Отключив голоса, как горячую воду в кране,
Не умея ни перекреститься, ни откреститься,
Не завидуя скалам, не веря ветрам и птицам
Если пропасть за левым плечом, а за правым - горы,
Значит где-то обязан маячить запретный город,
По аллеям которого бродит слепое эхо,
Укрываясь истёртой эпохой, как рыбьим мехом.
Но эпоха ушла, а за нею пришла иная.
Незаметно, сначала за ней, а потом за нами.
И, катая эпоху во рту, словно хлеб в котомке,
Мы не знаем ещё, как её назовут потомки.
А у города-сна недоступность - одно из качеств,
По которым рыдает сюжет и кузнечик скачет.
И, дошедший туда сразу ищет глазами небо,
Потому что ворота закрыты, и стражи немы.
Потому что дошёл и не знаешь - молчать ли, петь ли.
Золотые ворота скрипят на железных петлях...
Чем короче запрос, тем бессмысленней будет поиск.
Затянуть бы потуже дороги роскошный пояс.
Натянуть бы перчатки, да так, чтоб рука немела.
Мел скрипит по доске, только нет ни доски, ни мела.
Мы догнали мечту, но мечты по счетам не платят.
Облака усмехаются в бороды, тучи плачут.
За одежду хвататься смешно, за надежду рано.
Остаются тела - но какие из них тараны.
Догорает душа, словно пёрышко в чашке Петри.
Золотые ворота скрипят на железных петлях...
Чем гулять по руинам, уж лучше быть злым и гордым.
Мы не рвали запретных плодов, не пойдём и в город.
Высоки его шпили, колодцы его бездонны.
А на небе звезда. Неприкаянна и бездомна.