и – как циклон и штиль манерных самок,
танцует Мать миров (как я – со мной)
с часами, у которых стрелка – замок
и стрелка – грот.
Кроты внутри часов.
И жаворонки.
И воронки света.
Танцует Мать Миров, как дым – с грозой,
как скальпельный туман – с ночным фальцетом
продрогших крыш.
Как женщина – в корнях
домов и тьмы – с квадратным корнем солнца,
когда луна – лысеющий монах –
с носка за Марс алеющий крадётся,
и глохнет ветер – пульс всеяда душ,
чей сон не слышен в камне или в коме,
чей танец – невесомо-неуклюж,
чьи жесты – на предплечьях катакомб и
заброшенных и выжженных церквей
(их видеть – только женщинам и бесам…)
… мешаются в похлёбке из кровей,
морей и гор подземные болезни
с земными.
Пахнет скошенным дождём.
Черёмуховым бри.
Секундной кромкой
(часы ещё идут, но слышно, что
могильщики ругаются негромко
у ямы).
Мир прозрачен, словно плод
на ветке, зеленушно-переспелый…
И, словно шар с оборванной идёт
тесёмкой, словно чертят классик мелом
шесть пальцев, словно штиль колдует штиль
для медленного поцелуя в тень, – так
Мать миров танцует…
Нашатырь
луны разлитой.
Ветерок на деньги
(на три монетки) сны меняет.
Шар –
со свистом – выше! – выдышаться в перстни
орбит далёких!..
По земле шуршат
Цветные юбки.
Уронила шарф
Мать всех миров на дом слащаво-пресный…
Она танцует.
Я – рисую шаг
под темноты иссушенным компрессом, –
сама с собой.
Почти-почти – как у
неё – и штили, и циклоны,
и вой часов,
и стрелка – из акул
молчания,
и стрелка – мамонт-слоник,
считающая вспять.
И страшно – но
по занавеске тени из пещерок
в огонь играют жестами, окно
смущая и смещая утро жертвы
в угрюмый понедельник из теней,
в котором волшебства – на чашку чая…
Танцует Мать миров.
И дети в ней
качаются,
кончаются,
кончаю…
