тысячи пережитых в берлогах зим…
демон-диван, как море, колышет грудь.
пол поправляет причёску коврам косым.
божьим коровкам тяжко от звёздных гирь –
на запотевшей шее шкафов – тюрьма…
я ненавижу этот продрогший мир,
крошечной свинкой уснувший в цилиндре «март».
мне повезло увидеть его пятак,
греть его в веках дыханьем, щипать за хвост….
… вечер танцует в радуге сон-медляк,
вечер свернулся клубочком в мешочке «горсть»,
тонкие спины ваз, как луна, слепят,
кошка в углу мэйкапит лимоном шерсть…
как их всех оптом сдать в подвесной ломбард,
где заправляет солнца верховный жрец?
смуглые пальцы за шкирку возьмут меня,
ненависть взвесят на болью больных весах…
стрелки застынут, не переплыв лиман,
стрелки забьются в форточку, как оса.
на запотевшей шее – бретелька-жук –
бледненький светлячок – как смола, печёт…
я у окна на цилиндре верхом сижу,
я тут кусаю мир за седой бочок
серым волчком – а он дремлет на животе:
в крошке-пупке – часы, а подмышкой – тьма…
…тысячи утр, настоянных на воде,
тысячи солнц, одетых в х/б туман
тоненьких одеялец, хитина мух,
чашек-холмов, рассыпанных пятачков…
…я рассыпаюсь в мелкий кроватный пух,
жалящий воздух гадюкою-язычком,
я растворяюсь в утре, в котором дом
стал на дыбы под цилиндром вечнозимы…
мир ненавистный, пух зачерпни ведром
и приложи к губам.
и замри.
замри.
