Среди всего этого белоснежного сверкающего великолепия гордой и неприступной красавицей алела рябина. Но снег и её приодел по-зимнему – изящные будто вывязанные руками лучших искусниц кружевные и в то же время тёпленькие шапочки красовались на каждой гроздочке красных ягод, отчего они казались ещё ярче. Иногда игривый порыв ветра поднимал с верхушек сугробов и с нижних ветвей пригоршни тонких почти невесомых снежинок и словно ребёнок подбрасывал их вверх, обволакивая деревья в прозрачный ослепительный муар. Особенно хороша в этом покрывале была рябина. От одного из таких порывов она, играя с ветром, бросила на снег горсть вызревших, уже не раз тронутых морозом ягод-бусин – это к девушкиному счастью! Увидит девушка из окна рассыпанные на снегу ягоды рябины – и скоро станет счастливой. А вот прилетят снегири и наклюют этого счастья по всему двору, услужливо и трусовато отдавая лучшие гроздья своим снегарочкам. Хотелось бы сказать, что по-джентельменски, но, увы, подкаблучник вы, господин Снегирь! Да и как иначе! Разинет снегарка свой широкий клювик, заскрипит сердито, смотришь и сомлел снегирёк. Всё снегарочке отдаёт, хотя и поворчит для приличия, а она - хвать ягодку покрупнее да помясистее – и рада. А рябина с морозами сладкой делается, горечь из неё вся выходит. Да только снегирям всё равно, они ловко вылущивают семена, а мякоть небрежно, но очень живописно раскидывают вокруг. Потом усядутся все важно и степенно на ветках, топорща густое и картинно красивое оперение, втянут снегири свои головки в чёрных шапочках в тела и сидят, нахохлившись, слушают нравоучительное поскрипывание своих снегарок.
Они сами, снегири-то, спокойные, флегматичные, ленивые, это подруги их говорливые да крикливые, вот и вынуждены они иногда тоже ворчать, а чтобы там «клювоприкладство» какое или крылом на подругу – ни-ни! Подруги тоже воли клювам не дают, а вот уж пошипеть да поскрипеть! А как им, снегаркам-то, не скрипеть да не ругаться? Вроде бы и одёжка у них со снегирём одинаковая, да только им, кокеткам и модницам, рубашечка на грудке досталась буровато-серая, невзрачная, а у этих-то – алая, заманчивая, глаз не оторвать. Как такого в узде не держать? Выскажутся снегарки, выслушают их снегири, и начнут они вместе в порядок себя приводить, пух и перья вычищать. Сидят на веточках, знай, насвистывают свою незатейливую песенку немного с флейтой, немного с трещинкой, или просто переговариваются по своему, по-снегирьи «ки…ки…ки…», будто и не ссорились вовсе. И долго могут так просидеть, пока вдруг не подхватятся всей стайкой – фьюить, будто их и не было.
Только поклёванное «девушкино счастье» на снегу живописно раскинулось. А девушки не огорчаются, ведь в примете про снегиря ничего не сказано. К тому же снегирь и муж покладистый, и отец заботливый. Снегарка только откладывает да высиживает потомство, а с первого вылета пестует слетков уже сам снегирь. Вы представьте: румяный красавец в ярко-красной рубахе, крылья, хвост и шапочка от клюва до затылка - чёрные, спинка голубовато-серая, надхвостье и гузка белые и на крылышках беловатые полоски. И все цвета яркие, сочные и будто обведены чем, нигде не смазаны, ни пестрин тебе, ни пятен, ни других каких отметин, вот и важничает снегирь. Идёт такой красавец гордо, а за ним гурьбой в 4-5 птенцов, тёпают, переваливаясь и семеня, блёкленькие ещё, коричневатые и невыразительные, но такие смешные и уже важные снегирята.
Вот вам и примета, вот вам и «девушкино счастье».
[b][i]