Даже удивительно, что никто не знал, как её зовут на самом деле. Время от времени её, конечно, называли по имени, и она даже кивала в ответ. Но дело всё в том, что называли-то они её как кому заблагорассудится, даже не утруждая себя тем, чтобы узнать её настоящее имя. А зачем? - думали окружающие, - если она и так откликается на любое. А она не только откликалась, но и тепло улыбалась в ответ и искренне радовалась тому, что к ней обратились, заметили, уделили минутку внимания.
Ведь чаще всего к ней относились без особого интереса. Ну, есть и есть она под солнцем. Так, часть этого мира. Вроде как, почему бы ей и не быть? И всё же, многие из тех, кто здоровался с ней, запоминал её. Упоминал после в разговорах с друзьями и близкими с теплом в голосе.
Жила она по-разному, как и все мы. День на день не приходился. Всякое испытала, через многое прошла. Но веру в людей и свою щенячью тягу к ним с годами все же не утратила. Жила тем, что ходила по миру, да помогала людям. Где что покрасить, прибрать, приготовить, больного там выходить, за ребёночком последить-поберечь, помочь перенести что-нибудь тяжёлое, а иногда просто согреть, выслушать, успокоить.
Немало есть ещё на свете ЖИВЫХ людей – тёплых, добрых, светлых. Они-то и благодарили её за труды и участие кто как мог. От других же – злых, чёрствых, тёмных людей доставалось ей за её же старания немало боли и унижений. Она ж сама за себя вступиться не может, а её – всяк кто хочет, тот и обидит. Потому носила она на себе много шрамов, но старательно их прятала под одеждой, чтобы не отпугивать в первую же минуту своим видом тех, кому она попадалась на глаза впервые.
2.ПОДГОТОВКА.
До зимы было ещё далеко, но холодно уже было жутко. Наверное, виной тому был сильный пронизывающий ветер, выдувавший из каждой клеточки остатки накопленного тепла. Этой осенью она прижилась в заброшенном домике для лодок, стоявшем прямо среди камыша на берегу реки. Третий день она сносила к дому нарезанный сухой камыш и мелкие ветки, а ещё камни, собранные недалеко от железнодорожной насыпи.
Потом, обойдя ближайшие задворки, нашла у мусорного бака разорванный картонный мешок с остатками цемента (видно кто-то выбросил, расчищая балконные завалы после ремонта). Обрадовавшись своей находке, она принесла мешок в лодочный домик и принялась тут же замешивать в валявшемся неподалёку в камышах старом проржавевшем тазу раствор, смешав цемент с речным песком и речной же водой. Затем неумело, но быстро сложила из принесённых с насыпи камней себе печурку. Прямо в домике. Полюбовалась на творение «вольной каменщицы», улыбнулась и пошла на реку отмывать таз и руки от раствора.
Теперь нужно было подождать хотя бы пару дней, чтобы цемент высох и можно было пробовать потихоньку протапливать. А пока можно было сделать в домике генеральную уборку, ведь она знала, что река уже несёт в своих потоках человека…
3.ВСТРЕЧА.
В то утро у неё всё было готово. Печка горела и в домике было тепло и чисто. К самому домику в камыше была прорублена тропинка. Она стояла на берегу и смотрела туда – вверх по течению. Спустя минут сорок вдалеке на поверхности воды что-то показалось - река вынесла из-за поворота тело. Это был человек. На таком расстоянии невозможно было определить мужчина это или женщина, как и то, жив ли этот человек или нет. Но она очень хотела, чтобы человек выжил, поэтому побежала по берегу навстречу плывущему по реке телу.
Человека несло прямо по фарватеру. А это значило, что для того, чтобы вытащить его на берег, её предстояло плыть. Она спокойно, но быстро вошла в ледяную октябрьскую воду, соскальзывая и утопая ногами в иловом дне, и поплыла к середине реки. Её расчёты оказались верными: фарватера она достигла за пару минут до того, как вода принесла к этому месту человека. Он лежал на спине, лицом – к небу, раскинув широко руки. Теперь она уже могла разобрать кто это. На этот раз это был мужчина. Средних лет, среднего роста, средней комплекции, одетый в серую дутую куртку, синие джинсы и коричневые кроссовки. Точнее – кроссовок. Левый, вероятно, остался где-то на дне реки. Но правый ещё держался на ноге.
Она пропульпировала сонную артерию мужчины – он был ещё жив, но уже успел слегка посинеть, к тому же, находился без сознания. Быстро обмотав верёвкой, найденной ещё в первый день среди прочего хлама в домике, локоть мужчины, она обвязала второй конец верёвки вокруг своего пояса и двинулась к берегу, таща на буксире распластанное по серой осенней воде тело.
Выползла на берег на четвереньках, подтянула за верёвку человека и взяв его за ноги, волоком потащила по влажному, усыпанному ракушками песку в лодочный домик. Там она уложила его у горевшей печки, стащила с него мокрую одежду и тут же накрыла старым, потёртым, но толстым верблюжьим одеялом. Затем отжала его одежду у порога, стряхнула её и перекинула через натянутую вдоль стены верёвку.
Теперь она будет ждать, когда он согреется и придёт в себя. Ждать и варить ему чай из трав.
4.ИМЯ.
Никогда раньше он не был так счастлив. А если и был, то уже забыл об этом. Он вообще многое забыл из того, что было «до». Он понял, что живёт по-настоящему только теперь. Только сейчас является самим собой и чувствует покой и какую-то особую, неизвестную до сих пор ему чуднУю радость. А ещё он частенько ощущает настоящую эйфорию. И он прекрасно осознавал, что всё это стало реальным только благодаря ей.
Кем она была он толком и не знал. Просто успокоился осознанием того, что если бы эта их встреча не произошла – он и себя-то как следует не узнал бы. Но ведь она произошла. И этого было вполне достаточно, чтобы не задавать много ненужных и неправильных вопросов. За исключением, пожалуй, одного-единственного:
- Скажи хотя бы как тебя зовут-то на самом деле?
Она улыбнулась и продолжила лепить свои незатейлевые лепёшки прямо на посыпанном мукою деревянном столе.
- Да я и сама не помню уже. Но люди чаще всего любовью кличут.
- Люба, значит?
- Да нет, - она засмеялась и кинула на сковороду с потрескивавшим маслом лепёшку, - любовь я. Ну та, которая даже если и большая, всё равно почему-то пишется с маленькой буквы...
