В этих негромких рифмах, вернее, в том, что обычно вмЕсто них:
В шепотах и биеньях и одноврЕменном, как бы, звоне
Колокола, висящего на шарнире под аркой месяца.
Я – кипяток, слова во мне – пузырьки: подойдут к поверхности,
Вздуются – и привет, поминай, как звали, но звать не смей уже.
Сколько я их потратил, покуда клялся в любви и верности?
Сколько меня осталось? Довольно мало. Намного менше, чем
Было. Припомни времечко: быстрый пульс, голова без шапки – вот
Возраст для скорой смерти, дурных гормонов, борьбы с тиранами…
Я же бродил по площади, то светясь, то слегка пошатываясь,
Белый почти, как соль или соль диез на открытой ране.
Нервнопаралитические синкопы, саркома, ржавчина,
Режущие предметы, режим невсплытия, Дисмас, Гестас…
Я открываю окна, пока весна наводняет гетто:
Кончено рождество, но перерождение продолжается.
