Он сидел у меня на груди за полой пальто, высунул мордочку, и все время смотрел мне в глаза, он не плакал, не вырывался, ничего не просил, просто смотрел, а мне почему-то хотелось плакать. Когда дома я опустила его на пол (мне было странно, что он так долго ехал и не описался), конечно, он налил лужу, косолапя вышел из нее, поднял головенку, стал смотреть мне в глаза, и я впервые поняла вопрос: «Я сделал что-то не так?». Да, потом я так и не привыкла к этому телепатическому способу общения, когда явственно понимаешь бесплотные слова, каким-то непостижимым образом поступающие в мое сознание от него, но об этом я еще подумаю позже, а пока надо было просто элементарно устроить быт нового жильца. Лужа была маленькая, но она располагалась посреди кухни, а я уже способна была понимать в своей радости приобретения, что это чудо будет расти, и будет расти каждая лужа и не только лужа, а на улицу нельзя выходить, пока не сделают прививки и не кончится инкубационный период…
Тогда было совершено первое странное действие для владелицы собаки: я взяла старую газету, положила ее в уголок за креслом на линолеум и сказала малышу: «Пожалуйста, писай и какай пока сюда, мне здесь удобно будет убирать, и ты никому не помешаешь». Этого было достаточно, чтобы в дальнейшем он ЭТО делал именно там и еще прибегал тявкать: «Убери». Осознала же я, что подобная форма воспитания собаки противоречит науке дрессуры животных, гораздо позже, когда купила книги, поговорила со специалистами. В тот момент я просто решала проблемы совместного проживания в маленькой квартире. Покормила, попоила. Он попросился на руки и уснул. Я сидела и думала, как же я его назову.
В детстве на улице я встречала мужчину с необыкновенной красоты и стати серым догом. Они шли рядом, не спеша, занимая весь тротуар. Тихим голосом хозяин обращался к огромному псу: «Стронг, рядом», – и они освобождали проход, а мне не надо было обгонять их, хотелось идти и идти за ними следом и любоваться этой великолепной собакой и мечтать, что когда я вырасту, у меня непременно будет такой же Стронг.
Итак, «Стронг». Я произношу повелительно: «Стронг!». Черный колобок с кленовым рыжим листочком на попе под коротеньким остатком хвоста деловито ища что-то на полу, оглянулся на меня, наморщил лоб, поднял рыжие брови и стал напряженно думать над сказанным. Видимо, он уже догадался, что я буду долго иметь к нему отношение (в качестве кого, разберемся позже), поэтому надо слушать сказанные слова хотя бы иногда. Я рассмеялась: ну, какой же ты «стронг», ты просто Роня!!! Ронечка, Роняха – черная шерстяная рубаха, Ронятка-Чунятка… Ладно, для солидности и для посторонних – уважительно РОН. Он как бы засмеялся и обрадовался и сразу понял, что он Роня. Потом я прочитала, что ротвейлеры относятся к думающим собакам, которые умеют улыбаться и смеяться. Значит, я еще не сошла с ума.
Как-то я нашла умную книжку по астрологии, открыла страницу, где была схема звезд знака Скорпион (он родился 28 октября), и там значилось: РОН-КОРОН-ОРИОН, а смысловое значение этой цепи: Любовь-Мудрость-Сын. Значит, еще малышом он согласился на это имя и выполнил своей жизнью назначение его. Я так и не решилась ни разу назвать его в этих воспоминаниях щенком. Он никогда им не был. До имени он был существом, а потом он стал Роней, Роном из созвездия Скорпион...
Миска была поставлена удобно, определилось собачье место в уголке на одеяле, но я еще не знала, что это условности, и главное место Рона будет там, где я, или место, откуда меня можно видеть. Но это потом, когда он признает за мной роль хозяйки, и все же всегда будет относиться ко мне покровительственно и снисходительно как к слабой женщине, ежесекундно умирать за меня и жить для меня, но это потом, потом… Стоп, не плачь. Помнишь, Роня, я обещала тебе не плакать и вспоминать тебя светло. Все, я не плачу, я успокоилась…
Итак, наступила вторая половина первого дня жизни в моей жизни этого Чуда – настоящей собаки по имени РОН. Он уснул у меня на коленях. Вернулась из школы дочь Лера, своим ключом открыла дверь и сразу побежала к нам в кухню (она с утра знала, что я привезу собачку). Он спросонья вскочил: «Тяв, тяв, тяв», – и страшно ему, а все равно надо защищать – откуда вломилась эта визжащая девчонка, зачем она тянет руки? Роня, Роня, не кричи, это моя дочка, это тоже твоя хозяйка, или сестричка, – это девочка, которую ты будешь потом неожиданно для всех слушаться лучше, чем меня, охранять, любить, но и вредничать, играя, и вы будете ссориться как два дурака, и носиться по квартире, а я буду орать: «Прекратите!»... Но это еще впереди. А пока состоялось знакомство, и дочка смеялась с мокрыми глазами, гладя маленького и приговаривая: «Роня, Ронечка», – тоже безоговорочно приняв имя пока еще смешного и трогательного будущего друга.
* * *
После посещения ветеринара начались вроде бы будни кормежки, уборки, прививок, борьбы с паразитами всех видов, но среди этого всего намечались отношения, которые не перестанут удивлять меня все отпущенное время совместной жизни. Изучив книги по уходу, дрессуре и воспитанию собак, я начала пробовать правильно заниматься с серьезной собакой.
Команды «ко мне», «сидеть» прошли с полпинка. Команда «нельзя» несколько озадачила. Роня делал все правильно, но мне показалось странным мое ощущение, что после этих слов собачий ребенок смотрел на меня своими умными пуговицами, и я четко понимала вопрос: «Почему?». Я начинала ему объяснять, почему, и если это казалось разумным (ему), то дальше проблем не было, а вот если нет… В книге ясно описан способ подчинения: свернутой газетой по морде. Да, работало, но… Во-первых, было почему-то стыдно унижать Роню, во-вторых, было очевидно, что он умеет обижаться надолго, если его неправильно поняли. Короче, я стала разговаривать с собакой как с человеком. Кинологи меня осудят, но это оказался наиболее нормальный способ общения с существом, которое становилось членом семьи очень быстро.
Он играл как все дети с игрушками, много спал, требовал внимания и ласки. Когда заигрывался, а вдруг приспичило, то со всех толстых маленьких ног бросался на кухню в заветный уголок на газеты, за креслом. И никогда он не гадил в комнате, на коврах. Если это случалось, значит, это – ЧП – или его обидели, или не поняли, надо было разбираться. Я разбиралась не всегда умело и достойно с моей стороны.
Однажды он был захвачен во время самозабвенного жевания и облизывания моей туфли. Я затряслась и начала грозно сворачивать газету, чтобы произвести расправу на месте преступления. Он бросил туфлю и уставился на меня с вопиющим вопросом в глазах: «ЗА ЧТО-О-О-О?». Я, к счастью, не стала бить, а, сев на корточки и взяв обмусоленную обувь в руки, начала объяснять ему, что это мои вещи, они мне нужны, что обувь человеку необходима, и что нельзя ее есть, хоть она и пахнет кожей. Ронечка внимательно слушал, мне казалось, даже кивал согласно, не сводя с меня черно-карих глаз, проводил меня в коридор, где я, поколебавшись, все же не стала убирать стоящую и лежащую обувь, а добавила к ней и отобранный трофей. Хотите верьте, хотите нет, но с тех пор не пострадала ни одна обувь. Единственное, что осталось от того «разговора», это игра-дразнилка: когда я возвращалась домой, Роня радовался-радовался, а потом, сопя, хватал в пасть мой тапок и убегал в дальний угол квартиры, приглашая побегать за ним, порезвиться то есть.
А когда ему хотелось поиграть с дочкой, он отнимал у нее с ноги тапок, когда она, сидя за столом, ела, или делала уроки, или просто по ее дороге на кухню, в туалет, неважно, подбегал к ее длинным тоненьким ножкам, брал одной лапой ее ногу, снимал тапок зубами и убегал, сверкая желтой попой. Главное удовольствие растущей, а потом и здоровой выросшей собаки заключалось в ее крике: «Мама, меня Роня опять разул !!!». Он улыбался радостно, смотрел мне в глаза и сообщал всем своим видом: «Да, я сильнее и ловчее, не забывайте об этом». Потом мне были непонятны жалобы моих друзей-собачников про съеденные итальянские, испанские и какие-то еще новые и любимые туфли.
Охранно - сторожевые качества грозного ротвейлера начали предъ-являться нам без всякой учебы в разных ситуациях. Однажды сосед, с которым мы дружили, который, заходя к нам по делу, обычно играл с Ронечкой, попросил кухонные табуретки для своих гостей. Конечно, бери, было сказано. И когда он взял две табуретки, чтобы вынести из квартиры, Рон бросился с лаем наперерез к двери и отказался выпускать соседа из квартиры. Размер Рони тогда не превышал высоты табуретки. Пришлось поставить табуретки на пол, объяснить защитнику, что вынос имущества разрешен мною временно. Второй раз подобное произошло, когда я вызвала грузчиков забрать ненужное пианино. Лай стоял такой, что здоровые мужики отказались выносить вещь.