тишину неприступных вершин оживляет теченье,
но уносит гребца равнодушно в глухие места,
где находит лихое поверье своё воплощенье.
Там берёзы уныло шумят: «не к добру, не к добру»,
и сгорают до срока лесные царевны-осины,
там чудак-одуванчик дрожит на постылом ветру,
и замызгана жизнь, как больная бездомная псина.
Ни огнём, ни мечом, ни вином, ни молитвой земной
изменить не дано ничего, опечатана вечность,
и нельзя возвратиться к истоку с ушедшей волной,
и нельзя позабыть о былом в суете бесконечной.
А фиалка вино разлила в уходящей ночи,
опьянённый рассвет наслаждается вверенной властью,
колдовской земляники дыханье немного горчит,
заставляя искать на земле невозможное счастье.
