Никто и не вспомнит – о чём эта жизнь была. Да кто ей поверит – всегда говорящей правду? Какая ты древняя, нежная девочка Ла. Какая ты юная тридцать столетий кряду. Тетради, строчки… И ради? Еды? Христа? Того ли, кто бросит походя: «Складно брешет»? Глотай эти камни, не бойся стены – врастай, Сражай экскурсантов античным узором трещин. Ростки не пробьются – сплетаться внутри в узлы, Живое и мёртвое цепко душить в объятьях. И быть одиночкой, и паче – такою слыть. Держать равновесие между азов и ятей. И вызубрить чётко нехитрый словесный степ. Сорить золотыми, чтоб вновь наплодить ораву. И душу расквасив, дыру проломить в пустоте И к ней подобрать умудриться ключ и оправу. И если захочешь, поверь, что свобода – рай. Срывайся туда и от счастья ори до рвоты. А после проснись и гусиным пером тарань Того, кто открыл все дороги и запер ворота. Ведь ты же не Ева – добро отличишь от зла. Подумаешь, страсти – сорвать по привычке глотку. Какая ты мудрая, мёртвая девочка Ла: Адаму на ужин исправно печёшь шарлотку. Не ждёт поцелуя Ева в своём гробу: Кто сунется в пекло? Чтоб ангелы освистали?! Бесценная шконка: рельеф утончённо груб Булыжной роскошью сот башмачков хрустальных.