А у нас такая радость случилась! Вернулся я из очередной командировки из северных краёв, а дома меня встречают Муза Ипполитовна и Яксик. Муза знала, когда я должен был вернуться, и приехала пораньше. Встретила Сергея на улице, забрала у него Аякса, чтобы встреча была торжественней. Только мы собрались обедать, как звонит Серёга и говорит, что собирается ко мне в гости. Я удивился – обычно он заходит без всяких звонков, знает, что ему всегда рады. А тут такие официальности. Но Серёга серьёзным голосом сказал, что у него очень важные новости есть и придёт он не один.
- Никак, подругу себе нашёл? – пошутил я. Но Серёга почему-то смутился.
- Да нет, не подругу. Женился я, вроде как…
Молодая оказалась очень милой женщиной лет тридцати, сероглазой, с пепельными волосами. И лишь вблизи видно было, как обильно они сдобрены сединой. И быть бы ей совсем красавицей, если бы не глубокий грубый шрам на шее, уходящий за ухо. Из-за него, видимо, держала она голову чуть склонённой набок, глаза были опущены. Выглядела она смущённой. При знакомстве она так тихо назвала своё имя, что я даже не расслышал толком. Ясность в это дело внесла бабка Пелагея, хлопотавшая на кухне. Выглянув оттуда, она громко позвала:
- Клавдия, голубушка, поди-ка сюда, помоги мне чуток. И ты, Муза, тоже, будь так любезна! – И женщины скрылись за кухонной дверью.
Минут через десять они вернулись, неся в руках кучу тарелок с закусками. Я поразился: Клавдия выглядела совсем иначе. Глаза сияют, подбородок поднят, на лице счастливая улыбка, и совершенно обалденные ямочки на щеках. Ну, Серёга, молодец! А на шее Клавдии светились две нитки жемчуга, если и не с яйцо каждая жемчужина, то с виноградину – точно. Не иначе, очередной Музы Ипполитовны фокус…
Обед наш продлился за полночь. Началось с того, что достал я давно припрятанную бутылку французского коньяка. На столе стояла принесённая Музой оплетённая бутылка с вином и серёгина бутылка шампанского. Подняли бокалы с шампанским за счастье и здоровье молодых, выпили стоя. Заметил я, что Сергей вино лишь пригубил. Тогда я взялся за бутылку с коньяком, но Сергей накрыл свою стопку рукой и тихо, но твёрдо сказал, что ему не надо наливать. И попросил нас выслушать его. Рассказ был грустным.
После демобилизации вернулся он в родную северную деревню. Стал работать в колхозе. Женился. Не то, чтобы по большой любви, но больно уж мать просила, внуков ей хотелось. С женой своей учился в одной школе, только была она тремя годами младше. Добрая, спокойная, работящая. Дочка у них родилась, Аринушка. Но заработки в колхозе были плохие, и пошёл Серёга в охотничью артель. А там житьё – как у меня: три-четыре месяца в тайге, потом месяц дома, и опять в тайгу. Но заработок приличный. Копили деньги на новый дом – Серёгиным хоромам сто лет в обед уж исполнилось. В ту зиму холода стояли сильные, и жена серёгина с Аришкой и свекровью перебралась к родителям, у них в избе было потеплее. (Это ему всё потом рассказали.) А тесть был пьющий и самогон гнал. И вот однажды ночью взорвался его аппарат, и в одночасье изба сгорела. И пять человек с избой вместе…
Вернулся Сергей из тайги, а ждал его только пустой промороженный дом. Сходил на кладбище. А там и могил не видно – сугробы по грудь. И запил он. Крепко. Сходил ещё в тайгу пару раз, но и душа не лежала, и руки стали трястись. Решил уехать. Да прямо в Москву. И тут его никто не ждал. Устроился работать на стройку, да пьющий-то кому нужен? И сторожем на стройке был, пока чуть не замёрз ночью в сугробе. Так и остался без работы и без жилья. Ночевал в паттерне теплоцентрали, вместе с собаками. Собаки любили его, никогда не трогали. В то время и встретились мы у метро, когда отдал он мне Аякса. И чувствовал сам, что недолго уж осталось ему. Но случилось неожиданное. Купил он на данный мной за щенка трояк бутылку водки и пару сырков, пришёл в свою берлогу, выпил и уснул. И приснился ему сон: мать, жена и дочь лежат в гробах, а вместо цветов в них окурки и бутылки набросаны. Хотел всё убрать, а ни руки, ни ноги не шевелятся. Стоит, как истукан. Проснулся – думал помрёт: весь в слезах, сердце зашлось, дышать нечем. Но обошлось. И – как отрезало. Про водку только подумает – так видение это в глазах встаёт. Какое уж питьё тут…
И стал возвращаться к жизни, с большим, правда, трудом. Ожил к лету. Из паттерны перебрался в строительный вагончик, стал бриться, ходил мыться на пруд, чуток поработал на рынке – купил пару рубашек. Люди перестали пугаться. Стал ещё подрабатывать: занимался с собаками, которых приводили хозяева гулять на Опытное поле. А там и посодействовал один из собачников – помог устроиться сантехником в новый дом, что построили на краю Опытного поля. А там уж и место в служебной комнате дали. Вот тогда мы с ним и встретились вновь.
Совсем жизнь стала интересная, когда стал Сергей подрабатывать в собачьем клубе. Алексей, товарищ мой армейский, директор клуба, сразу распознал в Серёге родственную душу. А когда узнал, что и Сергей в Афгане был, совсем друзьями стали. Давал заработать, но спрашивал строго. А Серёге работа с собаками – в радость. Стал Алексей привлекать Серёгу к работе в Союзе ветеранов-афганцев. Ездили по госпиталям, навещали инвалидов. Сергей брал с собой собак, инвалиды радовались им, как дети. В одном из госпиталей Сергей и познакомился с Клавдией. А там – своя история.
Клава после школы приехала из маленького сибирского городка в Москву поступать в медицинский институт. Почему в Москву? Да потому, что это Москва, это мечта. Но не поступила, конечно. А домой ехать – стыдно. И пошла в медучилище, с общежитием и с условием работать в больнице. Тяжело было, но – мы сибирские… Кончила медучилище с красным дипломом, в больнице её уже готовы были поставить в операционную. Но – хотела в институт. Сдала экзамены, и балл был проходной, но место её заняла чья-то дочка. А тут вызвали её в военкомат (военнообязанная ведь!) и предложили служить в армии. Она и дала согласие. А через два года оказалась в Афгане, ротным санинструктором. И два срока там. И тяжелейшее ранение, и плен. Как выжила – трудно сказать. Но обменяли её на какого-то важного душмана. Год в госпиталях пролежала, две сложнейших операции ей сделали. И стала сама работать в госпитале, живёт в общежитии, и в мединституте третий курс заканчивает. И с Серёжей вот познакомилась. А у Серёженьки радость-то какая! Занимался он с собачкой одной (Серёга хмыкнул: собачка – алабай!), а ту повезли за границу на соревнования, и она там первый приз получила, стала чемпионом чего-то там. А Серёже за это, как тренеру, премию дали от федерации международной, большую – сколько-то там тыщ долларов. А он эти деньги не взял, а перевёл в Фонд помощи инвалидам-афганцам. Тут Алексей повез его в Союз афганцев, к генералу – тот велел. И меня вместе с ним. Генерал с нами долго беседовал. Оказалось, что они с Серёжей чуть не рядом в Афгане воевали. А потом вдруг спросил, собираемся мы семью создавать или нет. А у нас и разговора такого не было. А Серёженька встал по стойке смирно и громко так говорит: - Так точно, товарищ генерал! – Генерал вздохнул, поцеловал нас по очереди и сказал, что скоро дом будет сдаваться новый, и если мы через месяц поженимся, то нам квартиру дадут. Однокомнатную! Вот…
Бабка Пелагея плакала, не скрывая слёз, а у Музы Ипполитовны, наоборот, глаза были подозрительно сухими.
(Продолжение будет. Обязательно! Следите за рекламой!)