тревожатся, мой друг, по пустякам,
спиваются, хандрят или скучают.
Иным же, нет, оно не докучает.
Я тут бродил по пыльным чердакам,
по темным закоулкам, тайным тропам
того, что принято считать душой,
чего не разглядеть под микроскопом -
занятие как раз для мизантропа,
пускай и нет в нем радости большой.
Я вижу, Вы удивлены. В чем дело?
Ах, то, что в сотый раз опять
одно и то же, - вот, что Вас задело.
Мне самому? - Отнюдь не надоело.
А разве может надоесть дышать?
Ну, согласитесь, право, в самом деле,
вкусив хоть раз запретные плоды
сомнений, внутренней борьбы, ужели
смогли бы Вы, когда б и захотели,
бездумных обывателей ряды
собой умножить? Сомневаюсь очень.
К чему убогий трафаретный рай:
без мысли, без страстей, без червоточин, -
тому, кто был совсем в ином упрочен,
в ком мысль и страсть - все хлещет через край?!
В миру или в глуши, в уединеньи,
на склоне лет иль в юные года -
не через веру, но через сомненье
приходит к человеку озаренье -
иль не приходит вовсе уж тогда.
Во многой мудрости не меньше и печали,-
Кто умножает знанье - множит скорбь,-
Экклесиасту возражу едва ли.
Ни время, ни судьба меня не баловали,
но коль спина не гнется, как ни горбь,
рефлексий больно жалящие осы
меня не перестанут изводить,
всю жизнь я буду - не глядите косо,
мой друг - все те же задавать вопросы,
искать ответы и не находить.
Москва, июнь 2011