Мы вкопаны здесь, остолбенели, слушаем жужжание автомобилей и стрекотание спешащих каблуков, наблюдаем смену ветра и сезонов, сравниваем яркость света солнца с собственным, соперничаем с деревьями, которые возомнили, что смогут пробыть здесь гораздо дольше. Стекающая капля по гранёному телу, вымывающая кусочки отточенного бетона; камень подростка, бьющий в лицо; воздух, горячий или морозный, выжимающий силу и надежду, будто старое полотенце, до того обросшее каменной породой что уже не трепещется по ветру, - это молчаливые переживания, уходящие в землю с разрядами иногда заблудившихся молний или самозваными коротышками замыканий. Я фонарь, расположенный на одной из улиц. У меня есть друг, и с ним в последний год с нарастающей силой творится что-то странное. Он становится всё более тусклым, его голова склоняется всё ближе к земле, и трамвай, рядом проезжающий, с издёвкой пытается задеть его, даже не поприветствовав своим звоном. Одеяние фонаря день ото дня более неряшливо: осыпается укутывающий его цемент, становится видно, что внутри ржавеют детали. Рабочие, ухаживающие за нами, не любят подходить к нему, так как считают что с ним, как и со всеми всё в порядке, а даже если не в порядке, то рано утром их это не заботит. Он мало с кем дружит. Есть несколько друзей, но он включается с нами всё реже. Когда фонарям плохо – они выдыхают густой туман, становится сыро и прохладно. Такое бывает на нашей улице часто. Блекнет свет, и в небольшом слое воды на дороге, что проглядывают асфальтные камушки, и грязь своей рельефностью пытается напомнить горный хребет, иногда можно разглядеть дрожащие отражения мыслей и чувств фонарей. Порой, проснувшись от страшного сна, мой друг до того раскаляется, что, кажется, сгорит его вдруг зажегшаяся лампочка, из него сыпят искры, он будет другие фонари, что разгораются и затухают, наполняя улицу порванными бликами света, но потом он утихает, вслед за ним и другие. Существует поверье: улица полна призраков. Птицы и мошкора облетают его стороной, он пытается повернуть свою лампу, чтобы проследить их путь, а может чтоб запустить в них хоть краешком желтоватого света, но его шея слишком надёжно закреплена болтами для таких проделок. С каждым разом усилия всё сильнее, я даже вижу пульсирующие вены тока сквозь ржавчину его осыпающейся кожи. Он рассказывал, как в молодости ставил перед собой цели, но со временем стал понимать, что ему это вряд ли удастся… Всё расставлено по местам, и его место его не устраивает. Иногда я вижу его улыбку и весёлый смех, и смеюсь вместе с ним. Он бывает как ребёнок, затевает разные игры: начинает подмигивать прохожим, отбрасывать страшные тени, освещать влюблённые пары, когда те хотели уединиться именно в его темноте, но через 10-15 минут может стоять угрюмый, как будто сломанный фонарь на абсолютно заброшенной и забытой улице. Объятия наших проводов с каждым днём слабеют, и мне очень страшно, ведь мы с ним так похожи…