Родная, здравствуй!
Спешу поведать - мир прекрасен, пока его не точит ржа разлуки, ревности, хвалы иным утехам.
Ночь сырая свидетель, искра, догорая под грузом пепла и золы, не может озарить очаг, не может возродить надежду.
Я по живому сердце режу. Чуть ниже левого плеча зарубцевавшаяся боль под полосой багровой шрама...
К ступеням брошенного храма несохранённую любовь увозит ветреный октябрь на ливней дряхлой колымаге.
Забрызгав кляксой лист бумаги, пишу, как вечереет. Хлябь над миром, над душой, страной, где были счастливы когда-то (некстати вспомнилась цитата: "что Вы, увы, больны не мной").
Октябрь за окнами, темно, сквозит, кончаются чернила.
Юг, яхта, море, берег, вилла, хмельное терпкое вино и ты в бикини, может быть, кому-то вымолвишь с усмешкой: "Прекрасно быть хмельной и грешной, и даже... даже... не любить..."
Но выдаст правду пальцев дрожь, чуть призакрытые ресницы...
Как часто мне ночами снится самим придуманная ложь.
Прости. Прощай. Прощу. Пойму всю невозможность новой встречи.
P.S. Сверчок чирикает у печи в тобой оставленном дому.