченные полномочия, Стефан и одержал верх над Болеславом. Как на причину отказа папа указывал на явление ему будто бы ангела, запретившего давать Болеславу корону, так как поляки, отличаясь жестокостью, несправедливостью и притеснением подвластных народов, совершенно не заслуживают такого дара.
       Отказ папы окончательно восстановил против него Болеслава. Он был раздражен предпочтением, оказанным Венгрии, сделавшейся королевством; он прекрасно видел все проистекающие из этого преимущества, особенно ввиду некоторой, уже начатой в Венгрии правительственной реформы, которую Болеславу также очень хотелось выработать и оставить своим преемникам.
       Несмотря на неудачу, Болеслав не расстался с мыслью провести и у себя то же самое, только избрал для достижения цели иную стезю. Он обратился к германскому императору Оттону III, чтобы через него на укоризну папе добиться королевской короны. Будучи мудрым правителем, он хорошо понимал весь вред, нанесенный ему историей с братом Владыбоем, обратившимся к богемскому герцогу Болеславу. Он знал и опасался, что мачеха его Ода, имевшая сильных приверженцев, а также его сводные братья могут обратиться к которому-нибудь из сильных соседей и с их помощью добиться того, что им принадлежало по праву.
       Чтобы предупредить ряд подобных случайностей, а главное - изменить порядок престолонаследия, Болеслав не только добивался у императора королевского титула, но при этом, вероятно, велел доверенному лицу сделать императору некоторые более или менее выгодные предложения, побудившие императора поближе расследовать дело и предпринять с этой целью путешествие в Польшу. Именно в тот момент предложение Болеслава было императору Оттону III как нельзя более кстати. Жившие между Одером и Эльбой славяне нередко нападали на смежные с ними саксонские области, в особенности во время несогласий мелких владетельных князей или отлучек императора за пределы страны, в Италию. Чтобы покончить с таким положением дел, самым лучшим средством было, конечно, приобрести дружбу какого-нибудь из могущественных славянских соседей.
       Наиболее подходящим для такой цели был Болеслав. Он был тогда во цвете лет, храбр, полон огня и жизни, пользовался большим влиянием и весом среди окрестных славянских народов.
       Летописи говорят, что император Оттон III, будучи болен, обратился с молитвой к св. Адальберту и дал обет, если выздоровеет, посетит его могилу, что и сделал в сопровождении большой свиты.
       Надо заметить, что св. Адальберт принял мученическую смерть 23 апреля 997 года, а канонизирован уже в 999 году - факт, сам по себе весьма примечательный.
       Князь Болеслав, узнав о намерении императора, встретил его на границе и во все время его пребывания в Польше давал полное содержание ему и свите. Путь лежал через Познань, а так как император в силу обета должен был пройти пешком семь миль по пути к могиле Адальберта, потому что Познань лежит от Гнезно именно на таком расстоянии, то он и шел из Познани в Гнезно пешком. Болеслав, узнав об этом заранее, устлал всю дорогу от Познани до Гнезно разноцветными сукнами, так что ни император, ни сопровождавшие его люди нигде не коснулись земли.
       Совершив паломничество, Оттон III как император Священной Римской империи, во исполнение своего обета, данного мощам св. Адальберта, даже без согласия архиепископа Магдебургского и епископа Познаньского, разделил польскую провинцию на пять епархий и велел посвятить в архиепископы Гнезненские родного брата св. Адальберта Гауденция.
       Когда император увидел могущество и богатство Болеслава и пышность его двора, он удивился и сказал: "Клянусь императорским венцом, что все то, что я здесь вижу, далеко превосходит все слышанное мною об этом князе". Затем, посоветовавшись со своими министрами, он всенародно объявил, что такому правителю не подобает титуловаться только князем или графом и пользоваться только таким почетом. Он достоин восседать на королевском троне и быть венчанным королевской короной.
       Дальнейшее в летописной литературе описывалось так: "И сняв со своей главы королевский венец, он возложил его на главу Болеслава в знак дружбы и союза и тут же подарил ему гвоздь с Креста Господня и копье св. Маврикия. Болеслав со своей стороны принес в дар императору руку св. Адальберта. Этот день они провели в искренней беседе, император назвал Болеслава своим братом, назначил соправителем или членом государственных штатов и присвоил ему звание друга и союзника Римского государства. Кроме того, император передал Болеславу, принадлежавшую ему, как императору, власть в церковных делах над всем Польским королевством и над всеми уже покоренными или имеющими быть покоренными язычниками и варварскими провинциями".
       Император, желая еще в большей мере привязать к себе польского государя, устроил брак сына Болеслава Мечислава II со второю дочерью своей сестры Мехильды, бывшей замужем за пфальцграфом Рейнским Готфридом - принцессой Риксой.
       После папе Сильвестру, находящемуся в зависимости от Оттона III, ничего другого не оставалось, как скрепить сей договор от имени Римской церкви.
       Когда император отправился домой, Болеслав проводил его до границы, еще раз поблагодарил и обещал вечно хранить союзный договор, после чего сам вернулся в Польшу.
       Император вскоре умер - 17 января 1002 г. в Патерно, в Италии, а Болеслав тотчас более не захотел признавать себя другом и союзником Римского государства, а напротив, незамедлительно стал в явно враждебные отношения к преемнику Оттона III - императору Генриху II.
       Добившись исполнения своих стремлений, он с большей, чем ранее, уверенностью продолжал борьбу против родного брата Владыбоя. Продумав план, имевший целью далеко идущие последствия, он всячески демонстрировал свое пренебрежение к брату.
       В действительности польский князь Болеслав ничего не имел против княжения своего брата в Богемии, так как это развязывало ему руки. В самом деле, если бы образование Владыбоя было иным и он не предавался бы вакханалиям, в Польше наверное было бы еще немало междоусобиц. Поляки также были довольны, что на чешском престоле сидел брат их короля, так как князья из чешского рода всегда враждовали с династией Пястов, укрепившейся в Польше.
       Новый чешский князь Владыбой, желая утвердиться в Богемии и обеспечить за собой власть, отправился в Регенсбург к императору Генриху, где и добился утверждения своего избрания, так как богемские князья давно уже были ленниками императора. Сын Болеслава Пия, Болеслав III не считая себя в безопасности в Богемии, отправился в Польшу, а новый князь Владыбой в 1003 г. был отравлен, причем неизвестно кем и как.
       Смерть его послужила причиной новых беспорядков, в которые тотчас вмешался Болеслав Польский. Болеслав III предался полякам и с их помощью вторично взошел на престол. Польский король Болеслав Храбрый сам поддерживал его притязания, прозорливо предвидя, что тот своей жестокостью скоро вновь восстановит против себя всю страну, а тогда будет уже легко утвердиться в Богемии.
       Так и случилось. Болеслав по-прежнему стал неистовствовать так, что чехи в отчаянии прибегли к помощи Болеслава Храброго и просили у него защиты. Болеслав Храбрый не заставил себя долго ждать, захватил в плен чешского герцога, велел выколоть ему глаза и в 1003 году завладел всей Богемией.
       Император был сильно встревожен этим известием, но затем смягчил гнев и отправил послов с целью заверить польского и нового чешского государя, что за ним будет сохранена Богемия, если только он согласится признать последнюю императорским леном. Болеслав Храбрый, надеясь на свое могущество, отверг предложение императора, бессилие которого ему было известно.
       Тем не менее император не мог, по крайней мере внешне, смириться с потерей Богемии и волей-неволей Болеслав был вовлечен в вялую, бесконечную войну, шедшую с переменным незначительным успехом.
       Поэтому Болеслав Храбрый, видя, что император не в силах оружием препятствовать его утверждению в Богемии, все чаще и пристальнее поглядывал на Восток. В это время у него окончательно сформировалось желание играть роль покровителя славянских народов, подобно тому, как германский император объединял под своим скипетром германские.
       Особое место в его планах занимала Русь. После войны 992 - 994 годов мир с Великим князем Руси Владимиром не нарушался, так как другие дела отвлекли Болеслава. Однако если не оружием, то тонкими дипломатическими маневрами, а именно посредством миссии Бруно он готовил почву и связи с наследником Владимира Святополком, за которого со временем и выдал замуж свою дочь.
       Кроме этого сам Болеслав Храбрый, увлекшись красотой и умом дочери Владимира - Предславы, предложил ей руку и сердце, а ее отцу вечный мир. Однако вместо ожидаемого согласия Болеслав Храбрый, к собственному глубокому изумлению, получил именно от княжны высокомерный отказ. Польский король был вынужден до поры смирится с этим, но с тем большим рвением принялся усиливать влияние на своего зятя. С этой целью он направил на Русь, как духовника своей дочери, епископа Кольбергского Рейнберна, миссия которого внешне состояла в распространении христианства по учению западной церкви.
       Этот епископ по указанию и с помощью Болеслава Храброго уничтожил и сжег языческие капища в дальней Померании и принес много пользы своими проповедями. Фанатичный католик, преданный душой и телом польскому королю, он добивался от его зятя выступления против отца, в чем преуспел неожиданно быстро. Однако Великий князь Руси Владимир был давно, именно в отношении Святополка начеку, и вместо удачи заговорщиков ждал полный провал.
       Святополк, его жена и епископ были заключены в темницу. Но теперь уже при дознании о целях Рейнберна Владимира ждала неудача. Свое заключение епископ рассматривал никак не иначе, как христианский подвиг и только что и делал, так умолял о мученической смерти. В конце концов, он ее и принял, своим фанатизмом основательно потрепав нервы Великому князю. Убедившись, что душой заговора являлся именно Рейнберн, Владимир внешне простил Святополка, но о сближении не могло быть и речи. Несмотря на то, что повод для войны и захвата Червенских городов был достаточен, Болеслав из-за очередных осложнений в отношениях с германским императором, а еще в большей степени из-за торопливости Рейнберна, не успел в полной мере привести свой план в исполнение, хотя и начал против Руси войну, которая в полном соответствии с вышеупомянутыми причинами, кончилась без всяких существенных выгод той или иной стороне.
       Таково было положение в отношениях двух государств - Польши и Руси. Положение неустойчивого равновесия - только так его можно наиболее точно охарактеризовать. И чем более дряхлел Владимир, тем более нарастало среди его потомков напряжение в связи с надеждами занять место Великого князя, тем деятельнее готовился Болеслав вмешаться в эту борьбу, конечной целью которой было - создание империи славян, подобно той империи, которая называлась - Священной Римской.
       Это были далеко идущие планы, и на пути осуществления их стало множество преград, которые Болеслав и готовился преодолевать, вкладывая в достижение цели всю свою неистощимую энергию и незаурядный ум. Это было тем более необходимо, что конец десятого и начало одиннадцатого века ознаменовались рядом событий, итогом которых было то, что Русь достигла грозного могущества и прочно утвердилась в ряду европейских держав.
       До этой эпохи она была вынуждена отстаивать свои земли от беспрерывных посягательств соседей, отвечая на них, хотя и достаточно активными, но лишь диверсионными походами.
       Однако, начавшийся век, поначалу принес слишком явные признаки развала намечавшейся государственности, чтобы можно было надеяться на будущий благоприятный исход.
       Извечные противники Руси - печенеги, как ни кажется на первый взгляд странным, заключали союз с кем угодно, но только не с Русью, с которой практически постоянно находились в состоянии войны. Для соседей Руси не было секретом, что в стране назревает долгожданная междоусобица. И если во времена начала княжения Владимира соседние страны переживали точь-в-точь такие же трудности, то ныне положение резко изменилось. Усиливающиеся соседи Киевского государства грозной тучей исподволь начинали нависать на границах, поскольку угроза распада Руси на мелкие уделы все явственнее проглядывала сквозь бреши в дипломатии Владимира.
       Христианские иерархи всемерно поощряли светских владетелей, ибо еще со времени принятия христианства и даже ранее, Русь была ареной борьбы между византийской церковью и папской курией.
       Однако - и это необходимо особо подчеркнуть, организация церкви на Руси во время княжения Великого князя Владимира заметно отличалась и от константинопольской и от римской. Она скорее была под влиянием ирландской, что абсолютно не устраивало ее соседей, поскольку независимое положение русской церкви исключало надежды на получение доходов из богатейшей страны.
       Но пока Великий князь Владимир был в силе, а мощь его дружины отбивала охоту вооруженного соперничества, приходилось пытаться действовать миссионерскими методами. Но время миссионеров кануло в лету, а реально противостоять настоятелю Десятинной церкви Анастасу и возглавляемому им клиру было почти невозможно.
       Анастас, словно посмеиваясь над своими грозными противниками, не препятствовал посланцам ни папы, ни Царьграда проповедовать Слово Божие на свой лад. Однако их искренние потуги ни к чему не приводили, поскольку по самым неожиданным причинам, по крайней мере внешним обстоятельствам, они всегда оказывались в пустоте - и с горечью после очередного провала, могли лишь восклицать: "Мой глас в сей дикой стране - глас вопиющего в пустыне".
       Фанаты-проповедники, из коих самым ярким был епископ кольбергский Рейнберн, уступили место дипломатам в сутане и рясе. Антоний, впоследствии святой - основатель Печерской обители, Бруно Корфутский, позже канонизированный церковью под именем Бонифация - вот уровень тех, кто повел новое наступление на церковь Анастаса. Но и они смогли лишь убедиться в том, что хотя Анастас и признает силу патриарха и папы, но его выбор будет свершен им и только им.
       То, что выбор он будет вынужден сделать, было ясно, но еще ясней стало то, что пока не только Антоний и Бруно, а сами патриарх и папа бессильны привлечь его на свою сторону до того момента, пока он сам и только сам не пожелает.
       Встретив такого независимого и незаурядного противника, папа и патриарх были вынуждены уступить и вступить перед ним в некое подобие соревнования, перенеся направление своей деятельности на детей Великого князя. Анастас, подобно императору Древнего Рима наблюдал, как стараясь доказать свою силу и этим привлечь благосклонность, боролись приверженцы папской курии и патриарха.
       Но время неумолимо отсчитывало дни и годы правления Владимира. И все явственней звучал вопрос о его преемнике. И настало горе в земле Русской - скончался Великий князь Руси. Подобно коршунам бросились его чада к опустевшему Великому столу. Право на власть? Каждый считал, что у него право.
       Но не о наследном праве думал Анастас, он думал о силе державы. Не держава для князя, а князь для державы.