Избитыми тысячей тропок
Катит солнце закатное низкая туча;
Слышен звон бубенцов
И пастушеский окрик,
И из дали
Напев муэдзина тягучий.
Мрак в долине,
Как зеркало омута, полон
Неподвижных огней и таинственной сини,
А поверх, над холмами,
Рубиновый сполох
Лижет ночи сошедшей серебряный иней.
Улеглась пыль дорог,
Спит в акации ветер,
Всё бессвязней вечерней молитвы звучанье –
Мир и благость…
И нет бесприютных на свете,
Нет оставленных Господом без обещанья.
Но отпрянула вдруг тишина сонной нивы,
Шелестящая осыпь вскипела у брода,
Ветка вздрогнула,
Птица метнулась с оливы:
Словно камни
Шаги чьи-то канули в воду.
Зыбь рассыпала свет,
И восстала из мрака
В пропылённом бурнусе
Фигура скитальца:
Лик суровый отмечен страдальческим знаком,
Посох чёрный сжимают иссохшие пальцы.
Он крадётся,
Но явно его нетерпенье,
Близость цели шаги его гонит быстрее;
Он сбегает к ограде по сбитым ступеням,
Где вершина смоковницы смутная реет.
Дом был тесен,
Но кто-то стоял неподвижно
У раскрытых дверей,
И не песнь, не моленье,
А бессмысленный звук
Зарождался неслышно
В тайном трепете губ
Стража стёртых ступеней.
А бродяга,
Таясь в чёрной тени ограды,
Жадно пил этот звук,
И в иссушенных веках
Загоралась звезда оживлённого взгляда,
И в губах шелестело беззвучное эхо.
Он ступил на тропинку,
И тень расступилась,
Он воскликнул,
Подняв искривлённые руки:
«Я вернулся, сестра,
Ты так долго мне снилась,
Возврати мне любовь
После долгой разлуки.
Я измучен проклятием вечной дороги,
Раб твоих ожиданий,
В надежде я выжил,
Я вернулся…
Зачем так печальны и строги
Дорогие черты,
И уста так недвижны.
Я помилован небом
Для смерти в забвенье,
Возроди меня в сердце своём для печали,
Чтобы небо услышало слёзные пени,
Чтобы в чёрных высотах
Тебя услыхали!»
Но она,
Чуть отпрянув,
Рукой заслонилась…
«Кто ты, странник полночный?
Тебя я не знаю!
Я кого-то ждала,
Да, я помню, мне снилась
Чья-то долгая песня в дороге без края.
Я молилась
О ком-то неведомом ночью,
Но мне некого ждать,
Я молюсь за безгласных.
Бог, он добр,
Он целует смиренного в очи
И прощает грехи покаянным на Пасху.
Помолись же и ты, незнакомец» –
Сказала,
Отступила
И скрылась за скрипнувшей дверью.
И пришелец остался один…
Рассветало:
Ожил ветер в саду,
Зашептались деревья,
Где-то крикнул петух,
И другой отозвался,
Овцы шумно прошли,
Взбив ногами дорогу,
Мусульманин ревнивый
На крышу поднялся
Показаться с утра всемогущему Богу.
Правоверных позвал муэдзин с минарета,
Отозвались лениво собаки округи,
Занялся перезвон,
Грянул колокол где-то,
И пошли на работу Христовые слуги.
Город зажил
Дневной суетливою жизнью,
Но пришелец
Ни разу приветного взора
На себе не поймал,
Будто он не в отчизну
Возвратился,
А встретил неведомый город.
Да, он понял теперь,
Чем прощенье оплатит:
Что и память
Истёрта о нём у живущих.
Лишь один Вседержитель,
Вершитель проклятий,
Ещё помнит о падшем в заоблачных кущах.
–«О, воистину добр Он,
Родитель живого.
Справедливейший пастырь
Смиренного стада.
Тайный грех,
И молитвы елейное слово –
Всё Он видит и слышит
Из райского сада.
Но от жертвенной крови
Он станет добрее,
За дымы алтарей
Он воздаст нам сторицей,
Он в костре площадном
Иноверца согреет,
Дерзновенную плоть
Наградит власяницей.
Он загубленных деток в Раю упокоит,
И безвинно казнённых утешит на небе,
Он от мора
Смиренную паству укроет
И бесплатно накормит
Молящих о хлебе…»
Неизвестный бродяга в изорванном платье
Торопился из города словно гонимый,
Но никто не услышал бессвязных проклятий,
И никто не запомнил идущего мимо.
Ветер солнце катил за холмы,
По дорогам
Возвращались стада,
Кто-то пел в отдаленье –
Мир и благость…
И нет неуслышанных Богом
Ни немых укоризн,
Ни умильных молений.
